14 линия

(пыльная петербургская историйка)
               
               
   Охраняемый «Гранитом» объект. Пост «N 4» – вагончик, нары, под ними обогреватель, электрочайник, сломанный телевизор. Функции: поднять-опустить шлагбаум, проверить пропуск, по селектору принять доклады с других постов. Сутки через двое…
В данный момент в вагончике трое, которым выпало сторожить в новогоднюю ночь. В ночь, когда из берлоги вылез саблезубый тигр.
На столе рядом с селектором, пепельницей, вахтенным журналом, початой пачкой печенья и пластмассовой елочкой, опутанной мигающей гирляндой стоит водочная бутылка. Почти пустая и вторая по счету. Время два часа двадцать с чем-то минут.
Участники такие: хозяин Титов (для всех в смене «Толян»), толстогубый мальчишка по имени Игорь (пост N 12) и черный от щетины восточный брат Аршак (пост N 8). 
Аршак, полулежа, дремлет, Игорь рядом курит, сидящий на стуле Титов полон желания говорить.
- Сколько мне лет, Игорёк?
- Не знаю. А что?
- Ничего. Но сколько, как тебе кажется?
- Не знаю, Толян. Пятьдесят. Может, больше.
- Больше. На одиннадцать лет. То есть, шестьдесят один. Это значит, что я старше твоего отца.
- Да, моему батьке пятьдесят три.
- Вот. А почему ты зовёшь меня Толяном? Ведь кто-то, наверное, обращается ко мне по имени-отчеству. Кто-то, для кого я не охранник. Понимаешь?
- Понимаю.
- Надеюсь. Так вот, когда я слышу в свой адрес «Толян», я хочу дать в харю. Левой нокаутирующей рукой. Молниеносно, в краешек подбородка. Раз! и ты лежишь без сознания. Ау? Вася?! Но ты, пацан, не бойся, тебе не дам. Но спрошу, насколько форма не соответствует содержанию? Форма - не эта куртка с шевроном, а категория. Насколько всё не так просто, как кажется?
- Отстань.
- Я не пристаю, я просто хочу иметь живое ухо. Хотя бы твое, потому что алкоголь делает меня болтливым. И злым.  Так вот, коллега… Если бы мне очень давно, в последнем классе школы или, когда я учился в институте, показали мою будущую жизнь, включая эту засранную сырую будку, я бы не поверил. А поверив, заплакал бы. В том числе и от того, что будущая моя жизнь, неизбежность того, что мне предстоит, - не ошибка, не наказание, а естественное следствие естественных обстоятельств. Имя которым, «годы».   Годы, Игорёша, будут отданы нелюбимому. Нелюбимая необходимость, от чего во рту слаще не становится. Нигде…
 Но всё происходит и случается постепенно, плавно. Чтобы не было шока, какой наступает при резкой смене декораций и состояний   – угодил в тюрьму, попал под грузовик, застал жену с любовником, пережил пожар… Не было в моей жизни резких поворотов с визгом тормозов. Чего и тебе желаю. Хотя, неизвестно что хуже.  От остановки до остановки со скоростью трамвая, только без определенности маршрута. День-ночь; снег-дождь; год-другой; осень-зима-весна и, кажется, лето. Лето? Да что вы говорите?! Странно, а я и не заметил. Как не заметил, что перестал быть мускулистым, зато стал лысеть… Но там, под одеждой и кожей я все тот же - умный и красивый, как говорил герой древнего кино.  Пусть, уже не красивый, но по-прежнему умный. Стало быть, гордый. Или самолюбивый.  Но для всей вашей недоразвитой шайки я всего лишь «Толян» с четвёртого поста. И это –нормально, если ты такой умный, чего же ты такой охранник?
А вот это, Игорёша, самое болезненное и мучительное. Даже хуже простатита. Что? Быть самолюбивым, работая долбанным сторожем или ещё веселее - «по ремонту». Приходилось. По естественной необходимости. Что приходилось? Страдать.  От того, что те, которым ты «ремонтируешь», не считают нужным с тобой просто поговорить. На равных, без короткого поводка «заказчик-исполнитель». Предложить чай, спросить с неподдельным интересом: «А почему вы, Анатолий Владимирович, все время такой грустный?»  Я не грустный. Я думаю о Бердяеве, о смысле творчества. Я думаю об Оригене… Ты думаешь об Оригене, Игорёк? Можешь не отвечать -  вижу, что думаешь. Молодец.
Но оказалось, такие люди имеются. Тоже с виду наглухо простые и непритязательные. Вот о них хочу тебе рассказать. Только давай допьем. Тем более, Аршак уже спит.
