В эфире

Мой друг музыкант... нет, вру -
мой приятель пишет песенки,
ну там, выступает иногда в клубах со звуком похуже
и - раз в год - при помощи знакомого звукооператора записывает альбом.
Первые альбомы слушать было решительно невозможно,
а с третьим он носится по магазинам и радиостанциям -
продвигает себя, значит.
Два дня носится, а на третий дежурит - мясокомбинат охраняет.
 
Не обольщайтесь - свободное время сей страж посвящает отнюдь не высокому искусству.
А - невысокому. Низкому, можно сказать.
Типа, - панк. Музыка - чтоб вставляло, или хотя бы колбасило,
а тексты - про пьянки, девок и про то, что "всё - говно" ...

Иногда он делится со мной своими успехами,
вот и накануне я получил его торопливый мэйл:
"Сегодня в 20:00 слухай радио-рокс. Есть вероятность, что нас поставят в эфир!" ...

в 20:00 я был на улице - пройтись решил.
Майские дворы были наполнены неорганизованным шевелением,
как куст сирени, на который взгромоздилась стая воробьёв.
Изо всех щелей сочилось "так-проще-так-легче-стираются-ночи".

Повсюду бродили школьницы - их парни сидели на детских площадках или давили стояка,
покрывая плевками всё вокруг и обсуждая компьютерные игры -
а девки бродили.
Одна плюнула едва не мне на джинсы и, извиняючись состроила такие прошмондовские глазки,
что я чуть не сблевнул, на её жиденькую малиновую причёску.
Другая, в засранном болотистом скверике в кругу подруг дозванивалась до матери:
"алё-ё, аллё-ёё, бери трубку, пидараска". И подруги звонко хохотали.
Третья, лет 12-ти, проходя мимо, пробубнила подруге: "было всего три бутылки портвейна",
и угрюмо задела меня локтём. Наверно, её так и не трахнули - портвейна не хватило ...

У парадной перед вытоптанным газоном на спинке скамейки (ноги на сидении)
примостились 3 юных скучающих задницы, один на них троих парень - на корточках, в южной манере - ковырялся в блистающем мобильнике.
Посреди куцей футбольной площадки срал желтоватый пудель.
Его ужасная поза и трогательные переминания заинтересовали меня куда больше,
чем вялое "эй...", долетевшее со скамейки.
Тем не менее, я повернул голову и уставился на обладательницу зелёной ветровки
и снулых локонов одного с пуделем цвета.
Активистка хихикнула и втянула голову в зелёные плечи.
Больше никто из четверых не шелохнулся, только струился безжизненный дымок сигарет,
как бы забытых в тощеньких пальцах.

Мне шлось всё медленнее и всё навязчивее мерещилось, что мы все чувствовали одно и то же.
Одно и то же - что-то такое, что лучше бы не замечать, не понимать, проходить мимо, спеша по делам.
А "мы все" - это я, эти девицы и другие, с такими же вялыми голосами; их малозвучные парни;
предки, шипящие сковородками и пивом за неровными стенами домов;
дома, выдавливающие коричневую воду из почвы дворов; дворы; пудель; бабки; быстро стареющие тополя и бесцветное небо, в эфире которого крутило похабные песенки моего приятеля радио “рокс” ...



2007