Васофо

Так случилось, что корабль, на котором работал Васо прибыл в Батуми из Токио, они привезли много машин и ещё захватили груз из Тайпея и Гонконга. Остановка в порту была короткой, всего два дня, поэтому надеяться на встречу с любимой было безнадежно. Но что такое любовь, как не немыслимое преодоление безнадёжного? Поэтому у Васо был план: ехать к Софико. Ещё издали увидев берег, он не мог уйти с палубы. Казалось, он глазами старается притянуть если не корабль, то хотя бы землю к кораблю. Он глубоко дышал и когда в запахи моря стали добавляться другие, он уже не находил себе места и только уговорами заставлял себя не пытаться добраться вплавь, ведь корабль, хоть и движется медленно, как кажется со стороны, но на самом деле, он очень шустро покрывает пространство.

Сразу, как только корабль пришвартовался, он устремился на берег, искать попутку, маршруту, самолёт, лошадь, что угодно, что будет приближать его к той, о которой он не переставал думать. У железнодорожного вокзала оказалась нужная маршрутка, но отправлялась она только через полтора часа. Никакими уговорами, угрозами, обещаниями, или подкупом не получалось добиться скорейшего отправления: водитель ждал маму, а это, как ни крути, святое.

Если бы Васо не бросил курить, то непременно смолил бы сигареты одна за другой. Начинать снова он был категорически не согласен, поэтому решил немного прогуляться, взяв клятву с водителя, что без него тот не уедет. Поблизости оказалось кафе, ближе к морю. Там он взял кофе и отправился сидеть на скамейку с прекрасным видом на море. Казалось бы, за годы морских путешествий, этот вид мог надоесть, но Васо продолжал любить море, то умиротворённое, то весёлое, то хмурое, то злое и неистовое. Кажется, у большой воды есть душа. Море пытается иногда подсказать тебе что-то, но не знает слов, потому иногда просто плюёт мелкими брызгами прямо в лицо, или положит на плечо по-братски грубо и заботливо свою руку, или настойчиво будет толкать тебя в спину, подгоняя что-то сделать... Море живое и Васо уважал его. Сейчас море лежало перед его взором очень спокойно, будто расслабившись. Оно медленно толкало тихие волны на берег. А над ним, в синеве чистого неба, кружили чайки. Картина могла бы успокоить почти любого, только не Васо, начиненного, казалось, добрым килограммом тротила. Он пил кофе и напряжённо вглядывался в даль, но по тому, что в том направлении не было совершено ничего заметного, можно было понять, что так он смотрит внутрь себя. Он часто без нужды перекладывал стакан из руки в руку, иногда начинал незаметно для себя нервно трясти ногой, порой вставал, делал пять-шесть шагов и возвращался, чтобы снова сесть на прежнее место.

Когда кофе закончился, не стало объекта, на котором можно было хоть как-то сфокусировать своё напряжение и Васо стало заметно труднее. Он был погружен в свои мечты и переживания. В голове он прокручивал миллионы сценариев, из которых только дюжина не грозила бедой. Что он точно знал, о чём он с собой заранее договорился, это то, что он не может не действовать, не может не искать встречи с Софо. А раз так, то этому и следовало подчинить свои действия, забыв о переживаниях и сомнениях, потому что бездействие невыносимо. Быть так близко, за несколько сотен километров от любимой и не увидеть её впервые за столько лет - невозможно.

Вернувшись к этому весьма чёткому плану, Васо немного успокоился: он сделал на данный момент всё, что мог, дело движется в нужном направлении, поэтому надо просто немного подождать.

Взгляд его упал на скамейку, обычная деревянная скамейка, то там, то здесь исписанная легкомысленными признаниями. Васо вдруг понял, что он, лично он, сейчас, в этот момент хочет, чтобы на этой видавшей виды скамейке появились их имена: "Васо + Софико = любовь" Да, это наивно, по-детски и прежде он никогда так не делал, да и сама эта формула казалась ему не совсем правильной, не отражающей того, что было у него внутри. Он задумался и написал: "Васофико". В грузинском нет заглавных букв, поэтому тот же текст можно прочитать и как: "ВаСофико" Он думал добавить ещё сердечко, но почувствовал, что это будет уже лишним. Он ещё раз прочитал и на душе стало вдруг немного спокойнее. Как вдруг, чуть не крик удивления, радости и миллиона других чувств:

--Васо! Васо!!!

Он вскочил, услышав любимый голос, который так давно не слышал. Казалось, столетия минули, так он почувствовал, когда этот проржавевший таймер обнулился и с треском лопнул. Он обернулся к ней, стараясь вспомнить, как бьётся сердце, как воздух может наполнять грудь, как произносятся слова, но ничего этого не получалось. Он стоял, как громом пораженный, не в силах сказать ни слова. Лишь глаза его горели без притворства. Васо смотрел в её глаза, стараясь прийти в себя. Будто самые заветные, самые смелые, безумные мечты вдруг сбылись разом. Софико отошла от шока первой. Она молча подошла к нему и обняла так, будто всю жизнь только это и делала и в то же время, будто не делала этого никогда. Она обняла его и прижалась головой к его груди. Всё у неё внутри трепетало от радости. Радости, которая накрывает тебя как девятым валом, которая бывает в жизни считанные разы, которой ты не в силах перечить, хоть сколько старайся вспомнить доводов. Но ничего, совершенно ничего не собиралось вспоминаться. Когда она увидела его, сидящим на скамейке, то не могла поверить. А когда поверила, не могла сдержать крик. А когда увидела его глаза, не могла думать больше ни о чём другом. Он и фоном - весь мир. Она и фоном - весь мир, прижавшийся в благоговейном трепете где-то вдали, за пределами важной реальности. Васо обнимал её и наполнялся удивительной смесью чувств: он становился вдруг всё сильнее, оказываясь ранимее, он испытывал безграничную радость и в то же время тревожился, он был наполнен нежностью, благодарностью,.. В этот миг им обоим казалось одно и то же: вот, жизнь, наконец.