Промысел. Случай, рассказанный после бани

Промысел. Случай, рассказанный после бани

Глава первая.
Сидели мы как-то на кухне у одного нашего, аккурат 23 февраля. Только-только, буквально что минут тридцать назад закончились наши банные парения, так что звуки хлопков веника будто еще слышались в голове, неким эхом, и у каждого из нас – одни и те же красные физиономии, сплошь пятнами, как марсианский пейзаж. На столе, как полагается в такую-то важную дату – изобилие. Вот картошечка испаряет поверх себя аромат, вот салатец и еще один подле, а тут, на блюде, значит, разложены веером тушки вяленой воблы. Мясо тоже было – но это потом. Перед каждым из нас (а нас, как и должно быть по правилам – трое), стояла кружечка прохладной золотистой вкуснятины, которая играла вводящими в созерцательное раздумье пузыриками. Пузырики эти, как тысячи созвездий в бескрайнем космосе, мчались безмятежно наверх и исчезали, а мы смотрели на них, в расслаблении вспоминая каждый свое. У меня, к примеру, возникали образы из давно ушедшего детства. Припомнился тот самый момент, когда только узнаешь про бесконечность бытия, про атомы и звезды с планетами, а именно про их сродство, и еще узнаешь чью-то не то научную идею, не то полупьяную фантазию, что в любом хоть сколько-нибудь маленьком пространстве, хоть бы даже в воздушном пузырьке, может вмещаться целый мир, вроде нашего, да и мы сами – быть может, тоже живем внутри подобного же, мчащегося в необъятном стаканчике, пузыря. Сейчас же, глядя на эти возможные миры, вспыхивающие и исчезающие внутри кружки с пивом за считанные секунды, я думал, какая же это несусветная чепуха, и сделал максимально большой глоток, затягивая в черную дыру своего пищевода тысячи полторы подобных «миров».
Вялая после парной текла беседа. Не шибко хотелось открывать рта, разве что кроме затем, чтоб положить туда что-нибудь вкусное или сделать глоточек. Однако же, по мере съеденного и отпитого, по мере отдаления банного благолепия в прошлое, стали мы помаленечку разговорчивее и пошли о том, о сем, пересказы. Сперва они были банального свойства, вроде внешней политики, кто что сказал, кто что сделал, кто что слышал, и кто как понял. Потом добавились и темы полюбопытнее. Есть ли дружба мужчины и женщины? Бывает ли любовь через всю жизнь, и были ли американцы на Луне? Проблему отцов и детей помянули. А под опустившиеся на улице сумерки даже заговорили, кто б мог представить, про устроение мира, про промысел.
- Есть, - говорил один, - на каждого из нас у вселенной план. Для меня, - после некоторого количества «бдыщ» воблой по столу, продолжал он, – это дело такое же ясное, как то, что вот это вот – вобла, а это, – он указал на кружку, - пьется, как надо.
- Ну как же? – Возражали мы, план, когда нас вон сколько, и каждый в свою сторону одеяло тягает, говоря поэтическим языком. Как это все увязать можно в единый, так сказать, сюжет-то? Как измыслить для каждого свой шесток? Тем более вселенная же – это что есть такое, кроме бескрайней пустоты и горстки по ней разбросанной материи? Где у ей мозг, чтобы это все, сложное, да так много, охватить и обустроить, как ей самоей задумано?
- Экие вы есть! – Распалялся наш друг. – Вселенная – это не пустота или вещество в космосе – это высший разум и есть. Она – всё. Создает, направляет и регулирует. А пространство - всего лишь вместилище. Прям как вот эта кружка. Она лишь для того, чтобы содержать в себе самую вкусноту.
- Вселенная – это Бог что ли?
- Может, и Бог, если хотите.
- Даже если и Бог, допустим, - улыбались мы, прочитывая нарастание возбуждения в его блестящих глазах, - но каждому план нарисовать на жизнь и притом попустить, чтобы вот так, как сейчас, мир расшатался, это как в голове увязывается?
- А не надо увязывать, потому что, как говорится, еще пока что нос кос. Разумей свое. Есть у тебя жизнь, роли в социуме, вот и исполняй по совести. А тогда, глядишь, и мир от шатания вернется к плавному устремлению ввысь. Как вот те пузырьки. Вы, чем спорить, возьмите для примера случай мой собственный. Хоть вы его и маленько знаете, да, как я, ведь не осмысляли. А там, между прочим, все именно, что и указывает на строгий план, да на цельность сюжета.
Он дал нам и себе минутку-другую на «бдыщ-бдыщ-бдыщ» и чтоб утолить, как следует, после этого жажду, потому что, как он объяснил, начнет издалека и постарается обрисовать это дело детальнее. Стукнули, разломили, щипнули, куснули, глотнули – прекрасно. Теперь можно было, подобно желе, растечься по креслицам и внимать. Начали.
