Укус Глава 7

— Не туда, Николай, левее бери, левее, — упершись коленом в днище саней, указывал Антон верную дорогу.

Вьюга, стихая, перестала натужно выть, позволила говорить и слушать, принимать решения и действовать вопреки ее воле. Неожиданно сбились с правильного пути и лошадь, провалившись по самое туловище в снег, встала. Не способная двигаться дальше, она стояла неподвижно, не желая выбираться и любые попытки помочь ей были тщетны.

Соскочив с саней, Николай понял, что лошади нужна передышка, иначе загонят окончательно; как-никак день для нее выдался трудный и от усталости она в конец обессилила. Но след Артема необходимо искать не смотря, ни на что.

— Привяжи ее к дереву, дальше пойдем пешком, — торопил Антон, озабоченного навалившейся тревогой, друга.

Устало извиняясь, глядела кобылка в след уходящим в тайгу людям, по-своему недоумевая:

«Для чего затянули ее люди в этот шумный и опасный лес, да в нем и бросили?..»

Под кронами становилось тише. Ночь окутала могучие стволы едва различимых сосен. Должен и лес немного отдохнуть от неумолимого натиска ветра. Допевая колыбельную, понемногу успокаивались и вершины могучих стволов — намаялись… В натруженных поисках таяло время, грозящее в любую минуту обернуться непоправимой бедой, страшной и дикой, в неотвратимом приближении ночи.

Вскоре серую завесу словно отодвинуло, сорвало с небосвода. Засияли далекие звезды, усилился холод. Распахал лесную даль месяц, всюду сея свинцовую, непроглядную пелену черной ночи. Зверь суетливо сновал возле спасительной, для Артема сосны, то и дело, в порыве лютой злобы, набрасываясь на разорванный тулуп в тщетной попытке хоть как-то отомстить ускользнувшей жертве. В мгновения ярости Артема пугал, пылающий зеленым гневом, взгляд волка. Такие страшные, алчные глаза он никогда не видел прежде. Бывая по долгу у дяди Коли, он всегда пытался вглядеться в них; тогда они вовсе не казались ему злыми, и он всегда питал симпатию к бедному израненному хищнику. Ведь он узнал его, этого лишенного жалости зверя.

Будучи волей обстоятельств загнанным на сосну, Артем предпочитал бодрствовать и испуганно, не сводя беспокойных глаз, следил за волком. Зверь то замирал, вглядываясь в даль темного леса, то успокаиваясь ложился под стволом и терпеливо ждал… Стоило Артемке шелохнуться, как он, тут же, вскакивал и, гневно оскалив зубастую пасть, готов был с яростью наброситься на сидевшего в недосягаемости врага.

Холод брал свое, сковав руки и ноги нестерпимой, жгучей болью. Порой она отпускала, давая возможность осмыслить происходящее и передохнуть. Но в эти приятные минуты успокоения от чего-то клонило в сон; глаза медленно смыкались и, повинуясь немой воле ночи, хотелось спать. Зная, что можно замерзнуть и, потеряв над собой контроль, свалиться с дерева, он изо всех сил держался за толстую ветвь: «Но ведь если он не уснет, то наверняка тоже замерзнет. И где выход? Лучше вообще не думать о плохом. Уснуть и видеть сон; там и мороз кусает не так больно, и нет пронизывающего ветра, и быстро, очень быстро летит время. Позже, его обязательно отыщет отец и разбудит…» — слабея силами и разумом думал, дрожа всем телом, Артем.

За одним из крутых изгибов едва улавливаемой дороги Николай, к неописуемой обоюдной радости, заметил почти запорошенные, но явные следы. Эти следы, без сомнения, принадлежали Артему.

— Антон, — обратился Николай, — возьми ружье и иди по следу; Артем где-то рядом. Я же займусь лошадью; она нам еще понадобится, без нее никак, бросать ее в лесу одну — опасно. Я найду вас…

Антон, сделав выстрел в воздух, немедля устремился по уводящей к лесу, различимой и хорошо просматриваемой стежке следов. Николай бросился обратно к брошенной ими, отдыхавшей все это время утомленной лошади. Он надеялся на непременную скорую и счастливую встречу отца с сыном. Ведь не мог Артемка уйти далеко; он здесь — рядом.

