Деревенька моя

Видавший виды беленький автомобиль ВАЗ-2107 легко катил по наезженной грунтовой дороге. В салоне сидели двое: водитель Иван и рядом его мать Клавдия Бутакова. Ехали в деревню Горевку.

Вчера уже ближе к вечеру по телефону сообщили, бабушка, мать Клавдии Мария Николаевна Сидорова заболела. Звонила молоденькая дочка соседки, говорила торопливо, не все понятно. Твердила, что бабушке плохо, просила срочно приехать. Стали сразу собираться. Иван отпросился с работы. В магазине закупили продукты, взяли кое-что из домашних запасов. Загрузили в машину. Ехать решили утром. Оно хоть до Горевки не далеко, около тридцати километров, но как знать, какая там дорога после недавно прошедших дождей. Так что, ночевали дома, в Гусеве. Да и знали, Дуня, дочка Клавдии, работающая в деревне Горевке фельдшером, наблюдает за бабушкой. Правда, бабушке-то за восемьдесят, старенькая, так что всякое может случиться.

Утро выдалось солнечным. На небе висели редкие серые барашки. Стояла теплая летняя погода.

За околицей выбрались на нужную дорогу и помчались по ней среди горохового поля. Ехали молча. Клавдия смотрела в окно. Места знакомые. До горизонта, куда видел глаз, раскинулся зеленый ковер ветвящихся кустиков. Стебли слегка повалились, сцепившись друг за друга, местами начали буреть. На ближних растениях видны стручки. Скоро сюда приедут жатки, косилки и скосят горох, похоже, хороший будет урожай.

Поле закончилось, дорога нырнула в темный лесной массив. Высокие сосны сомкнули свои макушки в вышине, препятствуя проникновению солнечных лучей к земле. Здесь чувствовалось прохладно и безветренно. Стволы деревьев сдерживали напор ветра. На светлых полянках местами пристроились кусты рябины. Проезжая дорога петляла между деревьями. Ехали медленно. Машина часто подпрыгивала на толстых корнях, выступающих на поверхность. Это не дорога, а просто мучение, испытание.

Далее въехали в низину, началось болото, топь. Через него проложена лежневка. Но выглядела она пугающе. Не подумав, сразу и не сунешься.  Иван остановил машину. Вышел, прошел по лежневке туда-сюда, оценивая надежность.
– Сгнило все. Как тут люди ездят. Вот, уж правда – дороги, наша российская беда. В прошлый раз, когда здесь были, лежневка выглядела лучше. А сейчас, может быть после дождей так. Ряды толстых бревен, уложенных в трясину, превратились в труху. Дощатый настил тоже гнилой, – ворчал водитель, – попытаемся тихонько проехать.

Иван, сорокалетний мужчина, небольшого роста, коренастый, сильный в клетчатой рубашке и кепке на голове – уважаемый работник ремонтной мастерской колхоза. Не торопясь сел в машину, и медленно повел ее по настилу через болото. Проехали удачно.

 Лес окончился, и снова открылось солнечное поле. Здесь начинались совместные владения колхозников, жителей деревни Горевки. Далеко, до лесной ветрозащитной полосы, раскинулось царство пшеницы. Казалось, поле покрыто легким серо-зеленым узорчатым покрывалом, колышущемся под воздействием ветерка, опускаясь и поднимаясь, словно на волнах. Стебли еще были зеленые, но снизу уже пожелтели. Под тяжестью наливающихся зерен макушки растений прогнулись вниз. Через неделю, пожалуй, все растения пожелтеют, зерна станут твердыми. Наступит время уборки урожая. «Молодцы колхозники, знатный урожай соберут» – подумала Клавдия. Она всю жизнь проработала в поле, на земле, и в зной, и в осенний холод ее руки копались в земле, то на колхозном поле, то на своем огороде. Ее натруженные жилистые руки болели, кожа потрескалась, сморщилась. Борясь с надвигающейся старостью, молодилась. Прическа на голове хоть и не современная, но ухоженная. Как-то следила за собой. Но годы делали свое дело, превратив женщину в невысокую старушку.

