Укус Глава 5

У Игната Скрежета пропала собака. Не из тех он мужиков был, какие успокаиваются; затаил Игнат обиду на злодея и ждал… Терпеливо сносил все, что молва людская касаемо собаки вещала, доброе и худое; давал отчетливо понять, что забыл и зла не помнит.

С тем и смирились сельчане, поуспокоились. Но не тут-то было. Прошло вскользь время и вышла у одного мужичка, из местных, оказия — проговорился…

По пьяному делу или как, сам забыл. Одно факт; выдал Савелия Зуброва, что называется, с потрохами. В аккурат после этого случая и вытянул Игнат болтливого мужика еще тепленьким из постели аж до утренней зорьки; вырвал из объятий пышной, сладко спавшей жены и велел живо одеваться. Перепуганного, неказистого мужичка, от сурового и недоброго взгляда Скрежета, в конец затрясло и перекосило.

— Что, Игнатушка, что случилось то? Чего побудил до света, в толк не возьму, что за спешность такая? — взволнованно тараторил мужик, натягивая подштанники на белые, худые ноги. Быстро вскочил в валенки, с неловкого побуду, перепутав то ли ноги, то ли стороны; переобулся, тряся руками. Покорно засеменил следом, будто знал свою вину. Голова разваливалась на две, не понимавшие одна другую, половины. Игнат шел, не разговаривая. Мужичек послушно волочился за ним — попробуй не пойди…

В районе Скрежета побаивались; здоров от природы мужик, да и с норовом. Один кулак, что бутыль трехлитровая, приложит — в землю войдешь или, того хуже, шапку вместе с головой снесет, не заметит. Вот и брел понуро мужик следом, смутно догадываясь трясущимся нутром, куда ведут… А как только Игнат отворил калитку участкового милиционера, мужичка во второй раз в пот бросило.

— И… И… Игнат, не губи, что надумал то?! — запричитал мужик

— Шагай, шагай, сукин сын, сейчас увидишь! Ишь, паршивец, на кого замахнулся! От, дерьмо то! — негодовал Игнат.

Медлил мужик, суча ногами следом, а дорога одна — в избу…

— И… Игнат, погоди, — верещал жалобно мужик, — ой, ой, голова моя! Ничего не помню, за что ты меня тягаешь?

— Молчи, дерьмо, напоганил — отвечай!.. — Игнат громко постучал в дверь, для верности ухватив плюгавого мужичка за отворот телогрейки. Глухие удары увесистого кулака тупой болью отозвались в ноющей голове потерявшего последние надежды мужичка. В сенях послышался шум:

— Кто там, что стряслось?!

Игнат узнал грубоватый, с простудным хрипом говор участкового.

— Открывай, Анатолий Данилович, дело к тебе обнаружилось, привел тут…

Участковый, внешне всегда спокойный и рассудительный, по долгу службы, мужчина, по суровости своей и физическим данным, мало в чем уступавший местному самородку, проводил ранних гостей на кухню и велел обождать. Повозившись, включил тусклый свет, слабо освещавший полу-заспанные лица потревоживших его гостей, задул горевшую свечу.

— Присаживайтесь мужики. Чего в такую рань, Игнат?

Скрежет послушно присел на стоявший рядом стул.

— А ты стой, сукин сын, насидишься еще. — Резко возразил он мужику, сделавшему неудачную попытку присесть и расслабиться. Тот так и застыл на краю табурета в трудном полу-приседе.

— Ну рассказывай, Игнат, чего не поделили? К чему переполох? Вижу неладное что-то между вами творится, — озадаченно начал свой опрос участковый, аккуратно усаживаясь за стол.

— Вот и пущай, этот заика, расскажет для начала, с кем и как моего мирового кобеля извели или продали кому?! А я послушаю!.. — Игнат замолчал, немигающим и пожирающим взглядом, уставившись на местного неприятеля.

— Я, И… Игнат, не заикаюсь, — начал, робея от неудобства, мужичек.

— Ну так станешь, ежели не скажешь, куда моего кобеля подевали, суки!? — донимал Скрежет.

— Погоди, Игнат, успокойся. А ты рассказывай, если знаешь что-нибудь о собаке, — спокойно рассудил хозяин, — а то вы, мне здесь, всех домашних побудите.

— Да что я, что я, я ведь только, так тоже и не я вовсе, а вон, эти мужики, того его в общем, ну того… — испуганно бормотал прижатый к стенке мужик.

— Чего это, того!? — взревел, негодуя Игнат, поднимаясь с места.