Глаза ненадолго приоткрылись и, сквозь иней ресниц, полусонный Артемка заметил, как волк, словно почувствовав опасность, исчез…

Мелькнула мысль; как знать, может последняя, еще теплящаяся в убаюканном холодом сознании: «Надо взять шубу, волк убежал, его больше нет… Согреться надо, ведь я замерзаю…» Но шевелиться совсем не было желания; руки и ноги не слушались — хотелось спать…

Антону не пришлось долго бежать по лесу; след привел его к разлапистой сосне, на ветви которой, крепко сцепив окоченевшие руки, висел замерзающий бедняга. Обеспокоенный случившимся отец, принялся приводить полузамерзшего Артема в чувства. Обрадованный, и бесконечно счастливый, он прекрасно знал, что делать в столь критических ситуациях.

Вскоре, согретый живительным теплом разгоревшегося костра, до боли растертый и размятый, Артемка пришел в чувство. Закутанный в теплую шубу, он радовался присутствию отца, все продолжавшего кутать ноги сына в изодранный дедов тулуп.

Немногим позже, подоспел и Николай. Внезапное появление кострища, возле которого сидели счастливые отец и сын, до того обрадовало его, что, оставив лошадь, Николай чуть было не влетел в, пышущий жаром, огонь костра. Он рухнул рядом… Радуясь, обнял Артемку, который таращил на него голубые горошины детских, живых глаз. Ему стало совсем тепло и то жуткое, нестерпимое ощущение холода ушло в невозвратное прошлое, оставленное для воспоминаний. Счастливые, они разложили кое-какие, оставшиеся с дороги запасы съестного и, слушая сбивчивый рассказ Артемки, дорисовывали полную и страшную картину произошедшего. Ведь конфету, оставленную для мамы, сожрал волк…

Пока добрались, в неспешных сборах, позволив пожевать душистой соломки уставшей лошади, забрезжил рассвет. Стихло… Позади осталась тайга и все, что было связано с ней, в пору долгой и мучительной ночи.

Посветлел горизонт, улыбнулось голубизной небо. Серебром заискрился снег, обретя покой, будто и не было ни пурги, ни тревоги. Любит природа контрасты: от непогоды к солнцу, от беды к счастью. Эти понятия словно слиты и спаяны воедино, меняясь гранями и цветом, отпущенной, всему живому, судьбы…

Узнав от мужа всю правду, Клавдия обняла Николая и, не отрываясь, заплакала, благодаря за помощь. Артемка влез на печь и грелся. Уставший за долгую дорогу к дому, Антон, радостно улыбался; сегодня он счастлив и обязательно накроет стол…

За разговором быстро пролетело время. Понимая, что дома, на привязи сидит голодный Алтай, Николай засобирался; от чего-то все больше тревожили думы о собаке… Сделав укол уже новым, привезенным из района лекарством, Антон попрощался с другом, пожелав ему удачи и терпения, потому как лечение необходимо продолжить и отнестись к этому нужно будет серьезно.

День был еще в самом разгаре, однако усталость брала свое; разморило… Следуя мимо дома Никифора, вспомнилась последняя встреча с Анютой, обнадеживающий и бодрящий душу, разговор с Клавдией. Хотелось зайти, но нахлынуло странное волнение и неотступные мысли об Алтае, совсем не давали расслабиться. Николай, торопливо зашагал к дому.

В глаза, темным провалом пустого круга, бросился ошейник, оставленный беспризорно лежать у крыльца дома. Николай в смутном беспокойстве осмотрел подворье; собаки нигде не было.

— Алтай! Алтай! — позвал встревоженно хозяин.