За полем, вдоль берега реки раскинулась деревенька.
– Вот, она моя малая родина, – очнулась Клавдия. – Каждый раз, как здесь появляюсь, как-то трепетно, с любовью бьется сердце. Прошло много лет, вы с Дуней, мои дети родились и выросли в Гусеве, а моя Горевка помнит и ждет. Здесь, кажется, ничто не меняется. Эта широкая дорога, слева и справа которой расположены усадьбы колхозников, магазин, место приобретения покупок и получения последних новостей, клуб, наконец, раскидистая ветла – место встречи влюбленных. Помню, как в годы моего далекого детства вечером по дороге шло огромное стадо, насытившись в течение дня на пастбище. Дети и взрослые зазывают своих коров и овец домой. Конечно, время наложило на все свой отпечаток. Дома посерели, местами покосились, некоторые крыши покрылись мхом. По-видимому, у людей нет средств на ремонт своего жилья. И скотину не держат. Пришло печальное время, деревня разваливается. Молодые бегут жить в город, работников в колхозе не хватает.

– Кажись, приехали, – Иван прервал воспоминания матери.
– Да, вот он дом.
Машина остановилась перед воротами. Вошли во двор и через сени в избу.
– Мама, мы приехали. Ты где? – с порога крикнула Клавдия.
– Кто там?
– Мы с Ваней приехали.
Бабушка Маня лежала на кровати. Щурилась, пытаясь разглядеть подошедших к ней людей.
– Ой, Клава, ты че ли.
Бабки, мать и дочь обнялись, целуя друг друга.
– А нам вчера позвонили, сказали ты болеешь.
– Живот болит. Ничего есть не могу. Все крепилась, старалась дождаться тебя. А сейчас и умирать не страшно. На днях Дуняшка, внучка-то моя, фельдшерица наша, приходила. Сказала рак у меня. Хочу сказать, гроб у меня готовый, на чердаке лежит. И одежда в узелке завернута, – торопилась сообщить больная.
На душе Клавы стало вдруг грустно, почувствовала безысходность: «Она ведь приготовилась, окончательно собралась, а я не могу в это поверить». Поняла, от нее уходит мама, самый дорогой на этом свете человек. Ком слез застрял в горле. Не знала, как поступить дальше.
– Мама, давай я тебя покормлю. Что тебе приготовить?
– Да ничего я не хочу.
– А кашку манную, жиденькую на молоке?
– Не знаю.

Так, на пороге смерти встретились родные души. Им хотелось многое сказать, вспомнить, попросить прощения. Но болезнь и старость никого не щадят. Родился человек, прожил положенный, отведенный ему срок, и должен покинуть этот бренный мир, освободив жизненное пространство для других молодых, сильных, энергичных. Так уж заведено в природе.

Баба Маня собиралась не долго. Утром, накануне солнечного дня, она тихо ушла в мир иной. Пришли родственники, соседи, помогли собрать бабушку, положили в гроб. Поставили рядом иконы. Читали молитвы за упокой. Бабушку хоронили на третий день. Снесли на кладбище. Поставили деревянный крест на могиле. Вот и все, что осталось от человека. Ну, еще память. Потом собрались на поминки. Сидя за столом, пропустили по маленькой. Ели, пили, единодушно по-доброму вспоминали, что бабушка была душевной, гостеприимной. В колхозе работала с полной отдачей, ее награждали грамотами. Еще она умела доставать соринки из глаза. Раздвинет глаз, шершавым языком лизнет, и соринки нет. Опять человек живет, радуется.

Иван уехал домой в Гусево. Клавдия осталась в родительском доме, приводила хозяйство в порядок. Мыла, стирала, работала на огороде. Ходила по дому, вспоминая детство. Здесь стояла ее кровать, а на полатях она пряталась. Там хранился мешок с овсом, она без спроса горстями брала его, наполняя карманы, а потом грызла, как семечки.

