Локоть

Рядом со мной сидел немолодой мужчина. Его проводили шумно, по-семейному: располневшая женщина в очках с хвостиком пепельного цвета на голове, рядом с которой стояли утомлённая дочь с крупным карапузом на руках и скучающий зять с огромными сумками. Все необходимые обряды провожающих были проведены, и зять с тоской глядел в сторону ворот, куда давно уже были обращены носки его помятых ботинок.

Гудки наконец провозгласили миру, что провожающие с чистой совестью могут свалить с перрона, и поезд тронулся.

В купе мы оказались вдвоём. Нас было трое, но парнишка с верхней полки тут же ускакал к своим друзьям по соседству.

Поезд дёрнулся и стал набирать ход. Мужчина начал разворачивать свёртки из пакета. Запахло курицей, обильно сдобренной чесноком. Кефир был в поллитровой банке, и сосед стал его пить прямо оттуда, не переливая в эмалированную кружку, которую он, впрочем, задумчиво повертел некоторое время в руках. Но отставил в сторону.

- Я Лада Калинина, - представилась я. - Хочу посмотреть на "Алые паруса" в Петербурге.

Скучающий взгляд попутчика оживился.

- Иван Дмитриевич, - улыбнулся он. - Брат давненько звал погостить, вот я и надумал.

- Дружно вас провожали, - напомнила я проводы на перроне.

Мужчина засуетился и полез в пакет с продуктами:

- Угощайтесь! Жена столько наготовила,я один при всём желании не съем.

Что ж, я выручила, конечно. Без ложной скромности. Знаю прекрасно, что все запасы актуальны несколько часов. Потому что купе без холодильника.

- Я писательница. Начинающая, пожалуй, - конкретизировала я, вспомнив про свои две небольшие книги рассказов.

Иван Дмитриевич вдруг оживился:

- А о чём вы пишете?

- Да обо всём!

- Любовные истории тоже?

- Ну конечно, как без них! - перед глазами стояла картинка с перрона, и она никак не соотносилась с каким-то бурным любовным прошлым немолодого попутчика.

- А давайте я вам расскажу о своей единственной любви и в то же время самом сильном разочаровании.

- А давайте, - я не ошиблась насчёт бурного прошлого попутчика.

- История моя и Катерины началась в стройотряде, куда мы попали летом. Вы знаете, раньше были такие, с выездом на строительство.

Я покивала, мне это было знакомо.

- С Катенькой мы познакомились, когда ребята решили поставить сценку, а девушек не хватало. Мы обратились к девчатам из соседнего отряда, и они радостно откликнулись. Сценка с сюжетами из стройотрядной жизни так пришлась по нраву зрителям, что осенью у нас начались настоящие гастроли. Мы ездили в те города и посёлки, откуда родом студенты. Побывали и в деревне Катерины, выступили "на ура" в сельском клубе, и, конечно же, в моём городе.

Для выступления я смог договориться с малым залом местного ДК. Но главное - я так мечтал познакомить Катеньку с друзьями, так хотел, чтобы они увидели, какая замечательная моя избранница.

Я любил её так, как никогда на свете. Раньше были симпатичны знакомые девушки, но всё это померкло перед чувством  к Катеньке. Екатерина! Само имя возводило её на пьедестал. Я обожал, боготворил, трепетал. Писал письма и что-то вроде стихов. Это были оды и гимны, в которых с трепетом пытался выразить свои чувства. Она принимала благосклонно, с неизменной полуулыбкой, что-то томно отвечая и гортанно смеясь. Я благоговел перед нею и все мысли были посвящены только ей. Месяц в стройотряде показался месяцем блаженства, в том, что будет дальше, я был уверен: познакомлю с друзьями, родителями, сделаю предложение и скреплю своё право на счастье в ЗАГСе.

Мы приехали в наш город на выступление.

Я восторженно знакомил Катю с друзьями, юношами и девушками, искренне радуясь их принятию её, видя, как она становится своей моментально, не выдерживая времени.

Я был горд ею и собой.

В зале было многолюдно, когда появился Савелий, местный ловелас. Вы знаете, такие всегда есть... - взгляд попутчика затуманился. Он умолк и некоторое время задумчиво смотрел в окно.

- Что уж у них такого, что при появлении сразу же появляется хвост из восторженных поклонниц? Уловки почти незаметны, но во взгляде, походке, голосе есть что-то такое, кружащее голову девушкам.

Савелий подошёл, чуть раскачиваясь, и встал напротив Екатерины. Он задумчиво ловил её взгляд, глядя прямо в глаза. Потом сел рядом с ней и что-то шептал. Со стороны - ничего особенного, так, дружеская болтовня. Но... Локоть... Всё это время он своим локтем прижимал её локоть. И она была, как в дурмане. Улыбалась, отвечала дежурными фразами, а её мысли были там, где локоть...

Вам кажутся странными мои рассуждения? - тихонько спросил мужчина.

- Нет, почему же, мне знакомы ваши ощущения. Я понимаю, о чём речь, - ответила я, вспоминая неуловимое нечто в разных ситуациях.

- Она была готова изменить, понимаете? Готова. И потому эта боль...

Нас сфотографировал местный фотограф. Заметка о спектакле появилась в городской газете, и там в центре была эта фотография, где я видел только одно: я, Катерина, Савелий и их локти. Прижатые друг к другу. Смазливый взгляд Савелия. Невидящие глаза Кати. Растерянный я. Долго ещё эта газета висела у нас на стенде главной площади города... Как память о студенческом спектакле.

Я был опустошён. Сказать о своём разочаровании? Кому? Зачем? Я вернулся на свой факультет и пытался учёбой вытеснить воспоминания о Катерине.

А потом я встретил мою Надю. Наденьку, Надежду, Надюшу. И ты видела частичку нашей жизни, частичку меня. Надя радуется каждому дню, проведённому вместе, постоянно хлопочет, и даже её ворчание - это стремление к лучшему, которое неизбежно настаёт во всём, к чему она прикасается со своей заботой.

Я влюблён? Нет. Счастлив? Да. И это счастье я ни на что не готов променять. Жизнь моя удалась, наполнена теплом и уютом, и я уже скучаю по дому, откуда только что выехал.

Дорога в Санкт-Петербург была неутомительной. После откровений и обильного угощения Ивана Дмитриевича мы уже почувствовали такое ощущение родства, когда никому не надо ничего объяснять, никого не приходится стесняться и можно просто уютно молчать.