Гитара

        Упоительны порывы великодушия. Сладостна и томительна благотворительность, как затянутый половой акт. Рита решила подарить Щученко на день рожденья великолепную Гитару.
        Не то чтобы у Щученко не было хорошей гитары, вполне соответствовавшей уровню его земного дарования. Причем, гитары испытанной и зарекомендовавшей себя в бездомно-акустических скитаниях, в коих бард пребывал с момента своевременного бегства из Москвы: этот великий город предпочел ремесло Марса искусству Аполлона, отчего остававшиеся в ней артисты рисковали разделить участь Орфея. Вместе с музыкантом она уже прозвучала в доброй половине соединенных штатов Америки – преимущественно, тех, что лепились вдоль двух океанских побережий, – более продвинутых в вопросе культурных развлечений. Но Рита сочла, что намыкавшийся Щученко заслуживал лучшего инструмента, который позволит ему завоевать оставшиеся штаты, а, значит, Америку в целом. А это, в свою очередь, позволит Рите покорить Щученко целиком, а не довольствоваться скупыми и редкими знаками внимания и рассеянными комплиментами.
        Женская интуиция подсказывала Рите, что если путь к сердцу обыкновенного мужчины лежит через желудок (и смежные с ним органы), тропа к неприступному – посвященному искусству –  сердцу музыканта упирается в музыкальный инструмент; особенно если тот в моменты звучания находится на уровне живота. Психологи давно заметили, что чем ближе инструмент к эрогенной зоне музыканта, тем дороже он исполнителю (хотя, с другой стороны, часть тела, с которой соприкасается инструмент, исподволь развивает эрогенные свойства). И даже скрипачи отказываются расценивать свои скрипки как наплечные генеральские знаки отличия, но норовят плотнее вжать их в шею и придавить подбородком. Рита не была психологом, но чувства не обманывали ее.
        Гитара должна была стать сюрпризом на день рождения Щученко первого января. Как это знаменательно, – восхищалась Рита, – что бард был ровесником года: каждый год он становился единоутробным близнецом века и рождался заново, преображаясь согласно духу времени! В год Льва он демонстрировал мужество. В год Крысы – коварство и расчет. В год Кролика – обладал благоразумием отсидеться. И т. д.
        Но дарить гитару на свое усмотрение Рита не решалась. Сама она не разбиралась в музыкальных инструментах. А в магазине могли обмануть: продать не лучшее втридорога. Поэтому она привела Щученко в респектабельный магазин, подстроив так, будто визит был случайным. И если уж они оказались рядом, почему бы не зайти внутрь и не поглазеть. Щученко не пришлось уговаривать. Рита поставила вопрос гипотетически: если бы вдруг такому мастеру авторской песни, каким являлся Щученко, подвернулась возможность завладеть Гитарой своей мечты, какой бы инструмент он выбрал, невзирая на цену?
        Щученко постановка вопроса понравилась. Сознательно он принял условия игры, но в глубине его души утробно зашевелилось приятное предвкушение: в каждой гипотезе заключалась доля эмпирической реальности... Его опытный пристальный взгляд (несмотря на амплуа оторванного от реальности и чуждого меркантильности артиста, в практических вопросах Щученко демонстрировал цепкую хватку) тут же нащупал инструмент, стоивший более дюжины тысяч долларов. Рита мельком взглянула на ценник и смутилась. Конечно, она бы с радостью приобрела для своего любимца и более дорогую гитару, а если бы понадобилось, взяла в долг, но ее муж мог неправильно понять такую жертвенную щедрость. А, как известно, ни шила в мешке, ни, тем более, чека в кошельке не утаишь: такие чеки колются, а вполне упитанный кошелек семейства Риты все-таки не обладал дородностью стога сена.
        Рита нежно потянула Щученко за рукав – то ли чтобы отвлечь, то ли в призыве одуматься. Ей было немного стыдно, что ее широкий жест сразу оступился в лужу компромисса, но даже самый заядлый мечтатель должен хотя бы вскользь соотносится с безжалостной и мало симпатичной реальностью.