Мужичку, в мгновение, показалось, что вот — вот из глаз Скрежета метнет в его сторону молния и следом, ударит разящий гром.

— Сядь, Игнат, сядь!.. Я сам разберусь, — подняв руку, успокаивал Игната участковый.

— Какие такие мужики? Не бормочи, а отвечай ясно и четко; ты не на печи блох ловишь, а перед представителем власти находишься и даешь, пока что, свидетельские показания, от которых и твоя судьба зависеть будет, — начал, строго наставлять Данилович.

— Да я, что, я ведь того, по существу, значит… это и говорю.

— Так кто украл собаку? Отвечай!

«Тяни, не тяни, а дожмут…» — решил отчаявшийся мужик.

— Са… Са… Савелий это, Зубров значится и того, ну того, как это ну…

— Да говори ты, паршивец, лихоманка раздери, чего тянешь!? — вновь сорвался Игнат, походивший на вепря и готовый наброситься на свидетеля, используя свои методы дознания.

— Значит будем протокол составлять, — решил участковый.

— Да чего уж…, того он ее; на шапку значится себе и взял, а кобеля, того… — съел, он любит их, ну того, есть… Полезно говорит для организма. Я не ел… Клянусь, Игнат, не ел! Помогал только, бес попутал… Извиняй Игнат!..

После признания утомленный мужичек сразу сник и не обращая внимания на разъяренного земляка, присел прямо у порога, безвольно свесив меж колен, тонкие, мелко трясущиеся, плети худых рук.

— Так значит, — после короткой паузы, заговорил участковый, — сейчас я оденусь и пойдем к Савелию. Я его уже неоднократно предупреждал за подобные дела, но моему всепрощению пришел конец. Этот идиот всех собак в округе переест, без работы меня не оставит, нет! Сейчас я ему накручу, намотаю на полную так, что в брюхе заурчит! Ведь всю округу, паразит будоражит со своими рукавицами, да шапками на меху! Думаешь, Игнат, только от тебя жалобы? А тут еще и под носом красть стал; сделаю я ему сегодня на меху завивку, не я буду!..

Неказистый мужичек от таких слов даже зажмурился; всем сердцем чувствовал на ком гнев уполномоченного отзовется. Головная боль упряталась, появилась иная; засосало под ложечкой. Он знал — это не к добру…

Савелий гостей не ждал, но сразу понял; с чем пожаловали. Молча прошел в дом, пропустив наперед мужиков, как положено. Из спальни высунулась лохматая, нечесаная голова до срока побуженной жены.

— Что случилось то, Савелий, ночь на дворе!?

— Цыц, бесстыжая, на люди лезешь. Уйди с глаз. Разберусь, не твоего ума дело, — сурово, по-семейному, насупил брови хозяин. Супруга, тут же, суетно скрылась за занавесью.

Анатолий Данилович начал первым:

— Предупреждал я тебя, Зубра!.. Предупреждал, и не раз, но вижу, уговоры мои на тебя мало действуют! Так вот теперь не серчай, пришло время; раскручу на полную, за все, что у меня накопилось! Сейчас ответ держать будешь или повесткой на сегодня, в отделении; там у меня в аккурат и камера освободилась…

Стушевался Савелий от напора односельчанина.

— Анатолий Данилович, — оправдательно заговорил он, бросив мимолетом уничтожающий взгляд на трясущегося свидетеля, — я ведь, чего, признаю же, зла никому не желал. Всегда с миром, по-хорошему. Знамо дело, ошибочка вышла, ну неосторожность. Так ведь с кем не бывает.

— Ах! Ну да, ты мне еще про осторожность в твоих грязных делах, байки будешь рассказывать! Что, не того съели или изжога мучает!?

— Что Вы, что Вы, Анатолий Данилович, — я это так, к слову. Мне чужого не надо. У меня, вон, своего полна хата…

— Нет у тебя ничего своего, почитай все ворованное, не честно нажитое, только вот за руку тебя никто не ловил. И живешь ты на чужом добре словно таракан; со светом в нору, а чуть ночь, так лапы наружу. Было бы у тебя их шесть, так и хапал бы всеми!..

— Зря Вы, товарищ участковый, я с душой к Вам, всегда рад… А, что касаемо Игната, то помилуйте, бес попутал. Винюсь и каюсь…

— Ты нам головы, Савелий, не морочь, — вступил молчавший доселе Игнат, — кобеля моего сожрал, харя твоя жирная, шкуру на шапку пустил, морду кутаешь! — Игнат, негодуя, сжал огромные кулачища.