Ночью не могла уснуть. Долго вертелась с боку на бок, сон не приходил. Разные мысли, одна важней другой крутились в голове. Обиды на мужа… Вспомнила все. Они родились в этой деревне Горевке, учились в одной школе, даже одновременно окончили. Начиная с восьмого класса Тимофей Бутаков стал вдруг заглядывать на Клаву, ухаживать. Девушке нравилось. Она чаще смотрелась в зеркальце, строже следила за одеждой, прической. Даже мать заметила:
– Клава, ты так долго у зеркала стоишь, опоздаешь ведь, или ты на свидание наряжаешься?
– Мама, я в школу собираюсь.

Неожиданно пришла любовь. Молодые люди стали уединяться. Часто уходили к реке, к раскидистой ветле. Говорили, мечтали, переживали друг за друга, или радовались. Клава позже рассказывала подругам:
– Мы очень любили, но любили, по совести. Тима оберегал меня. Знал, что я буду его женой, поэтому и берег, берег для себя. Я понимала его и доверяла.

После окончания школы Тиму призвали на службу в армию. Тогда служили три года. Ничего, писали письма. Оба скучали, ждали встречи. Клава устроилась работать в колхоз. В то время жизнь была трудной. Недавно закончилась Великая Отечественная Война. Отец с фронта не пришел. Прислали похоронку. Надо было помогать маме. Стали работать вдвоем. Колхоз денег не давал, за трудодни расплачивался зерном. Ну, и с домашнего хозяйства доход вырос. Жизнь заметно улучшилась.

Тогда же в семье Тимы Бутакова произошли изменения. Захар Иванович, отец Тимы, вернулся с войны победителем, вся грудь в орденах. В Горевке его приметили, определили на руководящую должность. Но тут вмешался райком партии. Пригласили Захара Ивановича и на заседании приняли решение: «Товарищ Бутаков Захар Иванович рекомендуется общему собранию колхоза Октябрь (деревня Гусево) кандидатом для избрания председателем колхоза». На основании такой рекомендации райкома партии Бутакова З.И. избрали председателем колхоза.  Новый председатель перебрался жить в деревню Гусево, семья осталась пока в Горевке. Через два года, когда для председателя построили новый дом, семья переехала жить в Гусево. Дом в Горевке достался Зине, сестре Захара.

После демобилизации Тима приехал к родителям, рассказал маме о своих чувствах к Клаве. Отец ведь все время на работе. Мать, Галина Степановна, знала об отношениях сына с Клавой. Посоветовала:
– Поезжай, сделай предложение. Потом поедем сватать. Все сделаем, как принято у нас в деревне.

Тима приехал в Горевку, остановился у тети Зины. Влюбленные встретились, с радостью отметили, чувства их не изменились. Тима сделал предложение Клаве стать его женой, девушка ответила согласием. А дальше все, как в жизни – сватовство, свадьба. Для житья молодым выделили пристрой в новом доме председателя. Тима устроился работать в ремонтные мастерские, а Клавдия перешла в колхоз Светлый путь, занималась полевыми работами.

Время шло своим чередом. Жили дружно, в любви и уважении. Родился сын Ваня, затем дочь Евдокия. Семейный быт затянул, Клава потеряла привычку следить за собой. Дома накинет серенький халатик и бегает в нем и в огород, и к скотине, и на кухню. Это потом она сообразила.

В последнее время в деревню к одинокой бабушке Ереминой приехала родственница Татьяна. Женщина средних лет, ухоженная, расфуфыренная, стреляющая глазками на мужиков. Как она подкатила к Тиме, неведомо. Только он согласился помочь ей с ремонтом дома. Ну, ремонтировал, работал и работал. Кому какое дело? Но наших деревенских не проведешь.

Однажды Клава вышла из продуктового магазина, за хлебом ходила. Около магазина стояли бабы, живо обсуждали что-то. Заметив Клавдию, затихли, а Ольгу Тарасову, словно прорвало:
 – Клавдия, не следишь за мужиком-то, так его городская Танька прибрала. Не скрываясь вечерами, даже шторки на окнах не занавешивают, водку пьют, наслаждаются. Смотри. Одна останешься.