        К сожалению, ее поведение противоречило гипотетической постановке вопроса и нуждалось в объяснениях. И тут Рита выбрала единственно правильный путь, в котором заносчивая женская глупость казалась естественной и, следовательно, убедительной:
        – Мне не нравится ее оттенок, – залепила она, словно ей предстояло сопровождать барда во всех его выступлениях и перелистывать ноты, которыми он не пользовался. – Слишком светлая. Найди другую.
        Щученко гневно сверкнул глазами, но повиновался: в иных обстоятельствах он бы незамедлительно поставил Риту на причитающееся ей место (в первом ряду зрительного зала), но ведь это была всего лишь «игра»? На сей раз, его выбор остановился на гитаре, покрытой темным лаком, за пять тысяч. Рита не сдерживала ликования: все складывалось на редкость удачно!
        – Сыграй на ней, – попросила она музыканта.
        И снова Щученко не пришлось упрашивать. Он относился к той категории жрецов Аполлона, что машинально хватаются за любой подвернувшийся инструмент – вне зависимости от его музыкальных достоинств. И если они все же откладывают тот, что оказался на голову ниже их статуса, то все-таки не ранее, чем извлекут из него несколько мелодичных аккордов.
        Рита слушала Щученко и таяла. Его манера исполнения – одновременно непреклонно мужественная и артистически женственная – посылала в ее мозг противоречивые сигналы, сладко терзавшие сердце своей амбивалентностью: левой рукой Щученко твердо зажимал струны, а правой нежно перебирал их. Рита представляла себе не месте гитары и млела от восторга.
        Они покинули магазин в молчаливой задумчивости: Щученко было обидно расставаться с гитарой, с которой у него уже установилась пусть случайная и неразборчивая, но, тем не менее, интимная связь. И хотя надежда продолжала призывно тлеть в его душе, на данный момент суровой реальности лакомая Сирена подразнила его хрустальным звоном и снова канула в затвердевшие волны магазинных стеллажей. Бард чувствовал себя растревоженным и обиженным капризно прерванной лаской. Рита обдумывала следующие шаги реализации своего плана. Правда заключалась в том, что сама она не могла приобрести гитару даже по такой, относительно скромной, цене. Рита только что вернулась из путешествия по Европе, где, так сказать, отвязалась по полной. Она не отказывала себе ни в музеях, ни в спектаклях, ни в магазинах, ни в ресторанах, куда заодно приглашала друзей и платила за них, чтобы ошеломить своей щедростью и возбудить черную зависть своим достатком. По возвращении с корабля на бал, она сразу посетила Метрополитен Оперу (правда, абонемент туда был куплен заранее). Иными словами, за последний месяц она израсходовала и даже превысила квоту, и муж... Ах, опять все упиралась в мужа! Вроде Рита была финансово независима (не в том смысле, что сама зарабатывала на жизнь, но обладала предварительно обговоренным правом на автономные траты), и все-таки была вынуждена согласовывать с супругом расходы. Это было досадно и оскорбительно для ее высоких чувств, но с мужем приходилось считаться; тем более, что через несколько месяцев ей предстояло очередное путешествие. Рита решила действовать сообща – то есть, посредством привлечения местной общественности.
        Благотворительность равняет нас с богами. Ведь только Они дают, не требуя взамен ничего, помимо верности и послушания. Если разобрать ее на составляющие (чего филантропы обычно не терпят, ибо анализ низводит Чудо на уровень подвластного законам необходимости феномена), в благотворительности можно выделить следующие мотивы:
        1. Она дает возможность почувствовать себя благородным.
        2. Она – залог силы и богатства (ведь делятся от избытка!)
        2. Она наделяет моральной (а зачастую и физической) властью над одаренным, который, – конечно, если он не до конца утратил свой моральный облик, – вынужден чувствовать себя обязанным.
        3. Она позволяет проявить лидерские качества, если не действовать единолично, но привлечь к акции других. А коллективный подход, в свою очередь, поднимает благотворительный на следующий уровень блеска и эффективности: ворочаемые суммы вызывают восторг, и даже если отдельные участники жертвуют больше организатора, все равно слава освещает последнего несравненно ярче прочих.