Дело это закрутилось два года назад, сказывал наш друг, даже чуть-чуть попозже. Только-только взялись возникать на обочинах первые проталины, и от талого снега в воздухе висел густой, хоть ложкой ешь его, туман, так что и Солнце уже несколько дней не показывалось. Работа у нашего товарища (ну прям, как и любого, кого ни спроси) была скотская, сплошь одни нервы и проблемы и хотел он хоть щас же уволиться, но недоставало ему для того смелости. Сроки подвигал, совестясь за слабость, уговаривал сам себя еще потерпеть. Меж тем дух еще более чахнул, брюшко круглилось, и давленьице – так-сяк, через день. Был он, в общем, коммерческий директор в одной большой компании. В его обязанности, помимо крутить то и дело головой, прикидывая, откуда и за что прилетит, да предугадывать против себя заговоры, входили еще и многие другие дела. Никому не нужные, по большей части. Например, поручено ему было визировать отгрузки товара. Это только так сказывают, визировать: мол, своей подписью одобрять. А по факту – кто тебя спрашивает? Попробуй, не заверь, тебе быстро объяснят, чего твоя виза стоит. Зачем тогда она требуется? Чтобы было основание вломить при надобности и по полной программе. Так что ставил наш товарищ целыми днями эти свои визы, и не особо задумывался бы, если б не приходилось ему визировать отгрузки, что называется, под «тадысь». Безоплатные. Нет-нет, вы не думайте, не дармовые, конечно же, дураков в большом бизнесе нет, а так – «запиши на мой счет». Важным, допустим, клиентам, или клиентам не столь для бизнеса важным, но которые исправно гасились: почему бы и нет? Повелось даже, что и поставщики ихние в это число вписывались, потому что у тех денег, чтоб закупить да поставить нужное, всегда не хватало, а оно очень надо. Тогда и им по особому указанию, отгружали всякое. По ходу дела список таких этих стал как-то быстро, как на дрожжах, расти, и был даже предложен регламент, как это все «подтадысьное» учитывать, чтоб кого-нибудь не забыть, да со всех в итоге оплату истребовать. Сложная там была схема: пересказывать – только мучить. Но если в двух словах, то намудрили что-то со встречными договорами и взаимозачетами. Долг весь собирали что ли по кредиту дебета… Я и говорю, муть.
Все шло хорошо с этим самым регламентом какое-то время. Но заметил он (буду звать его иногда «комдир») вот какую странность – кое-кто из этих поставщиков стал с заявкой приходить дюже часто - каждое утро, как штык, как на работу прямо. Будто он, наоборот, оптовый клиент. Хоть платежеспособный? Это еще предстояло разобраться. Комдир к помощнице своей с вопросом: как так вышло? Она, между прочим, должна была по его поручению все условия регламента выверять, а потом уж отправлять заявку на своего руководителя, то есть комдира. Та клялась и божилась, беднушка, что одна тут всё делает, все на ней, несчастливой, да еще и это вот ей в нагрузку, и то не ропщет. Так что к ней претензию предъявлять не могите, ведь выполняет и это, как и все прочее, на совесть и в срок. И наш приятель - комдир, не щадя сил, сам взял отчетность и стал всматриваться и с карандашом высчитывать показатели. Так и есть! – просчиталась помощница-то. Этому самому, из так называемых поставщиков, отгружали почти вдвое больше, нежели ему тем регламентом дозволяется. Пахло жареным.
Регламент-регламентом, а смекал наш друг, что хоть эту конкретную ситуацию он, вероятно, разрулит, но то, говоря образно, только первая ласточка. И, хоть регламент хорош, в оконцовке кто-нибудь да и залетит, может, разорится, а, может, просто надумает: чем платить в зад, лучше куплю себе на эти деньги что-нибудь стоящее. Например, домик в Италии. Ищи-свищи. Момент сей виделся не за горами, и стал наш комдир всякую заявку проверять сам, чтоб потом хоть как-то, хоть чем-то, прикрыться. Вон чего эта дура-помощница насчитала!
А помощница его, хочется подчеркнуть, отнюдь была никакая не дура, а наоборот, не дура была. И считала она тоже ловко, как сама понимала этот вопрос. Дело это помощница разумела вот как: за нарушение регламента влетит все одно коммерческому, и не ровен час, что ей на счастье его отсюда вообще попрут. Не то, чтобы она сильно надеялась на его место (хотя, как знать) – но дюже достал командовать. Да если и не попрут, так все равно, после того, как ее начальник как следует огребал на орехи, у нее и сон, и аппетит заметно улучшались, и она заметно прибавляла в бочках. Последнее время хорошо прирастала округлостями.
Вернемся, однако ж, к коммерческому. Попроверял он недельку-вторую, вник как следует, и понял то, что итак всем было понятно – отвечать одному ему, и, как бы он ни старался, отвечать однажды придется. И, зажмурив глаза, вообразил себя сидящим на пороховой бочке, и лицо удрученное себе свое представил, как будто авокадо неспелый жует, и в самом деле головой поник. Вообразить жутко. Попробовал было внести коррективы в регламент, еще ответственных лиц включить, но все кругом в это дело лезть почему-то отказывались, да и сам шеф как-то не шибко одобрил правки, пробасив в ответ резкое: «Ты должность свою знаешь? Вот и бди, так сказать. А выйдет коли лажа, так я тебе того – голову с плеч!»