Вот так, ударила, так ударила, прямо наотмашь. Как больно, словно ножом по горлу. Зачем так жестоко? Наверно, только так можно заставить человека задуматься.

Клавдия, плохо соображая, кое как добралась домой, закрылась в бане и дала волю своим чувствам. А вечером, когда стемнело, прокралась к окнам соперницы и осторожно заглянула. Все правда, любовники сидели за столом, разговаривали.

Надо принимать какие-то меры. Пока постелила постель для мужа на диване. Пусть поспит отдельно. Надеялась, может быть сам одумается. А вот и он. Пришел. Посмотрел на диван, спросил:
– Это что?
– Ты будешь спать на диване.
Помолчал, ничего более не спрашивал. Наверное, догадывался. Лег на диван.

Ночью Клаве не спалось, все думала и думала. Винила мужа в измене, упрекала себя в неспособности быть привлекательной. Решила, пусть все идет своим чередой. От людей ведь не скроешь. Вся деревня уже знает. По отношению к себе стала более внимательно следить за своей внешностью. Сменила одежду, сделала новую прическу, окрасила волосы. Примирение с Тимой не налаживалось.

Очень надеялась, что муж приедет на похороны. Ждала. Не приехал. Как жить дальше. Дети взрослые, завелись своими семьями. У нее остался только муж, обижена на него, но ждала. Она ведь теперь пенсионерка. По старости вышла на пенсию, начислили 35 рублей в месяц. Еще вовремя бы выдавали без задержки. Если вести подсобное хозяйство, то жить можно. Но одной, работать на земле, ухаживать за скотиной, трудно. Сейчас всем трудно. «Мама ведь как-то жила, и я проживу. Останусь я здесь, тут мой дом» – решила Клавдия. И уснула.

Утром наскоро позавтракала, занялась хозяйством. Во дворе ходили две курочки с петухом, коза Майка стояла в сарае. Курам бросив зерна, а Майку привязав веревкой к колышку на полянке за огородом, новая хозяйка отправилась в огород. Вечером пришла навестить мать дочь Евдокия. Сидели, пили чай.
– Мама, почему папа не приехал на похороны?
Вот они, пошли вопросы. Вроде бы готовилась, как объяснить детям и все-таки растерялась, замялась. Правду говорить не хотелось.
– Поссорились мы, может быть совсем бросит меня. А я решила остаться здесь, в этом доме доживать век.
– Как, без папы? В твоем-то возрасте!
– Если приедет, если я ему еще нужна, будем вместе. А не приедет, так буду жить одна.

На неделе приехал муж. Жену увидел в огороде.
– Здравствуй, Клава. Уехала, толком и не поговорили. Обиделась на меня. Ну прости.
– Здравствуй Тима. Ты же знаешь, мы с Ваней поехали к больной маме, а приехали на похороны. Так случилось. Ваня звонил, тебя не было дома. А сам ты позвонить не догадался. Был занят.
– Тимофеич, начальник мой, не отпускал. Технику пора выводить в поле, а мы не успевали с ремонтом. А потом я услышал, что судачат бабы обо мне, испугался. Догадался, что ты подумала, усомнилась в моей верности. Ты же знаешь, я всегда был верен и сейчас не изменяю. Но, видать, дал повод, чтобы ты поверила бабам. Прости меня и поверь. Дома без тебя нет порядка.
– Я хотела здесь собрать бабушек на девятый день.
– Хорошо. Но это будет через неделю. Мы приедем вместе. А сейчас пойдем к Дуне, а потом все сходим на кладбище.

Прошло десять лет. В конюшне усадьбы Бутаковых построен большой курятник, состоящий из теплого помещения и зоны выгула птицы, обтянутый сеткой. В теплом помещении поддерживается нормальная влажность воздуха, температура, обеспечена электрическая вентиляция и 14 часовой световой день.
Уходом за птицей занималась Клавдия. Тима обеспечивал хозяйство комбинированными кормами, а Иван – сбытом готовой продукции. Каждый день куры давали, как минимум, сорок яиц. Так был создан небольшой семейный бизнес, позволивший выживать в то трудное для деревни время.