Контейнер для умирающей любви. 11. Ребенок чуда

Окончание истории

Ну вот и дома. Лежит на диване. На боку лежит на диване, поджав под себя ноги. Оказывается, это называется «лежать в позе эмбриона». Говорят, что эта поза самая привычная и удобная, ведь именно в этом положении мы находимся в утробе матери. А еще многие считают, что эта поза — сигнал о том, что нам нужна защита, и о том, что так мы пытаемся вернуться в детство. Судя по позе – совсем в раннее детство, прямо в живот. Наверное, мы по-прежнему думаем, что именно там был рай, раз поза до сих пор продолжает успокаивать. Там было все, что надо, там не нужно было ничего решать и ни о чем думать, там было хорошо и уютно. Даже если не очень уютно и не всегда хорошо – все равно другого опыта тогда не было. Это был Первый Опыт Жизни. И для сына тоже. Это хорошо.

На работу Вере пока не надо. Она бы, наверное, и пошла. Но в женской консультации дали больничный. И даже спросили – сколько она хочет посидеть дома. Вера не знала. На самом деле она не могла представить, как придет на работу. Точнее, представляла все очень подробно. Даже взгляды ее друзей, взгляды коллег, начальников, охранников, уборщиц – всех. Хотя последние могли и не заметить ни живота, ни его исчезновения, а вот другие.

Она представляла, как сочувственный взгляд их нарочито не опускается ниже ее лица, когда она говорит с ними и как любопытный сбегает вниз, когда она отворачивается. Это не обижало ее – она сама бы так реагировала. Но это тяжело. А еще она никак не могла сосредоточиться и хотела только лежать и спать-спать -спать. А на работе так нельзя. И больничный пригодился.

Вот было бы здорово, если время лечило быстро. Если оно, конечно, вообще лечит. Как у Нурофена-форте «Направленное действие против боли». Принял вечером время, а к утру уже, как огурец. Время вылечило. Разве это лечение, когда время просто с тобой, вокруг тебя, а ты лежишь в нем и больше ничего. Оно стало незаметным сейчас. Может она сейчас просто выпала из времени – осталась в прошлом?

Муж уехал на работу. И правильно – с ним оказалось тяжелее. Его не хотелось расстраивать и приходилось бодриться из последних сил, не показывать всего, что накопилось. Папа ходит и иногда заглядывает в дверь – Вера делает вид, что не замечает. Иногда он что-то спрашивает «по делу». Нет, он не приехал с ней посидеть. Он приехал делать ремонт. Доделывать. Еще тогда они решили кое-что переделать в квартире, и он вызвался помочь. На время ее больницы все встало. А сейчас надо было довести ремонт до конца, раз уж начали. И вот он тут. От его шевеления по квартире – такого простого и бытового, неотяжеленного горем, Вере становится легче. Он вообще молодец. Не смотрит на нее печально, а только немного заботливо-тревожно. И старается делать это незаметно, не потревожив ее. С ним она привыкает к тому, что жизнь продолжается. Что, несмотря на тоску и нежелание существовать больше в этом пустом мире, жить надо. Потому что «есть у нас еще дома дела», как поется в старой военной песне. И эти дела за нас никто не переделает. А еще есть люди, которым не безразлично, как мы тут. Которые будут страдать, если вдруг что. А она не хотела, чтобы кто-то страдал из-за нее. Ответственность за чужие страдания брать не хотела. И так уже. Но сейчас все-таки не из-за нее, а с ней.

Но когда папа уезжает, а муж еще не приходит… Когда она остается совсем одна, не считая мягенького беленького мишки-панды с черными пронзительными глазками-пуговками в нелепом цветном капюшоне, которого ей коллеги передали через мужа… Она по-настоящему начинает болеть.

Мысли смешиваются и слезы текут просто так, без особого повода. Бесконтрольно. Стекая по виску, затекая под воротник ее домашней пижамы, сползая по ключице, к шее, затекая на спину и капая на диван.  Просто текут, как прорвало кран. Все так тонко – куда не ткни – попадешь и мешочек слез с тонкими стенками. И только прикоснулся, даже только пожелал прикоснуться – и поток безостановочного горя льется, льется. И не останавливается, пока не выльется весь. Или пока кто-то не придет домой.

