Маша-кисуля

Вы когда-нибудь видели бомжа с мобильным телефоном?

Сегодня, если увидите, то вряд ли сильно удивитесь. Но в годы, когда эти средства связи только пошли в народные массы, они были атрибутом людей деловых и небедных.

Поэтому, встретив в те годы на автобусной остановке бомжа, который не торопясь и не заботясь о поминутной тарификации, разговаривал по мобильному телефону, я не мог оторвать от него взгляд. В этой сцене было что-то фантастическое, ломающее привычную картину мира. Я даже встал поближе — вроде как спрятался от моросящего дождя под крышу остановки, — чтобы подслушать разговор.

Бомж подробно рассказывал кому-то о своем прожитом дне, жаловался на какую-то сволочь, которая прогнала его из подъезда, говорил, что ноги его почти не ходят, а зима вот-вот настанет.

Я всё еще сомневался: не бред ли это пьяного больного бродяги? Однако его большая черная пятерня весьма характерно прижимала к уху невидимую трубку, а речь не была похожа на монолог. Он задавал вопросы и что-то отвечал в свою очередь, хрипло кашлял и извинялся, даже смеялся в трубку (если, конечно, эти астматические судороги можно назвать смехом).

Народ на остановке, по-видимому, тоже недоумевал. Люди следили за его разговором с любопытством, но издалека, предпочитая мокнуть под дождем, но дышать относительно чистым воздухом.

Автобус бомж заметил первый. Он стал прощаться со своей Машей, заерзал на лавочке и, наконец, оторвал кулак от головы. Телефона в руке не было. Судя по тому, как долго он обнюхивал свой мизинец, он просто ковырял им в ухе.
А дальше началось ужасное — бомж полез в автобус! Народ на остановке тихо застонал от предстоящего «удовольствия», но дело было вечером, а автобусы ходили плохо.

Несмотря на час пик, вокруг бомжа образовалась «санитарная зона», в которую меня настойчиво вдавливала шумная компания молодежи, севшая в автобус следом за мной.
Как я ни старался удержаться на месте, как ни огрызался на толчки и не пыхтел от негодования, расстояние между мной и огромной темной тушей, больше похожей на медведя, чем на человека, неумолимо сокращалась.

Бомж сидел рядом с дверьми и не обращал ни на кого внимания. В исходившем от него запахе туалетная тема еще не доминировала. Отдельные оттенки этого «букета» можно встретить в строительных бытовках, собачьих приютах и плацкартных вагонах поездов дальнего следования.

Я не хотел разглядывать этого несчастного, но какое-то слово в его недавнем разговоре царапало мой мозг и не давало покоя. Поэтому я присматривался к нему. Лицо его немного разгладилось в тепле и обрело смутно знакомые мне черты.
Боже мой! «Маша-кисуля»! Вот оно — слово, которое он произносил! Это имя его фантомной собеседницы словно распахнуло дверь в кладовую моей памяти. Я всё вспомнил.

Из рук этого дяденьки я получал главное удовольствие в свои детские годы — мороженое.

В эпоху, которую теперь называют «брежневским застоем», он в белом халате сидел в стеклянном ларьке, открывал сундуки-холодильники и доставал оттуда пачки, стаканчики и рожки с холодным жирным лакомством. Семь копеек — самое дешевое фруктовое, сорок восемь копеек — большая пачка пломбира, девятнадцать копеек — маленькая пачка пломбира или вафельный стаканчик…

Я помню его смурным и медлительным мужиком, с красным, часто небритым лицом. Иногда он курил рядом с ларьком или помогал продавщице из соседней палатки перетаскивать ящики с овощами и фруктами.

Я часто видел его на лавочке в сквере в одной и той же компании. С ним обычно сидел сантехник из нашего ЖЭКа — маленький жилистый мужичок в огромных кирзовых сапогах и клетчатой рубахе, с коричневым чемоданчиком у ног. Третьей была женщина-посудомойка из столовой, находившейся в доме напротив. Женщина была невысокая, худенькая, с тонкими детскими ручками-ножками и большими глазами цвета спелой вишни. Такие глаза сейчас можно увидеть только в японских мультфильмах. Я часто замечал, как по утрам она вела в детский сад маленькую девочку — наверное, дочь.

Иногда в сквере на лавочке эта троица пила вино из зеленых бутылок с яркими этикетками. Я помню, как сантехник громко произносил тост: «Ну, Маша-кисуля, за тебя! Ты — наша отрада и красота!»

В то далекое время все они казались одного возраста — взрослого.
Я же про себя помню, что мог смотреть в окошко ларька с мороженым уже не вставая на цыпочки, но еще не пригибаясь.

Так однажды я стоял и смотрел, как продавец пересчитывает мои деньги, и вдруг услышал его ворчливый голос: «Двух копеек не хватает».

Пошарив в пустых карманах, я покорно стал собирать назад свои монеты, когда он протянул мне эскимо. «Потом принесешь», — донеслось из глубины палатки.

Удивительно было то, что этот мороженщик до сих пор жив и я даже смог его узнать.

Приближалась моя остановка. Бомж тоже заелозил на сиденье и стал сползать к выходу. Почти на четвереньках он выбрался из автобуса и тяжело опустился на лавочку возле остановки.

Я стоял и смотрел на него. Потом достал из сумки бутылку водки, которая должна была дополнить мой ужин с квашеной капустой и пельменями, и сунул ее в руки старому знакомому.

Хорошо я сделал или плохо, не знаю. Но в тот момент показалось, что хорошо. Больше я ничем помочь ему не мог.