В общем, не-детски переживая, стал наш коммерческий суету наводить час от часу, и по каждой отгрузке подобной к шефову заму заскакивать – сообщать. Так, мол, и эдак. Вон тот мол уже третий раз за неделю просит. Или этот – второй за месяц. А то еще - пятый раз за день. Регламент? Соблюдается, да, но есть, дескать, у него опасения. Уставал, конечно же, от забегов непрекращающихся через два этажа, а как быть? Не лифта же дожидаться! И себя нужно ведь как-нибудь страховать. Гарантии это всё большой не давало: замшефа никаких виз не ставил, а так – головой кивал только, листая кое-какие бумаги; все-таки, это тоже ведь кое-что. Глядишь, когда вылезет бяка, замшефа и вспомнит, да, дескать, я был немножко в курсе.
Замшефа, однако, от этих заходов нашего сказителя к себе по пять раз на день тоже аппетит потерял. Во-первых, тот попросту надоедал. Во-вторых, иногда приходилось вникать, а это – дело нецарское. Ну и самое оно: через совсем немножко, ощутив объемы таких вот дел, замшефа тоже стал не на шутку дрожать, потому что отнюдь был не идиот, и соображал, что бочку эту самую пороховую ему самому сейчас под зад активно заталкивают.
Стал, короче, замшефа, способами, какие ему чутье подсказывало, отводить от себя этот непрошенный боеприпас.  Коль и вода камень точит, то и он добился-таки своего – а чего он добился, чуть позже продолжим, потому что внутренние резервуары нам, слушателям, и рассказчику пора было освобождать – закон жизни, и мы гуськом отправились один за одним в уборную.
… Вызывает как-то раз замдир, замшефа который (продолжал после паузы наш рассказчик) нашего друга – коммерческого – к себе. И начинает его допытывать: «Зачем, дескать, ты это делаешь, подписываешь все подобные отгрузки?» - «Как зачем? Велено. Контроль. Виза». – «Велено ему! – рыкнул медведем замшеф. - Не думал я, что ты этакий дурень. Ты что, не видишь ничего и не слышишь?» - «Нет» - Повел ухом коммерческий, будто хотел и впрямь что-то от него ускользнувшее услыхать. Хоть бы даже от стен. «Не слышит! А между прочим, весь офис уже гудит молвой, что ты на этих визах мзду имеешь. Одна отгрузка – тридцать тыщ рублей. Что хочешь делай, а открестись от этой обязанности. Может быть, еще не поздно, восстановишь доверенность». И замшефа поведал трясущемуся бедняге, что дело это уже далеко зашло. Он давеча у шефа бывал, тот помянул, между прочим. Про слухи, про мзду. Сам пока не особо от тех пересудов на взводе. Улыбался как будто даже (это хороший признак). Хотя сигарету курил (он две недели, как бросил). Спрашивал у зама, что сам тот обо всем думает (сигнал, сам понимаешь, тревожный). Ну замшеф малость его выгородил, «скажи спасибо», доложил боссу, что, дескать, комдир иногда просит согласования, что не исключает, понятно, мздоимствования, но все-таки…
Сказитель наш, после рассеянных благодарностей за поддержку, как ошпаренный ринулся из замшефого кабинета с витражными окнами, что с видом на склад готовой продукции. На людей грешил, всматривался в лица начальников отделений – гадал, какая же гадина такую версию измыслить могла. Пока к своему закутку мчался, обдумывал для самого шефа речь и фразы, как с себя снять эту визу, потому что говорить о мзде ни за что – подведешь замшефа. Который, между прочим, на его стороне. Что замшефа несколько раз в разговоре особо подчеркивал.
Слуха, как вы, конечно же догадываетесь, никакого по офису не было до недавнего момента. Информация, как иногда бывает с кустарниками, пошла хоть и в две стороны, да только от одного корня. Вчера за обедом замшефа наш, неся на подносе дымящийся борщ и пюре с отбивной, а еще компот с повидловым пирожком, подсел, будто от скуки, к экономистке. Тут, конечно, никакого отклонения от заведенного порядка не произошло, и с той экономисткой часто начальство обедали. Была она не сказать, чтоб красавица, ну так – на любителя, и любителем тем вызывался разве что ейный муж, но была фантазерка и не дюже далекая, а поболтать-перемыть косточки завсегда охоча. Когда просто развлечения ради внимали они ее болтовне, а случалось, хоть и всего раз или два за годы, что сообщала она нечаянно интересные факты. Такое, как ни крути, значимость человека возвеличивает. Так что и в этот раз, когда замшефа свой поднос рядом с ее подносом на стол с грохотом водрузил, все продолжили есть, как в обычный другой обед.