Тяжело. И бороться надоело. Бороться – думать, бороться – уговаривать себя, бороться – имитировать адекватность, живость.  Хочется, чтобы это просто закончилось само. В один прекрасный день. И чтобы она даже не заметила как. Просто проснулась бы в один день и подумала: «а где это горе мое? И вчера не было, и позавчера, а я даже и не вспоминаю о нем. А было ли что-то?» Именно так хотела. Само – и все. Потому что она сама не могла остановить свое страдание, не могла перестать страдать – что-то сломалось внутри и кончились силы. Силы, чтобы остановить. От мысли, что она может закончить это страдание сама – ведь все равно больше некому, да и она уже столько пыталась… От одной мысли становилось невыносимо и всякие глупости начинали лезть в голову. Страшные. Как будто надо закончить одно, а ей подсовывают другое и говорят – закончи лучше это.

В каком-то кино, кажется, было что-то такое: а вдруг уже совсем близко счастье, вот рядом уже, чуть впереди. И если сдаться сейчас, можно так и не узнать, что ждет там - так и не узнать. Природное любопытство и вера в будущее удерживали Веру и заставляли идти дальше.

А еще цель, не добившись которой, ей придется осознать бесполезность своего «доэтогосуществования». Она должна всем доказать, что она может. Что ее не так-то просто добить – во всяком случае не с первой же попытки. Она постарается – они постараются – и у них на этот раз все получится. И он вернется. Она не может просто так дать ему уйти из своей жизни. Ведь она любит его и никому не под силу заставить ее убить и похоронить эту любовь.

Да, его сейчас нет. Но он будет. И это будет возвращение. Его возвращение, и ее возвращение к жизни, к той самой, где она была счастлива. Он вернет ей любовь, которую она была лишена в наказание за то, что не уберегла.

Ее любовь и ее желание вернут его, и они снова будут жить общей жизнью. Долго и счастливо.

Эпилог

Все получилось. Правда ушло на это чуть больше времени. Чуть больше, чем Вера планировала. Идея ни за что не сдаваться и во что бы то ни стало идти к поставленной цели дала ей сил. Она стала одержима этой идеей. Врачи не могли не нарадоваться ее желанию сотрудничать, проходить обследования, вести здоровый образ жизни, хотя ее образ жизни всегда был таким, не считая праздников. Ведь в этот раз она решила везде подстелить соломку и не дать ни малейшей возможности встать на пути к ее цели никакому препятствию.

Беременность не наступала больше двух лет: одного года запланированного перерыва, как в самом начале ее восстановления рекомендовали врачи и еще полутора лет безуспешных попыток. Никто из врачей не мог объяснить, почему она не могла забеременеть – со здоровьем все было в порядке и не было никаких помех. Кто-то предположил, что это психологическое.

Как будто само время делало ей свой щедрый подарок – давало в безвозмездное пользование дни и недели, чтобы она смогла до конца вычистить свой контейнер от прошлой любви, освободиться от того, что еще осталось и откорректировать цель. Но Вера слушала только себя и время сдалось.

И он вернулся. Он. Снова мальчик. Точно он. И теперь с ним ничего не случится. Не могло случится – она это знала точно.

Но она ошиблась. Она ошиблась в главном. В том, что этот мальчик не был тем. Он был абсолютно новым, просто маленьким мальчиком. И он даже не догадывался, какая история уже жила за него. Какая миссия ложилась на его пока еще даже не появившиеся плечи. Жить за того, кто не смог. Жить без права на свою уникальную жизнь. Любить любовью того, у кого не получилось. Быть для Веры не собой – смешным курносым малышом, а воспоминанием о неслучившемся. Она справилась, вернула свою старую любовь, заполнила свой контейнер любовью, потому что она не могла без этого жить. И у нее получилось, она выиграла, доказала, добилась, показала всем, что может держать свое слово. И ее ребенок будет – он просто обязан теперь быть - самым лучшим. Ведь для нее он теперь ребенок чуда.

Она все за него решила и этим обрекла себя и его на сложную жизнь. А он не мог этому противостоять, ведь он не был в курсе, что он замещающий и в отражении ее глаз не сможет быть просто собой.