Никогда еще собака самовольно не оставляла места, где ей велено было быть. Не мог Алтай уйти или сбежать; для этого нужен повод. Следов борьбы или насилия он не заметил. Выходило, что собака исчезла ночью, ведь Николай хорошо знал; метель утихла лишь под утро. Необходимо было успокоиться и во всем разобраться, но как это сделать, если пропал друг? К тому же, никаких следов, кругом тишь и покой. После ночных перипетий голова совсем не хотела соображать; душа не ждала и не могла принять новой беды: «Что случилось с собакой? Где его Алтай и, что все это значит?» — рождались вполне понятные вопросы. Беспомощно бегая по двору, Николай продолжал кричать и звать Алтая и лишь глухой, тишиной откликалась на его боль безголосое, немое пространство.

Усталый, склонившись над пустым ошейником, он стал догадываться, что могло случиться и, прижав его к груди, тихо, по-мужски; одними глазами, заплакал…

В предчувствии неотвратимой беды, он долго сидел на крыльце дома, даже не отперев замка. Без Алтая он был пуст и холоден как ночь, проведенная в тайге, как тупая боль осознания потери близкого, с кем всегда делил последнее. Николай поднялся и, оглядев пустой двор, побрел обратно, к другу. Теперь в помощи нуждался он…

Прошло несколько трудных дней, полных напрасных поисков, тщетных ожиданий и надежд. Алтай не появился… Молчала округа, сочувственно пожимали плечами охотники, летели дни; ни тебе свидетеля, ни следа. Опечаленный хозяин собаки впал в уныние и почти не общался с сельчанами, уйдя в себя и остро переживая за друга, на долю которого нежданно выпали суровые испытания. Понимая это, Николай молил, чтобы Алтай выстоял, прошел через боль и ненависть, через зло, которому позволено жить среди людей. Только тогда, они смогут встретиться и вновь быть вместе.

Николай, все чаще, стал уходить на лыжах в тайгу и подолгу бродил по лесу, ища уединения и тропы злосчастного волка, который мог быть причиной всех его бед. Хотя на этот счет у него были сомнения. Следов исчезновения Алтая он не находил и надежды таяли с каждым прожитым днем.

Антон понимал друга, но именно сейчас, его никак нельзя было оставлять одного. Ведь только он знал, и знал наверняка, что Николай, серьезно заболел, несмотря на массу предпринятых им усилий. Странное, бесследное исчезновение Алтая усугубило обострение болезни. При ежедневных встречах, Антон это чувствовал; как человек, и как врач, но что делать, чтобы спасти друга, не знал. Откуда только брал Николай силы, чтобы бродить целыми днями по лесу. Понимая, что необходимо было срочно прекратить любые подобные прогулки, Антон не знал, как подойти к Николаю с разговором о недуге, чтобы тот выстоял, не потерял самообладание — не сдался… Думал даже рассказать обо всем Анюте, ведь она любит его и постоянно, заботливо оберегает, вселяя надежду. Когда Николай впал в глубокую депрессию, с пропажей Алтая, только благодаря участливой Анне, он вновь стал обретать себя; ожил, почувствовав свою нужность, но болезнь была и друг об этом не знал. Как врач, предвидя и зная, чем подобное может кончиться, он страшно душевно мучился, нервничал дома и ругал никчемную медицину, но вида не подавал. Как скоро мог случиться кризис и в какой форме проявит себя; Антон не мог сказать с полной уверенностью, ведь никогда на практике, ему не приходилось сталкиваться с аналогичным случаем. Было очевидно, что крепкий организм друга мог выдержать дольше и бороться с болезнью гораздо эффективней, если бы не пропажа собаки. С внезапным исчезновением Алтая, Николай никогда не свыкнется. Антон был убежден в этом и верил, что кроме всего прочего, собака была для него настоящим другом и поэтому считал своей первейшей задачей; искать Алтая, пропавшего так таинственно и бесследно.