        Рита решила провести акцию для покупки гитары. Идея была вдохновлена недавним посещением выступления Чулпан Хаматовой, еще не так давно возглавлявшей знаменитый благотворительный фонд. Вечер удался на славу, и внутри концертного зала обстановка была дружелюбной и отчасти восторженной, но на подъездах к нему, знаменитую актрису и ее поклонников встретили пикеты и плакаты с оскорбительными надписями, призывавшими народную артистку Российской Федерации разворачиваться и следовать в нелитературные места, где не зимовали даже раки, и куда корабли отправлялись лишь в конце своей мореплавательной карьеры, когда их обмякшие паруса уставали от порывов ветра, а якоря больше не могли нащупать тверди.
        Очевидно, наиболее убежденные поборники «справедливости» – вне зависимости от того, сражаются ли они на поле боя с оружием в руках или дискутируют на улицах, возмущенно вздымая сжатые кулаки – постепенно начинают отождествлять смысл жизни с борьбой. И поскольку людям свойственно расширять сферу своей деятельности, они начинают переносить свою ненависть сначала на амбивалентных, затем на нейтральных и, наконец, сочувствующих, но сомневающихся. С ходом времени, численность врагов только увеличивается, потому что их ряды пополняют бывшие друзья...
         Рита была возмущена приемом Хаматовой. Но по ходу концерта негативные эмоции от столкновения с подводными камнями впали в единое русло реки: теза и антитеза слились в благотворном синтезе. Под мерцание нюансов серебряного века и успокаивающие переливы арфы, зал предстал храмом и убежищем от внешнего мира хамства и черно-белой политизированности, а вокруг Идеи Благотворительности засиял нимб мученичества. Рита решила довести замысел с гитарой до победного триумфа.
        Соответствующая страница в соцсети была так и озаглавлена: «Гитара для Щученко». Чтобы адресат не наткнулся на ее, Рита временно убрала его из списка друзей. Затея казалась ей великолепной, однако количество откликов разочаровало. Многие одобрили страницу, но лишь единицы сопроводили ни к чему не обязывающее выражения симпатии реальным  взносом. А собранных пожертвований хватало лишь на водонепроницаемый чехол и каподастр впридачу.
        Пассивная тактика рекламы и ожидания не оправдала себя, и Рита решила ускорить процесс средствами интервенционного телемаркетинга. Она обзванивала знакомых и ставила их врасплох – перед моральным выбором участия и безразличия. Для каждого в ее арсенале имелся персональный подход:
        Миллионеру А. В. Рита преподнесла идею как возможность проявить свое великодушие. Не говоря о том, что даритель выигрывал от акта дарения гораздо больше, чем получатель. Всякий уважающий себя предприниматель был обязан вложить деньги в оборот, чтобы, тем самым, оживить мертвые накопления и превратить их в плодотворный Марксовский капитал. Иначе сбережения отягчали душу неподъемным балластом и не позволяли ей воспарить в новых финансовых начинаниях.
        – Но ведь я даже не знаю... как его там? – робко возразил А. В.
        – Щученко, – с готовностью подхватила Рита, предвкушавшая подобный оборот и заручившаяся антидотом. – И это совершенно не важно: тем благороднее будет твой вклад! Истинные меценаты не размениваются на детали. А какое удовлетворение ты почувствуешь после! Благодетельствовать знакомым – пошло. В анонимном пожертвовании наизнанку – когда личность адресата неизвестна, а твое имя, напротив, гремит и сияет медью духовых (а, уж, об этом я позабочусь!) – в таком пожертвовании есть Библейские, я бы даже сказала, божественные, пропорции!
        И А. В. неохотно, но покорно раскошелился. Слава мецената мало заботила его, но от напора Риты было благоразумнее откупиться.
        К Ульяне Рита подобрала проникновенно камерный ключ.
        – Вот, – печально вздохнула она, – Щученко нужна помощь...
        – Опять? – не удивилась Ульяна, уже не раз Щученко выручавшая (по ряду причин, в числе которых следовало выделить душевную доброту и харизматичность барда, действовавшую на женщин безотказно). – Что ему требуется на сей раз?