…
- Лет пятнадцать назад я со своим приятелем Никитой (поэтом, между прочим) взялись частично решить половой вопрос у одной интеллигентной четы. Им требовалось   залить пол под плитку.  Фамилия этих существ, годящихся мне в родители, очень забавная - Вишня.  Вишня Андрей Андреевич - сухонький тонкогубый дядечка с умными голубыми глазами.  И Вишня Наталья Павловна - его грузная, неторопливая, но милая увалень-женушка в платье до пола и старомодных очках, которые она снимала, когда читала или записывала «для памяти».  Странно, да? Не пользоваться очками, когда они, казалось бы, нужны.
  Как потом выяснилось, Вишня не просто умница. Он доктор астрофизических наук, преподаёт в университете. Наталья Павловна тоже некогда грызла заумную физику. Видимо, тогда они и соединись. Вопрос когда? Как потом я узнал, Вишни объездили полсвета, живя подогу там и сям, потому что профессор читал лекции. На английском, естественно. И писал на том же языке статьи в научных журналах. О размере космоса, например. Ещё я потом узнал, они имели дочь и сына. И внуков. И дачу, и ещё одну квартиру…. Всё потом.
Но вначале у меня возникло ощущение иное – бедные, одинокие, соскучившиеся по общению люди. Простительно неряшливые – возраст, прибавивший им синдром Плюшкина. И вот решившие - недоеденным, недопитым, урезанным от скудных пенсий - улучшить свой заставленный коробками, заваленный тряпьём и хламом старческий быт.  Выложить плитку на кухне и в коридоре, хотя бы…
Жили Вишни на Четырнадцатой линии Васильевского острова в трёхкомнатной квартире. В старом, не знавшем капитального ремонта доме без лифта, где каждый из живущих внес изменения в его мрачный облик – разнофасонные стеклопакеты. Каждый, кроме Вишен, у которых «по знакомству» мы и появились. А что это такое? А это, Игорёк, означает гарантию. Хозяевам можно уйти, не боясь, что вернёшься… а лежавшая под тюфяком кубышка пуста! И нету серебряных вилок, включая хрустальный салатник! И сберкнижки, шкатулки с украшениями, полбутылки вина в холодильнике…  Встретила нас Наталья Павловна. Вишни не было. Встретила и первым делом предложила чай. Или сок. Затем она завела разговор, не имеющий отношения к старому паркету, который нам нужно было в этот день содрать. Беседовала Наталья Павловна с поэтом, я же ходил и мерил рулеткой площадь. Потом она затворилась в одной из комнат, а мы принялись курочить, взламывать, запихивать в мешки и выносить на лестницу. 
- Так вы принесете мне свой сборник, Никита? – спросила при расставании Наталья Павловна у моего напарника.
- Да.
- Не забудьте же.  Вы меня заинтриговали. А вы, Анатолий, не пишите стихи?
- Нет.
- Жаль. Передавайте привет супруге.
Это я, о чем? О том, что умела бабушка «раскрыть». Откупорить, а потом пить. Потягивать. Так вот.
На следующий день поэт принес Наталье Павловне свою книжку и снова минут двадцать с ней разговаривал. Точнее, отвечал на вопросы – кто его мама, есть ли дети, собирается ли издаваться снова… И на следующий день тоже самое – приятная беседа о литературе в качестве разминки перед мускульным напрягом. И в самый разгар месива внезапный отказ. Никите стало плохо. Вдруг. Крепкому, сильному мужику стало вдруг дурно:
- Прости, Толя, но я не могу. Не знаю, что со мной, но еле стою. Всё. Уж сам, как-нибудь. Прости…
Что мне оставалось? Как-нибудь самому. С чувством сильной обиды на Никиту, с которым я больше никогда не работал. 
Такой эпизод.
И стал я к Вишням ходить. После того, как на полу появилась плитка. Офигенно дорогая, «изысканная». То есть, совершенно в этой квартире неуместная. Зачем? Если все остальное рухлядь и старье? Всё! Окна, шкафы, кровати, столы, занавески, посуда, стулья. Облупленные подоконники, на которых стояли горшки с давно засохшими цветами. Какие-то потёртые комоды-ящики. Чёрные, китайские, с перламутровой, местами отвалившейся инкрустацией, письменный стол со сломанным ящиком. На столе срач – бумаги, баночки, видеомагнитофон, минералы. По углам стопки обувных коробок, набитых неизвестно чем. Словом, диво. Как можно так жить? Люди, свободно говорящие по-английски, бывшие в Индии, Китае, Испании, Португалии. И такая свалка? И ни одной фотографии. На стенах картины, мандалы, иконы, мусульманские суры, прикрывающие грязные обои и трещины. А фотографий нет. Ни себя, молодых, ни детей. Пятнадцать лет я общался с Вишнями, но их дочь так ни разу и не видел. А есть ли она? С сыном знаком. Странный колченогий субъект, помешанный на грядках с цветами. Как-то он меня нанимал «распахать». В садоводстве, где у Вишен домик. Такой же, как квартира – кривой. ушатанный, мёртвый.  В чём дело? А в том, что для них это не имело значения. Вещи, которыми они пользовались. Значение имели люди. И я, в том числе. Я, нашедший «халяву»… Перерыв.