По прошествии нескольких дней, Антон, все же, отбросил маловероятное предположение Николая, что собака, в ту злополучную ночь, по трагической случайности, сорвавшись с цепи и увязавшись за ними, столкнулась с волком, обнаружив своим чутким собачьим нюхом, его имевшийся повсюду след. В чем они, собственно, ночью и убедились. Но многое не вязалось в этой версии. К тому же, вместе с другом, они обшарили все досягаемые окрестности — ни следа, ни намеков…

Из местных жителей, лишь бабка Улита, благодарная Антону за жеребую кобылку, углядела, как одной ночью; темновато уж было, да и метелило так, что носа не высунешь, якобы от дома Николая санная повозка с двумя мужиками отъезжала. Кто сидел не разглядела; подумала гости, а то и охотники наведывались. Кто их разберет…

Сходилось на том, что собаку выкрали. Антона радовало, что Алтай, вероятно жив, и кое-что уже проясняется. Таких собак не убивают, даже из мести; их крадут, чтобы подороже продать, приручить или поиметь выгоду. Другое — маловероятно… Оставалось выяснить одно; откуда явился вор?



Бурно грянула весна, развезла набухшие дороги; разговелась, разлилась… Выехать куда-либо Антон не мог; телега не пройдет, да и где теперь добрую лошадь взять, чтобы по грязи тянула, коли Звездочка жеребая, а кобылку на сносях, бабка Улита и со двора не выпустит. В пору распутицы село надолго оставалось отрезанным от всего мира; все дружно ждали, пока в тайге снег сойдет и дорога наладится.

По оврагам, да обочинам, бурными, мутными потоками, стремительно и шумно сходила вода и не было ей конца. Снег чернел и опадал, обнажая местами темно-бурые холмы с едва пробивавшеся травой, перезимовавшей, перемучившейся, но не ожившей еще, не отогретой, лучами теплого апрельского солнца. Зима уступала сразу; сдавалась без гонора и каприза, должно устала, дуть да морозить. Улыбалось медное солнце, радуясь первым брачным песням заботливых скворцов.

Весна разбудила чувства Николая и Анны. Они были рады взаимному признанию и почти все время проводили вместе, гуляя и вспоминая Алтая. Николай хотел и любил рассказывать о нем Анюте, но не в прошедшем времени, а так, словно пес бежал рядом с ними, понимая и радуясь их счастью… Вера в то, что Алтай жив, сближала, единила их души, укрепляя и усиливая взаимные чувства.

В один из теплых вечеров, проводив Анну, Николай направился к своему дому. Не доходя нескольких десятков шагов, сквозь сгустившиеся сумерки, он заметил собаку, стоявшую на его дворе. Рванулся к ней с надрывным криком; Алтай! Алтай! Бежал, не чувствуя под собой ног. Влетев во двор, остановился. Натужно колотило сердце, дрожало от не свойственного напряжения тело. Собака бесследно исчезла, не признав его; незаметно, быстро и непонятно. Лишь после не долгой паузы, он понял все… Это не Алтай и, даже не собака. Это хорошо знакомый зверь, от чего-то вновь вернувшийся к его жилищу:

«Что помнит он? Зачем пришел к ненавистной ему западне? Может голоден и хорошо помнит руки, бросавшие ему куски мяса? Или дух его полон ненависти и мести… Неужели все же он?.. Он, всему виной… Ну, что же тогда еще ему нужно?» — в недоумении искал Николай ответы.

Стоя в растерянности и, думая о неожиданном визите, он не заметил, как подошел Антон.

— Это ты, — удивился друг, — поздно уже. Ты чего бродишь?

— Да что-то не спится, решил пройтись, а тут ты кричишь… Где Анюта, ты почему один?

— Никифор приболел сегодня. Осталась она; беспокоится…

Смахнув рукавицей рыхлый намет снега, Николай сел на крыльцо. Антон последовал его примеру. Курили и молчали, глядя в темную даль, откуда, слившись с ночью, едва проглядывал хмурый лес. Им обоим казалось, что именно там, таятся разгадки этой не праведно устроенной жизни.