Сидят едят эти двое. Жуют, когда одновременно, когда по очереди. Она ему чепуху, как обычно всякую, а он вроде слушает, головой кивает, и между делом вклинивается так и говорит. «Дурак все-таки коммерческий этот. Мямля. У него золотая жила в руках, а он мнется». Экономистка опять какие-то сплошь обрывки историй выстреливает, а замшеф жует, будто слушает, и в паузу, пока та прожевывала, опять сюда же: «Взять хоть бы эти отгрузки. Визу же он ставит, ты в курсе? Чем не золотое дно? Бери тыщ по двадцать за каждую и все. Понятно, что это быстро откроется, если не думаючи. А надо таких подобрать, какие хрена лысого отгрузки могут дождаться. Те, которые, допустим, в долг. Эти не пойдут докладывать на свою голову, небось же, не идиоты». Опять пожевали, помолчали, поболтала, послушал. «А как я понял, что он – мямля? Этот балда к шефу ходил, просил еще людей в согласование добавить. Хотя, кто знает, может это уловка такая, типа алиби, и он похитрее, чем мы о нем думаем. Тогда – да. Молодец».
Экономистке до вечера обеспечено было занятие, хоть она и не сразу об этом смекнула. Сперва, она вообще это все будто мимо ушей пропустила, ела, трещала, ела, трещала. А как на рабочее место вернулась, оборотилась вокруг себя пару раз и поняла, что и задач у нее срочных нет, а до вечера дотянуть надо. Стала крутить в голове всякое. Вспомнился ей по первой замшефовский пирожок, какой от нажима зубами прорвался позади, и повидло шмякнуло ему в чай, сделав брызги. Хихикнула. Вослед припомнилось и им сказанное. Залезла она в отчетность, сосчитала отгрузки, все те, которые в долг. Глаза маленько так выпучились от количества. Такую большую работу, это ж ответственность, только дурак и будет бесплатно! Повертела-прикинула замшефовы «двадцать тыщ за отгрузку». Где сейчас такие цены бывают? Тридцать, как здрасте. Чего за меньшее затеваться? И получалось в ее расчете в месяц ей на новую машину достаточно. Вздохнула, маленечко размечтавшись, и едва-едва тронула салфеткой уголки глаз, где от фантазии, как другие чудесно живут, появилась избыточная влага.
И понеслась по офису трескотня, попервой будто с сомнением, шепоты, а к вечеру – так жужжал каждый угол. Кроме, разумеется, того закутка, где комдир.
Замшефа же следующим днем прям с утра, еще до конца вчерашнего рабочего дня уловив нужные ему нотки, заскочил к шефу на кофе – работая, так сказать, на опережение… И покончили они с шефом с их кофе еще за час до того, как замшеф призывал к себе нашего друга, коммерческого.
… В то время, как коммерческий шел по коридору к себе, и с каждым шагом терял силы – настолько, что еще две вилюшки ему оставалось, а он уже практически волочил ноги; в то время, как он, блуждая тоскливыми глазами по раскраске стен, по светотеням, по лепнине, прикидывал, кто же выдумал про него эту штуку – экономистка ли, иль кто еще; параллельно сочиняя формулировки для шефа и потея, как мышь; в это самое время его кабинете уже в третий раз звонил телефон – третий подряд вызов от генерального.
Пересказывать содержание того комдирового с боссом общения не дозволяют жанровые рамки, так что сразу перейдем к следующему этапу.

 Глава вторая.
Совещание было назначено на два.
Гудение голосов продолжалось до появления главного, все ерзали, крутили головами друг к дружке и обсуждали возможные причины внепланового заседания. - «Может, приближающаяся дата сдачи отчетности в налоговую?» – Верещали сотрудницы бухгалтерии: главная и ее заместительница. - «Может, какой новый проект шеф замыслил?» – боязливо шушукались представительницы планового. Даже начальник службы безопасности сидел, как по струнке, улавливая настроения и вписывая в блокнот, кто что сказал крамольного. Авось, пригодится. По-настоящему боялся только коммерческий, а знал цель совещания из присутствующих разве только замшефа. Вплыл в конференцзал и сам. Мигом наступила такая тишина, о которой лишь мечтают профессора на своих лекциях, тщетно пытаясь утихомирить болтающих вполголоса шалберников на заднем ряду. Даже нечаянный шорох чьей-нибудь накрахмаленной рубашки казался здесь грохотом разлетающейся вдребезги любимой вазы, упавшей с полки, и все осуждающе смотрели в сторону шевельнувшегося. Услужливый замшеф пододвинул боссу стул, и началось обсуждение. Вернее, обсуждение так и не началось, а начались резвые кивки головами на любое шефовское высказывание, точно, как если бросят из плошки семечко, и весь курятник начинает усиленно наклевывать. Кивки были громкие, шумные, а ответы на запросы главного – наоборот, тихи. Настолько они были тихи, что их, несмотря на гробовое молчание остальных, едва слышал и сам отвечающий.