        – Гитара...
        Иногда лаконичность без разъяснений – наиболее эффективное оружие убеждения: одних завоевывают красноречием, других – рациональными аргументами, третьих – недосказанностью. И, действительно, Ульяна даже не спросила, зачем Щученко гитара, если у него уже имелось две. С другой стороны, потребность музыканта в новых инструментах подлежит не большему сомнению, чем склонность Дон Жуана расширять радиус амурных успехов.
        – Но ведь я уже столько всего дня него сделала, – избрала Ульяна заведомо проигрышную тактику. – Три стрижки, очки, коронка, мост...
        – Вот именно: какая прекрасная цепочка! Нельзя прерывать благие начинания.
        – Типа назвался груздем?.. – попыталась посмотреть на проблему под иным углом Ульяна, хотя все взгляды на вопрос пересекались в одной точке.
        – Называй как хочешь, – Рите было совершенно безразлично, какой именно маршрут вел к цели.
        И Ульяна сделала скромную, но все же существенную контрибуцию.
        Остается не до конца ясным, зачем Рита обратилась за помощью к дуэту таких же беженцев из России, как сам Щученко. Возможно, ее привлекала красивая идея участия в подарке собратьев Щученко по ремеслу. Разве взаимовыручка не являлась залогом и мерилом солидарности друзей Орфея? Однако здесь идеализм Риты напоролся на жестокие реалии: упомянутые друзья были, скорее, объединены в купеческую гильдию, раздираемую соперничеством и взаимной неприязнью. По телефону Рита разговаривала с Еленой, поскольку Сеня (сильная половина дуэта) никогда не участвовал в обсуждении организационных и материальных сторон, и все проблемы публичных сношений решала его напористая напарница.
        – Как странно, Рита, – задумалась вслух Елена, в присущей ей вкрадчивой и рассудительной манере, позволявшей изъять вопрос из непосредственного контекста, в почве которого он черпал свою актуальность (как Антей – силу из земли), и переместить его в новый и чуждый, в котором он представал абсурдным, хирел и скукоживался, – что Вы попросили об этом именно нас...
        – Отчего же?
        – Вы же прекрасно знаете, что мы с Сеней в этой стране на птичьих правах: кочуем из дома в дом и всякий божий день ожидаем выдворения. Концертный сезон закончился, заработков у нас никаких – даже нет средств купить билеты.
        – Разве вы уже собираетесь обратно в Москву?
        – Пока нет, но когда-нибудь ведь придется. Америка – не для творческих натур.
        – Размеры вклада не имеют значения. Просто я подумала, что Щученко ваш коллега и собрат по несчастью, и вам было бы приятно принять посильное участие в его подарке...
        – Коллеги – в коллегии, Рита, – провела четкие границы Елена. – А в артистическом мире особая иерархия, которой вам здесь не понять. В Москве Щученко даже не посмел бы заявиться к нам на порог... А Вы говорите – гитара!
        И Рите пришлось признать поражение: она научилась эффективно щекотать тщеславие и нежно надавливать на совесть иммигрантов, но управиться с тонкой душевной организацией деятелей искусства было выше ее сил и умений. И, в конце концов, ожидаемый взнос попросту не стоил моральных затрат.
        – Ну, как желаете, – отступила она не без прощальной диверсии. – Только напомню, что я вложила в день рожденья Сени не одну сотню долларов...
        – Но ведь Вас об этом никто не просил! – получила она в ответ финальное напутствие. – Данное решение было принято Вами по собственной воле...
        После чего, в сердцах нажав на ярко-красную кнопку сброса (словно это нажатие могло отменить досадный факт случившегося), Елена емко резюмировала Сене телефонный разговор с Ритой:
        – Эта самозванная Маргарита окончательно ебнулась со своим недоделанным Мастером!
        Сеня оторопел: Елена редко употребляла бранные слова, а нецензурные – вообще никогда. По крайней мере, он не мог припомнить подобной лексической экспрессии, хотя поводы для нее случались и прежде – жизнь музыкантов полна не всегда приятных неожиданностей.
        – А что такое? – спросил он робко, боясь оказаться вовлеченным в мучительную дилемму.