— Я хотел поговорить с тобой, — хрипло и неуверенно прервал тишину Антон.

Николай устало повернул в его сторону отяжелевшую голову. Смотрел долго, не мигая, в напряженные глаза друга. Легкий ветерок, едва шевельнув его кудри, ускользнул будто не было. Антон, не выдержав взгляд, опустил голову вниз.

— Я не могу не сказать тебе этого; ты должен знать. Глупо все как-то выходит; нелепо, и невыносимо больно становится за наш неустроенный мир. Обидно за людей, порой бесцельно и напрасно копающихся не там, где это нужно; находя не то и, дорожа не теми ценностями, какими по природе своей должен обладать человек.

— Можешь не говорить, я знаю… — прервал Николай. — Я почувствовал это недавно, все как-то не верилось. А сегодня, вот сейчас, когда меня навестил наш общий знакомый, поверил окончательно.

Антон распрямился.

— Как? Он здесь был?

— Да, только что. Я по ошибке, принял его за Алтая, бросился к нему, звал, но он исчез…

— Но это невероятно, невозможно! Что за дьявол вселился в это чудовище? Почему он не уходит, не оставляет поселок в покое? Наследил уже достаточно; люди жалуются…

— Волк болен, вот и ведет себя странно; кто знает, что он может еще натворить?

Антон на мгновение задумался:

— Алтая выкрали, бабка Улита видела воров. У меня к тебе просьба, Антон, — прервал паузу Николай. — Если что случится, доведи дело до конца; найди Алтая. Я знаю, он не погиб, не должен был погибнуть, я чувствую это. Он где-то рядом, найди его, прошу тебя. Анне я сам скажу, только позже, не хочу тревожить…

Антон внимательно слушал друга, прерывать его было глупо… Он встал и, пройдясь по двору, вновь сел рядом.

— Как только сойдет распутица, сразу же поедем в районную больницу, — пробовал настоять Антон.

— Не надо этого, я тебе доверяю; к чему пустая беготня по клиникам. Зачем тратить последние дни на никчемную, дорожную суету. Ты же все знаешь…

Антон, попытался было вновь возразить, но его слова прозвучали не совсем внятно и не убедительно. Николай словно и не слышал их.

— Ладно, пойду я… Ты прав, надо собраться. Не переживай, Антон, я не скоро сдамся; мне еще Алтая увидеть надо.

Антон шел к себе домой по ночному, затихшему поселку, погруженный во все те же, тяжелые думы. Он не мог понять хода этой несправедливой жизни в ее неестественной и неотступной плате за добро. Кому Николай вернул жизнь? Тому, кто теперь забирает ее у него, следуя неотвратимым правилам природных законов.

После разговора с другом, Николай чувствовал себя в непреодолимом тупике. Обиднее всего то, что судьбе было угодно устроить подобное испытание именно сейчас, когда их отношения с Анютой складывались так удивительно и гармонично. Рядом с ней нравилось жить и кричать об этом… Ему не хотелось видеть в ее красивых глазах слезы отчаяния: «Нет, он не станет терзать и ранить ее душу. Он должен собраться, стать сильнее, выдержать…»

Вновь и вновь возвращало его сознание к мысли о волке; может на самом деле есть связь между исчезновением Алтая и приходом зверя к жилищу, но какая? Может старой Улите померещилось и не было никаких воров; может все это старческий бред? Времени мало, надо действовать, надо искать Алтая…

Николай спал плохо. Едва задремлет; тут же нечто тяжелое и необъяснимое подкатывало грузной волной под самое сердце; тревожило и давило, вынуждая его колотиться слышными, среди тишины ночи, ударами. Как глупа и безжалостна обреченность и как естественна в своей необратимой последовательности, неотвратимость судьбы.

Новое утро, подобно ребенку, улыбалось ему ясно и радостно. Словно не было вовсе ни тяжелой и бессонной ночи, ни злой затаившейся болезни, ни вчерашнего разговора с другом и, лишь бесследно пропавший Алтай не встречал у порога…