- Кто у нас подписывает визы на отгрузки поставщикам в счет будущих поставок? – Жахнул гулкий залп от главного, от низкого звука которого стали расходиться круги на минералке в стаканчиках. Все молчали, не желая показывать свою в этом вопросе осведомленность – от греха. Второй залп «Кто?» – все вжали головы, и главбух, рослая, как шифоньер, тихо пискнула: «Коммерческий». – «А почему?» – «ммммм» - зазвенели в ответ стаканчики. «Регламент» - тихий писк, не разобрать и откуда. – «Я спрашиваю, почему он? У него что, забот не хватает? А если он ошибется?» – Шеф кинул взгляд на коммерческого, от которого тот плотно зажмурился и вжался в стул, и был абсолютно нем, очевидно, что и дар речи к нему воротится отнюдь не сразу. Вместе с тем он внутренне благодарил босса за эвфемизм. – «Сегодня до вечера главбуху, коммерческому и начальнику безопасности – разработать новые правила. Коммерческого из согласования исключить!»
Вот, собственно, и все совещание.
Когда комдир предложил ответственным задержаться в конференц-зале, безопасник сослался на некие другие дела и к тому же некомпетентность в вопросе, и бочком ускакал, а главбухша обещала набрать, как закончит с отчетностью. Дней десять коммерческий получал от генерального оплеух, потому что наказ про «к вечеру» ровно столько не выполнялся. Один писал-переписывал варианты новых правил регламента наш коммерческий, всякий из которых встречался службами отчаянным боем, так что он, поджав хвост, шел к генеральному на ковер – оправдываться за срыв сроков.
Как-то, в сражениях, в распрях и оре, топотании ног и взаимных оскорблениях, вымучил комдир нужные подписи ознакомившихся, как-то сумев удовлетворить пожелания всех и каждого – ответственность была поделена по трем разным службам. «У семи нянек дитё без глаза» - вспоминал комдир поговорочку, но не вслух, и думал о том, что Бог с ними, с няньками, главное ведь, что его самого фамилии в этом списке более нету.
Так как он устранился далее в этом вопросе, то по сути ситуации аж на протяжении долгих восьми месяцев у нашего рассказчика – никаких фактов. И этот период мы трое заполнили тем, что съели по шашлычине размером в кулак, и выпили каждый по кружке.
Однако, жизнь его в коллективе помаленьку пошла по наклонной. Тот слушок дурацкий видать сыграл роль. Забрали у него вскорости еще одно направление, потом еще одно, а потом и четвертое. Приходил он на работу, пил кофе, и до обеда водил пересуды с начальником службы безопасности – сперва о байдарках (еще в сентябре), потом о мотоциклах эндуро (золотой октябрь где-то), ну и о горных лыжах, когда ближе к новому году подморозило, и горнолыжным базам удалось собрать маленечко снега для покатушек. Начальник службы безопасности был малым активным и то и дело, прикрытый своим заместителем, копил всяческие приключения, о которых с радостью вещал своему новому слушателю аж до обеда, а после обеда уматывал – искать приключений новых. Вот тогда комдиру становилось особенно грустно. Его помощница, видя происходящее, еще сильнее раздобрела от хорошего сна и справного аппетита, и уже готовилась, на что рассчитывала прежде совсем едва ли, занять его место. Так что от полемик с ней он тщательно уклонялся и коротал, как мог, послеобеденные часы. Вникал, что есть силы, в слухи, в новые прожекты, там-сям просился на чужие планерки, ведь вечером по старой памяти шеф вызывал его и своего зама на обсуждение разных разностей. Там те двое курили по очереди, так много, что пиджак коммерческому всякий раз приходилось вывешивать на всю ночь на балкон, а то и вовсе сдавать в чистку. На этих обсуждениях у комдира не было никаких своих дел. Как тонущий за щепку, цеплялся он за обрывки фраз, поддержать чужой разговор, дать какой-либо отклик, мол, я еще в курсе, я, так сказать, на страже, пусть и негласно, и не спешите списывать, ведь еще могу, не спешите, не спешите выгонять, дорогой босс.
Оставались считанные деньки до нового года. Службы уже не проводили никаких заседаний, и каждый был занят тем, что продумывал праздники и подарки родным. Начальник безопасности взял отпуск и умчал покататься на лыжах куда-то в горы, и целый день коммерческий наш директор – не пришитый рукав, слонялся по кабинетам, ища себе приложения. Подарки он уже давно выбрал, новогодние праздники же, в отличие от прочих, планировать не хотел, потому что дюже погано было ему, бедолаге. Не до празднования.
И вот тут-то он неожиданно вспомнил про тот самый регламент, про отгрузки эти, какие подписывают теперь другие люди, и – не чудо ли? – никто ведь не залетел. Все тихо, и все прекрасно. Ну надо же! Если бы не слушок тот дурацкий – было бы и у него перспективно, и новый год, как новый год, а не как сейчас: будто заевшая пластинка – одна лишь идея на уме «после праздников точно выгонят».
