96 лет Веры

 С интересом разглядываю картины Настасьи Чудаковой. Вроде молодая современная художница, а на ее картинах - нищие деревни, грязные дети, сморщенные бабушки. Но сколько оттенков света! Россыпи яблок, мурчащие кошки, примерки платьев перед свиданием.

Я понимаю, как цепко держит ее детство, и совсем не хочется идти в ногу со временем. Кажется, что только в ту эпоху так ярко обнажались человеческие качества, и никакие гаджеты не способны затмить ожидание пирогов из печи, запахи новогодней елки или врывающуюся в окна весну.

А я все смотрю на портрет бабушки с кошкой и вспоминаю свою знакомую, которой уже много лет, а ее судьба -  словно жизнь всей страны за последний век.

... Девять лет назад я сидел в ее маленьком домике. Лоскутное одеяло на кровати. Пестрый ковер на стене. Простая полочка с книгами, в основном - классики. На столе стихи Надсона, петербургское издание 1895-ого года с буквами "ъ". Она ежедневно учит его стихи, чтобы не потерять память.

- Сережа, ты знаешь, в этих современных поселениях людей, приехавших из городов, нет ничего нового. Еще перед войной мы так  жили в природе недалеко от Геленджика. Мои родители купили тогда 10 га земли, сколотили артель. Все были последователи Льва Толстого. Сама собой сложилась коммуна, даже еду готовили на несколько семей. Но там все чаще возникали ссоры и разногласия. Так и разъехались.

В другом месте тоже недолго осваивали земли. Отец выступал против всяческих армий в стране, и его посадили на десять лет. Раскулачили, дом отобрали.  Как дальше жить? Вскоре война началась . Если не слушать радио, никакого героизма среди  знакомых я не встречала. Наоборот, рассказывали, что при атаках сзади всегда стоял наш пулемет, расстреливали всех остановившихся и повернувших назад.

Меня, шестнадцатилетнюю девчонку, гоняли на тяжелые работы, часто совсем в другую область. В парусиновых башмаках с деревянной подошвой грузила уголь на баржи. Кормили хлебом и пустым супом из крапивы. Иногда варили нешелушеный овес.

Однажды меня хотели послать в Сибирь на еще более тяжелые работы. Но спас один мужчина: предложил фиктивно выйти замуж,  тогда бы меня никуда не отправили.
- Но как потом разводиться, ведь это дело стоит больших денег, целых 250 рублей? - спросила я у него.
- У меня туберкулез, недолго осталось жить, - ответил он, - а если вылечусь, может, и притремся друг к другу.
Только четыре месяца и пожили, детей не успели завести.

Я сидел и слушал про ужасные картины той эпохи.  Как же мне повезло жить в мирное время! Но она отыскивала и светлые моменты в своей жизни, тогда ее глаза начинали светиться радостью.

- После войны мы поехали на Алтай, -  продолжала она. -Дорога была трудной. Помню, через месяц прибыла в колхоз, где нас с отцом приняли. В дороге терпела боли, рожать на куче угля в кузове не хотелось. Родила в первом попавшемся доме без всяких акушерок, девочку завернула в свое платье.

 К тому времени со вторым мужем уже были в разводе. Отец не разрешил с ним жить.
- Как же вы будете воспитывать ребенка с такими разными взглядами? Кого он будет слушать? - часто повторял он.
- Так я осталась одна.

После родов и дня не пришлось отдохнуть. Сначала плела большие корзины, такие, как я тебе привезла в поместье. Потом научилась пасечному делу. Ребенок лежал обычно рядом в траве, никаких  отпусков по уходу за детьми тогда не знали. А потом еще сын родился. Его отец был хорошим человеком, работал геологом, но опять неувязочка. Он был баптистом, и в нашу семью не хотел приходить, а к его родне меня отец не пустил.

Кроме этих работ приходилось целыми днями косить, убираться на скотном дворе. Платили трудоднями, ни выходных, ни отпусков не было. Я не смогла все это выдержать. Так и вернулась на Кубань. Здесь хоть мои родственники жили, немного помогли в первое время.

Дети подросли и разъехались. Тогда я взяла из детдома девочку. Точнее, взял ее отец, но он уехал с подругой и девочку оставил мне. Родная дочка от второго мужа рано умерла, так вот я  живу сейчас с приемной.

Вскоре действительно к нам вошла ее  дочь, быстро приготовила  чай, принесла ватрушки и ушла. Она была примерно моего возраста.

-  Вера Петровна, а почему ваша дочь молчит, не посидит с нами хоть немного за столом?

- Ее муж очень ревнивый, боится, что ты ее уведешь. Приходи в следующий раз с подругой, иначе не пустит.

- Тогда приезжайте к нам в поместье сами, у меня есть свободная комнатка в хате. На;чите плести корзины, и с пчелами у меня не все получается.

Так мы подружились, ей тогда было 87 лет. Мы вместе заготавливали лозы для корзин, лазая по крутым склонам, занимались природным земледелием, и пасека стала расширяться. Спустя семь лет Вера Петровна стала иногда жаловаться:
- Здоровье у меня хорошее, ничего не болит, вот только слаба стала, никуда не хожу. Только по дому что-то делаю да с правнуками уроками занимаюсь. Сережа, ты знаешь, один из правнуков купил недалеко землю. Хочу поставить там несколько ульев. Ты верни мне пасечный инвентарь и костюм с сеткой. Мне уже трудно искать новый по магазинам.

А я подумал: может имя Вера сделало ее такой целеустремленной, такой живучей, несмотря на тяжкую долю?  Рядом с ней, я - мальчишка, у которого все впереди. Она лишь боится, что вернусь в свой Питер.

- Не уезжай,- сказала она так, будто я ее сын, - только здесь, на земле, возможна настоящаяя жизнь.

 ... Вчера я перебирал ее большие философские письма ко мне. Да, мы переписывались, хотя жили недалеко друг от друга. Она так заразила меня литературным стилем, что и я начал печататься в газете, а потом уже было не остановиться.

Надо позвонить. Я всегда со страхом это делаю. В феврале ей исполнилось 96. Телефон действительно долго молчал. Я походил по комнате. Никакие дела уже не мог начинать. Еще звонок. И вот послышался такой родной голос! Помчался в райцентр в ее хатку.

Конечно, я неплохо знал ее жизнь. Но попросил  рассказать еще о некоторых деталях. Впервые включил диктофон. Около трех часов длилась запись. Я сидел, как завороженный, будто в кинозале, где показывают захватывающий фильм о судьбе России.

Вера Петровна вовсе не похожа на древнюю старушку. Ни одной морщинки, читает без очков, памяти можно позавидовать. Она вспоминала чуть ли не по дням всю свою жизнь. Иногда я пытался перескочить на пару лет вперед, но она говорила:
- Не спеши, Сережа. Я так не могу рассказывать.

- Я напишу про вас книгу, -  пообещал я ей, - и назову ее "Сто лет ВЕРЫ".

Не встречал еще человека, который мог бы меня так вдохновить.


Рецензии