        – Собирает бабки на какую-то запредельную гитару этой бездари – Щученко. И требует их от людей, во-первых, стесненных в средствах, а, во-вторых, способных распорядиться хорошей гитарой несравненно лучше...
        – Бог с ней, – примирительно заметил Сеня, допускавший в судьи только двоих: Его и Елену и очень страдавший, когда их оценки расходились. – Ты отказалась?
        – А как думал? У меня еще сохранилось самоуважение, несмотря на эту неизлечимую хроническую простуду. И еще, прикинь: куском хлеба попрекает!
        – Какого хлеба?
        – Уж, не ржаного: тем дизайнерским тортом, который она преподнесла тебе на день рожденья, и который называла не иначе, как «Кондитерское Изделие!». Тебе это «изделие» хоть понравилось?
        – Я его только пригубил. Ты же знаешь, что мне нельзя много сладкого. Торт как торт.
        – Вот именно.
        Однако эти терпкие слова по поводу давно переваренного, но аукнувшегося кислой отрыжкой десерта, не смогли развернуть курса событий, достигших последней финальной прямой. Деньги на гитару были почти собраны, а не хватавшую тысячу с хвостиком Рита была готова добавить из своих сбережений: в конце концов, поездка на курорт могла подождать, а внимать медовому пению Щученко являлось лучшей формой отдыха для сердца. А свои финансы она поправит, подкараулив щедрое настроение мужа (ибо мужчины, отважившиеся связать свою судьбу с подобными женщинами, исподволь развивают функцию резких душевных перепадов: от черного отчаяния – до восторженной эйфории; от непреклонной скупости – до самоотверженного великодушия).
        И все-таки напоследок Рита решила попробовать удачу и со мной – скорее, из спортивного интереса, поскольку знала, что я расчетлив, упрям и плохо поддаюсь гипнозу уговоров.
        – Для Щученко? – достал я свои карманные весы и гири. – Вообще меня даже никто не приглашал на его день рожденья...
        – Я тебя приглашаю.
        – Я не особый поклонник его творчества. Ведь он будет читать свою более чем посредственную пьесу? Не представляю, как можно высидеть эту словесную канитель.
        – Он хороший чтец, – вошла в раж Рита, у которой испытания активизировали бойцовские качества, – и будет перемежать чтение пением.
        – Меня его песни оставляют равнодушным. 
        – Хорошо, приходи после выступления, когда начнется церемония поздравлений.
        – Это первого января?
        – Да. Праздник. На работу не нужно.
        – Не уверен, что у меня хватит сил на продолжение банкета...
        – Почему?
        – Я справляю Новый Год у друзей, и лечь предстоит только под утро.
        – Экий же ты...
        Все свое разочарование Рита вложила в эту оборванную, но горькую фазу, преисполненную уничижительного презрения. В моих словах она могла придраться только к одному и сделала это от всего сердца: чего еще можно было ожидать от слабака, не способного праздновать два дня подряд!
        Я отказался от приглашения на торжество и теперь не узнаю, как Щученко воспримет свой подарок. С восторгом и признательностью человека, которого в самых сложных и невыгодных обстоятельствах не покидают Муза и Фортуна? Или с горечью непризнанного гения, получающего от жизни гораздо меньше, чем он заслуживает, и видящего в подарках судьбы насмешливые напоминания о том, чего она его лишила? И зазвучит ли в его руках гитара соразмерно своему внушительному ценнику, наделяя талант барда вторым дыханием? Или, напротив, отбросив спесь, подладится под дарование исполнителя? А полагаться на свидетельства очевидцев в подобных вопросах трудно, поскольку их оценки сообразны прежде выбранным позициям, и принявшие щедрое участие в подарке Щученко, несомненно, распишут церемонию в радужном свете, а уклонившиеся – не пожалеют темных красок, чтобы та же ситуация предстала в безрадостных и компрометирующих тонах. И лишь единицам удастся привнести в картину ту необходимую долю комизма, что притягивает радугу к земле и озаряет озлобленный пессимизм мягким сиянием снисходительности...


        Конец 2022 г.