Заглянул с любопытством в отчетность. Много, много повыписано. Аж голова закружилось попервой. Но и времени на аудит была масса. Засел комдир с утра до вечера, да дня на три – как когда-то в институте перед алгеброй; проверял всё, все отгрузки и всех «поставщиков». Их таких набиралось сотни две, если не больше. В общем, бумажка за бумажкой, машина за машиной, обнаружились некоторые нарушения, и комдир даже слегка ожил, с этим можно было ну хоть сегодня шефу докладываться. Только наш коммерческий не поспешал. Нарушения – да, есть, это мелочь, и может в глазах босса этакая экивока выглядеть только лишь как игра, как бесхитростный способ вернуть себе хлебное место. И коммерческий осекал прыть и проверял дальше. Выписывал в служебную записку все, как есть, нестыковки и все вопросы. Продумывал каждое маленькое словцо, будто Войну и мир Лев Толстой. Говоря коротко, терял он, горемышный, время на ерунду, потому что впереди, аккурат на третий день своих изысканий, дошел он, наконец-то до того самого «поставщика», какой еще там, по весне, был замечен в злоупотреблениях. Комдир собрал, посчитал – проведенное, непроведенное. Сто мильонов рублей, если сложить. Даже в ноги вдарило от изумления, так лихо, что минут пять, как минимум, встать не мог. Неужели возможно? Нет, это надо как следует убедиться, чтобы себя не скомпрометировать, вместо других. Целый день перепроверял – опять сотка! Это же четырехкратное превышение лимита!
Теперь точно настала пора вернуть себе доброе имя, некоторые бразды и уважение в коллективе. К шефу вбежал чуть не без стука, благо, ноги опять включились – тот сидел там один, вертел в руках какую-то бумажню, похожую не то на черновые расчеты, не то на морду кота с усами. «Шеф! Я! Там! Регламент. Сто мильонов!» - Палил коммерческий пулеметную очередь, которая никоим образом не складывалась во что-то осмысленное. Слово за слово, сели, успокоился, секретарша ему даже кофе внесла, какой привилегии он не удостаивался уж полгода как; показал он, наконец, шефу и свои записи, положив их четко поверх кошачьей морды.
«Да не может быть!» - Побледнел шеф, но только внутренне, виду не показал. – «Звони ему! Звони им! Дай задание всем!»
И завертелась кутерьма. И все со страху опять стали чуть-чуть слушаться коммерческого. Досрочно вернулся с курорта начальник безопасности. Даже замшефа два дня ходил, как воды в рот набрал, наверное, думал, не аукнется ли ему та его хитрость. Слава Богу, не аукнулась, как и тыща других. И не стало в офисе новогодних каникул, потому что сидели службы в своих уголках и всё пересчитывали, каждую отгрузку, каждую поставку. Началась агония. Стали дуть на холодную воду. Все хотели проявить инициативу, заработать по случаю балл, кто-то мечтал о премии, а были и те, кто хотел вообще обелиться. Поставщиков всех подряд издергали, да затиранили, чтоб ворочали вывезенное. Даже тех, кто ничего и не должен был вовсе. И в этой неописуемой суете, пока все всё считали, ругались, и пока не смолкали бесконечные телефонные выяснения, главный виновник, будучи лишь один из двухсот, оказался не шибко в центре внимания. Про него почти что забыли. Так что, как здравомыслящий семьянин, он спокойно забрал своих и уехал. Возможно даже в Италию. Где (предположительно) у него мог быть домик.
Вначале февраля, когда уже давным-давно, как в анекдоте, улетела нагадившая на голову птичка, и стала, наконец, утихать паника, мышиная возня смогла, наконец, родить заявление в органы. Там тоже не понимали, в чем, как говорится, состав, ведь отгружали же – не украл. Поопрашивали тех, кто подписывал, опросили и коммерческого, и выяснилось, что он лучше всех объяснил следователю, что происходит. Жаль за такое грамоту не дают. Коммерческий вообще здорово хлопотал. Что у шефа на долю процента убавилось денег, вина, может, и не его, но по-спортивному был азарт – шанс для коммерческого отличиться. Хоть что-то, хоть половинку, хоть четверть вернуть. Может, где на складах у злыдня еще осталось сырье, пока он в спешке в бега пустился? Жаль, но у того и складов никогда не было. Все сбывалось с колес со скидкой и за наличные.
Коль сделать ничего уж было нельзя, а суматоха, устроенная радеющими недотепами, затеяла молву на всю округу, шеф совершил последнее, что мог – вызвал отряд обэпа и с шумом и расшвыриванием вещей обыскал кабинет коммерческого. Тому же в приватной беседе сказал, де, «пиши заявление. Не волнуйся - так надо. Пока не уляжется молва. Потом по тебе все решим. Так надо».
На другой день, пока коммерческий, раз так надо, не волновался, и мирно отдыхал в первый день своей технически безработной жизни, даже в кои то веки разоспался до обеда, и завтракал с часу до трех дня, в конференцзале шло короткое совещание. Оно началось и закончилось за тот самый отрезок времени, в какой коммерческий выбирал себе фильм для просмотра, стоя с кружкой чаю у полки с дисками. В эту минуту шеф объявил, что «уволил вчера мошенника и дармоеда коммерческого. Все остальные ждите сталинских чисток».