С лица Савелия румянец сошел быстро; будто его там и не было.

— Игнат не шуми, прости подлеца, — испуганно успокаивал Савелий, — вот при уполномоченном клятву даю; исправлю положение. Виноват я перед тобой, расплачусь добром, только не губи, прости! Ну не знал, что твой пес, ошибка вышла; указали вон, лиходеи, будь им в дышло! А доброго пса я тебе сам приведу, когда захочешь. Вот, при участковом клятву даю. А впредь никого не обижу, Анатолий Данилович, только по согласию хозяев, сам вольничать не стану. Только не надо протокола а!.. Игнат, пощади!.. — уговаривал трусовато хозяин.

— О как прижало а!.. Поглядите на него!.. — скрипел зубами Игнат.

В полутемной комнате вдруг воцарилось молчание. Тихой мышью за шторой, скреблась супруга; слух острила… Участковый и Скрежет недоуменно смотрели друг на друга. Росло томительное напряжение, грозящее обрушить карающий меч правосудия на голову просящего.

— Ну, что будем делать, Игнат, — властно продолжил милиционер, — за тобой слово? Простишь — протокол писать не будем. Ты заявитель. Нет, значит ответит по закону, как я сказал и никакого ему помилования.

Савелий умоляюще глядел на сурового земляка. Его тело сжалось, внутренне напрягаясь, словно ждало скорого и жуткого конца. Время томило обоих подельников больше, чем кого-либо. Игнат колебался; не доводилось быть в роли обвинителя, а участковый терпеливо ждал его решения.

— Ох и ненавижу я тебя, Зубр, за нутро твое дерьмовое, но живи дальше, коли плакаться вовремя умеешь, — не выдержал Игнат, опять-таки сжалился. Не любил этого… — жалость всегда брала верх, — Но, чтобы через неделю добрый пес у меня на дворе стоял, ты понял, и не хуже моего Грома. Мне на промысел с ним, а вы тут собак жрете, не прося разрешения. Оно хоть и ладная собака, а привадить надо, это тебе не шапки шить.

— Понял, понял, Игнат, чего там, все сделаю. Слово даю, как обещал…

— Ты мне смотри! — строго добавил участковый, выходя, — на радостях закон снова не обойди. Прознаю что нечистое, милости больше не проси…

С тем и ушли ранние гости. Довольный Савелий, проводив растревожившую его компанию, велел своему сообщнику остаться, основательно заверив уполномоченного, что трогать не станет; не к чему, коли уж разошлись по-хорошему.

У мужичка вновь закололо под боком…

— Ты что же, сукин сын, стучать на меня вздумал? — Начал было наседать Савелий на дружка, но видя, как того колотит, отступился, налив для опохмелки и для дела; обещание ведь исполнять надо…

— Ладно, садись к столу, а то на тебе лица нет, околеешь еще, с перепугу. Мытарить тебя не стану и без того знаю, что ты идиот последний. Однако шутки в сторону; сам слышал, чего наобещали. На этот раз туфтой не отделаться, но соображение имею. Слушай, что я тебе скажу, — перейдя на шепот, продолжал Савелий. — Здесь, неподалеку, верст за пятьдесят, может чуток более, есть один кобель.

— Да то же целый обоз за собакой рядить, ты что, ближе не нашел? Щенка вон ему подари, пусть растит, — неудачно заметил мужик.

— Я вот тебе подарю, под глаз синеву, чтобы не перечил. Зажми гортань и слушай, а то вижу понесло со сливянки! — Так вот, в оправдание свое, чтобы собака эта через неделю здесь была! Ты все понял?! И чтобы комар носа не подточил, хотя за столько верст искать не станут; на зверя спишут и все дело. Но все одно, как я сказал, чтобы следа не оставили!.. — Мужичек покорно закивал, оглядываясь; не норовит ли кто, тайну выведать. — Деревня Ярки зовется; крайняя изба на средней улице, недалеко лес. Там во дворе, у хозяина, длинная клетка стоит, кроликов должно разводит. С кобелем будьте ночью, и чтобы не вопил. Поедешь с Хрипуном, пусть не хорохорится!

Это о деле, но, если еще хоть раз тебя язык подведет; не советую попасть под мою руку — шкуру быстро спущу; поверь, я это делать умею! А ко мне более не шастать! Теперь выпей еще одну и отваливай; досыпать пойду, не ждал побудки в такую рань.