Титов вышел из вагончика. Через пять минут вернулся. Закурил.
- Бр-р-р… А где-то гремят петардами. Забавно - две минуты салюта, и в небо улетели наши смены. Твоя, моя и Аршака.  Продолжу. Вишни стали для меня халявой, а я для них мастером по вызову – поменять выключатель, починить кровать, вымыть окна, пол, сходить в магазин.  Три часа - и три наши смены. Или коробка с петардами. Для Натальи Павловны я стал чем-то вроде советника. Когда я у них появлялся - а появлялся я не реже раза в месяц - она имела заготовленный список вопросов, на которые я отвечал.
- Анатолий, как вы считаете… Я очень дорожу вашим мнением…
Ну я и рад стараться, только останавливай. Вишня тем временем ко мне приглядывался. Как бы, не замечая мощи моего ума. Как бы. Но потом и он стал меня втягивать в свою космическую орбиту. Говорили о буддизме, о «чистом субъекте», об эволюции сознания, о недостатках церковного христианства. Человек потрясающей эрудиции и знаний. Но…
Но безупречных людей не бывает. Однажды Наталья Павловна проговорилась, когда я её спросил, почему они не поменяют свои страшные окна на стеклопакеты.
- Мы к ним привыкли, жили здесь еще до войны…
Или Вишня-профессор:
- Как-то мы с отцом шли по Дворцовой, а там тогда у Александровской колонны стояли стражники в медвежьих шапках.
Стоп! Какие стражники в медвежьих шапках? Какие окна «до войны»? О стражниках мне рассказывала бабушка. Да, были такие до тысяча девятьсот семнадцатого года или ещё раньше. И почему за годы наших отношений ни Вишня, ни его жена совершенно не изменились внешне? Я поседел, полысел, усох. А они какими были, такими и остались? И почему их грязь не приезжает убирать родная дочь или внуки? Почему они нанимают меня? За очень хорошие деньги. Зачем платить мне, если пол может вымыть дочь?  Или жена сына? И почему, после того, как я у них чуть-чуть уберусь или без напряга заклею на зиму окна, я еле хожу? А когда потом, всего лишь через три часа возвращаюсь домой, мне не хочется жить? А, Игорёк?
- Потому что они энергетические вампиры.
- Браво! Даже ты об этом знаешь. А я вот не знал. Во всяком, случае не допускал такое. И продавал свою жизненную силу, её дарил, ею угощал. Отвечая на вопросы Натальи Павловны, слушая Вишню… Но потом сопоставил. И поверил. Наталья Павловна, когда я с ней поговорив, начинал чинить дверцу книжного шкафа, сразу кому-то звонила. И потом ложилась, чтобы поддакивать и слушать. Вишне тоже звонили, и он кому-то что-то объяснял. И как он мог читать лекции? И принимать экзамены. Старик, годящийся мне в отцы? А? Или взбесившаяся соседка по садоводству, вдруг у Вишен оттяпавшая часть участка. Ах, какие бедные! Да не бедные вовсе. Или их сынок, которому я копал грядки, а потом чуть не умер, как тогда поэт Никита. Они же сверхчувствительные, поэты.  Всего-то грядки. А как будто фундамент залил. Что тогда сделал? Я к Вишням ездить перестал. И не стал отвечать на звонки Натальи Павловны. Но потом её случайно встретил. Летом, в прошлом году. На Андреевским рынке.  Платье до земли, медленный шаг. Хмурое лицо, злые сквозь очки глаза.
- Ну как вы, Наталья Павловна? Как Андрей Андреевич?
- Андрей Андреевич умер… Вы не могли бы, Анатолий, посмотреть у меня на кухне кран?
- Нет, Наталья Павловна, не могу. Работы много.
- Жаль. Очень жаль. Столько всего накопилось. А из ваших знакомых кто-нибудь мог бы ко мне приехать?
Вот так, друг Горацио. такая сказка в новогоднюю ночь.
- Ну а ты? Что ты ей ответил, Толян?
- Я ей ответил, что если ты еще раз меня назовешь «Толяном», то я тебя положу на землю. Как человек, который имел когда-то первый разряд по боксу. Усёк?
- Да ладно…
- Вот и ладно. Тебе пора на свой пост. Давай, сынок, чапай.
***
от автора. Титов – это я. Но с другой фамилией. И у Вишен фамилия другая. Андрей Андреевич пока жив, но уже на отходе. Мне рассказала об этом Наталья Павловна, вдруг мне позвонившая.  Собственно, не вдруг, а когда я писал этот рассказик. Почти год мы не общались, почти год. И вот звонок
- Анатолий, это Наталь Павловна? Как вы?
Как я? Охреневаю! Неужели границ между реальностью и фантазией нет? Неужели все фантазия? Но почему такая жуткая? И чья? И что в этом году выкинет Черный кролик?