Об том совещании экс-коммерческий никогда б не узнал, если бы не поздний звонок от начальника безопасности. Бывший комдир смотрел пятый фильм за день, подливал себе шардоне и  жевал сырок; но фильм получился дюже жалостливый, про собаку, отчего он малость зашмыгал носом и то и дело глаза натирал. Безопасник сетовал, что более нет у него в офисе таких ушей, куда бы он вешал (или вещал?) истории своих приключений. Заодно сообщил о том заседании и передал в точности то, что говорил подчиненным сегодня шеф. Понял тогда наш друг, что ждать ему скорого возвращения, прямо как тому псу из фильма, бессмысленно.
Чисток особых, по правде сказать, не случилось. Завсклада уволили, для страху больше, да еще бабу одну, которая реестр вела. Маленько пожурили главбухшу, хоть по приказу она тоже за контроль была ответственная. Жаль, но только наполовину лишь сбылись мечты у комдировской той помощницы. Пришел ему вослед для нее новый начальник, и «добрая» на хорошем сне и плюшках дама ему пришлась совсем не к душе – заменил. У ней после этакой несправедливости сон и аппетит вновь пропали, она похудала чуток, сделалась интересная, и ее таки куда-то взяли помощницей. Недавно встретилась. Опять «добрая», щеки красные, и груди, точно два арбуза за пазухой. Не иначе, скоро тамошнему ее руководителю кирдык, а ее опять поменяют.
- История, конечно, да, грустная. – Согласились мы. – Только где же тут промысел-то?
- То есть как, где? – Засмеялся товарищ, ломая воблу. – Я же вам только что все по полочкам! Разве не видно, что, ну, точь-в-точь доминошки? Одна за другую.
- Домино – то понятно, это само собою, как раз-таки видим. – Коллективно отвечали мы. - Только промысел, как нам кажется – когда можно сказать «Бог отвел». А тут наоборот. И товаров хищение состоялось, и ты вот без должности. Пронесло, разве что этого прощелыгу-хлыща. Только сказ-то ведь не о нем!
- Нет, конечно. И с ним вселенная еще разберется. Придется, чует сердце, ему переквалифицироваться в управдомы – а, может, и уже. Цель была, насколько я смог расшифровать смыслы, каждому дать, что заказывал. Я вот давно порывался на волюшку. Ворюга хотел банально чужого бобла (с него за то уже, думаю, спрос пошел), а шеф. Ну а шеф… Это в комплексе понимать нужно. – Он призадумался на минуту, сощурив глаза настолько, что практически их закрыл. Мы даже подумали – не уснул ли, притомившийся долгим таким пересказом; но нет – встрепенулся, глянул на кружки, в каких было вкуснятины лишь на донышках, и, мешкая, не то освежить всем, не то продолжать мысль, склонился к последнему. – Сперва вот что. Сперва обо мне. Вселенная могла мне пособить оттудова выпнуться и другими способами. Здоровье подкосить, чтобы не осилял задачу. Жесткий для меня, согласитесь, исход! В работе мог нечаянно накосячить – пришлось бы уйти, и потрепанным. Свою несостоятельность пережить было б куда труднее, чем даже несправедливость. Пить бы начал. Бороду б перестал стричь. Зубов бы передних еще чего лишился из-за запущенности. Потеря морального облика! А то – вот вариант исхода: заговорщики изловчились бы и меня как-то подставили. Уголовное дело! Сберегло провидение и от этого. Прорублено было для высвобождения моего самое близкое к земле, самое безопасное окошечко. Прямо в стене, которую, естественно, пришлось маленько попортить. Цель оправдывала, надо думать, порчу стены. Глянем теперь и туда, шире, то есть на бывшего моего шефа. Его давненько моральный груз давил, вот что ясно. Опутали кругом так, что и не разобраться, кто в самом деле опора, а кто, напротив, те опоры себе в угоду расшатывает. Тут только такой вот случай и требовался. Шевельнулось гнездо, явилась ему горькая правда! окружение – через одного недотепы, замшефа – политикан и проныра, и сам, получается, в идиотах, как еж в клещах. Да, события те обошлись ему в сколько-то финансовых трат. Так убыток что? Он покрылся уже на следующий месяц. Зато информации для дела по самое «не балуйся». Шеф, с виду, полученными фактами пока не воспользовался, и окружение его все на тех же позициях, но всему свое время. Идет сеанс одновременной игры! А со мной все, как надо, уже теперь. Мне, может даже, так здорово, как в настоящем, никогда не жилось. Мало кому так живется. Это ведь я теперь – тот, кто приключения имеет, не только про них слушает от безопасного зама. Прикрыть меня, правда, не кому, и деньжат поднимаю не в пример тому меньше, но ничего – значит, в отпуск и праздники лишь творю «повести», да и увлечения у меня менее затратные. Фотографирую фауну из засады! Такую косулю недавно в кадр поймал! Вон она, красоточка! – Из портфельчика показались две одинаковых рамочки с изображением парнокопытной твари семейства оленевых, впрямь ничего себе, будто позёрка, глазки состроила. – Это, ребята, от меня – вам. А еще: я теперь марафонец, от пуза избавился! – Он хлопнул легонько себя по животу, который предварительно маленько втянул, так как тот заметно круглился от съеденного. – И пиво выучился изготавливать!
Мы на это все промолчали. Догадывались потому что – риторика. На деле, я так это видел – горюет. Видать же. Бравадится. Плоским животом похваляется. По мне, коль ты лев, то и грива должна присутствовать. С брюшком он солиднее был, больше, значимее. Да и как всерьез-то воспринимать это его про «так здорово никогда не жилось»? Как это «мало кому?» В те времена он, помнится, вдвое больше обоих нас зарабатывал. А теперь что? Я один, как два него, получаю.
Да, ситуация тут слоеная, нечего сказать. Вычисти отсюда всю лирику и поэтику, и останутся одни ужасы, вроде Собаки Баскервилей. Пиво он, понимаешь ли, варит… Не удивлюсь, что и кулинарить горазд, только стесняется при нас…
Если и имелась в той истории сила, рассуждал я – так то, разве что, шеф и есть. Другого ничего, сверх, как-то вовсе и не проглядывалось. Немного, конечно, зам повлиял, хитрая бестия. Ну и исполнители - тоже, остолопы, сыграли, так сказать, третью скрипку. За палками лес потеряли. Шефу потому и убыток. А зачинщику, спасибо им, хоть бы хны.
Причем тут вселенная – хоть убейте, не разумею...
Но, пусть и в целом я не согласен, однако, все равно задумался. Ведь и впрямь, напиток сегодняшний, что он нам сварил, невыразимое лакомство! Пиво, между прочим, варить – это не навык – искусство! И если у человека вышло такое, то случайности исключаются. Да-а-а. Тонкие материи – штука запутанная. Один углядит кой-где кое-какой смысл, для другого же пиво, оно и есть пиво. Темнота потому что. Тут понимать надо. Чувствовать, так сказать, острее.
Что думал наш третий, я, не сомневайтесь даже, потихонечку выспросил. Он полностью был согласен насчет питья. «Нектар» - прямо вот так и сказал.
Мы же много чего еще обсудили после в тот вечер, всякие разности. Только высоких материй старались опосля обходить. Почли, что достаточно и того уж. А когда заступила ночь, то затеялись разъезжаться, и, как закадычным друзьям полагается, задержались пяток минут на крылечке – вдохнуть зимней свежести, да заодно коллективно насладится спадающими с небес белоснежными хлопьями. Наш бывший комдир (а ныне простой начальник) запрокинул голову, и шумно втянул в себя мороз. Мы вслед за ним – то же самое. Стоим, три ротозея, смотрим ввысь, буравя взглядом бесконечную ночную чернь. Сверху, из тьмы прямо, тысячи белых мушек. Они возникали из ниоткуда, будто рождались той чернотой, и росли, и росли на глазах, а позади них – другие, рождались и росли, быстро, ну прям, как чужие дети, и так – без конца и края. Я еще подумал в тот миг, действительно ли пустота – лишь вместилище? Может, оно и впрямь того? Промысел? «Простой начальник» поймал мой рассеянный взгляд и едва заметно кивнул, будто угадав мысль. Потом посмотрел на подошедшее за ним такси, показал водителю поднятый вверх указательный палец, выпрашивая минутку, и опять в небеса лицо свое устремил. Снежинки падали ему на лоб, на нос и другую лицевую атрибутику, таяли, и сверкали вместо них там и сям на его лице капельки.
- Как мне сейчас, мало кому живется так хорошо … - Рассеянно повторил он опять ту же странную мысль и, расчувствовавшись, обнял каждого из нас по очереди, со страстностью, чуть не до хруста в спине, потом склонился на миг головой к плечу нашего третьего, а меня – в порыве, когда ноги его уже зашагали было прочь, целовнул спешно в бороду. Мы проводили глазами отъезжающую машину, протянув на всё это синхронное «да-а-а-а!» И больше не звучало ни слова на целые минут десять, пока прибыло такси и за мной. По дороге, созерцая ночь, мы общались с водителем на всякие разные предметы. Я не удержался, закинул в диалог зерно и о вселенском плане.
- У меня с женой так! – Вспыхнул таксист глазами, сощурился, глядя на меня в зеркало заднего вида – взвешивал, стоит ли такое чужому рассказывать. Подумал-подумал, и, обреченно вздохнув из-за слабости, решил поделиться. Только подступал он как-то всё околицами, поминал разных людей и события – пробирался в самую суть через какие-то дебри… Так что, пока он пробился к ядру сюжета, банька сегодняшняя и чудесный ужин расслабили меня сверх всякой меры – каюсь, я всю эту водителеву былину-то продремал. А когда доехали, малый смекнул, что я самое главное-то и не слышал. И опять вздохнул – в этот раз облегченно. Оно и к лучшему. Промысел…