Штрихи к портрету А. Т. Твардовского отзыв на книг

КНИГА  «ВОСПОМИНАНИЯ ОБ А. ТВАРДОВСКОМ. СБОРНИК» - ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ АЛЕКСАНДРА ТРИФОНОВИЧА ТВАРДОВСКОГО

Книга «Воспоминания об А. Твардовском. Сборник» была составлена Марией Илларионовной Твардовской (женой А. Т. Твардовского), и была издавна в Москве издательством «Советский писатель» в 1982-м году (издание второе, дополненное, 544 стр., тираж 50 тыс. экз.).

Я хочу рассказать об этой книге и о том, каким, читая её,  я увидел Александра Трифоновича Твардовского.

Александр Трифонович предстаёт в ней как живой. Читаешь книгу, и кажется, что он где-то рядом – то улыбающийся, то серьёзный, приходит откуда-то из далёкого далёка светлый, добрый, человечный, живущий где-то у Господа Бога и продолжающий дарить нам свой свет.

Сколько людей… И каждый с любовью, бережно вырисовывает его портрет, характер, странички жизни…

Мне Твардовский представляется грустным, печальным оттого, что он видит грустное и печальное в мире и сопереживает этому, думает, как помочь.

И другого Твардовского вижу – который смог помочь чьей-то печали, смог сделать в мире немножко меньше боли и от этого радостного.

И действительно, так он и писал:

…Так со своей управиться судьбою,
Чтоб в ней себя нашла судьба любая,
И чью-то душу отпустила боль.

Такой вот он на этой фотографии в начале книги… (см. фото в начале статьи).


Приведу здесь также две наиболее понравившихся мне фотографии с изображением Александра Твардовского из этой книги.

А. Твардовский. Апрель 1927 г.

А. Твардовский. Работа скульптуры Сарры Лебедевой, 1943 г.

Какое хорошее стихотворение Твардовского привёл Григорий Бакланов в своём рассказе:

На дне моей жизни,
                на самом донышке
Захочется мне
                посидеть на солнышке,
На тёплом пёнушке.

И чтобы листва
                красовалась пылая
В наклонных лучах
                недалёкого вечера.
И пусть оно так,
                что морока немалая –
Твой век целиком,
                да об этом уж нечего.

Я думу свою
                без помехи подслушаю,
Черту подведу
                стариковскою палочкой:
Нет, всё-таки нет,
                ничего, что по случаю
Я здесь побывал
                и отметился галочкой.
                (с. 524)

Как красиво сказано, и как хорошо, что Александр Трифонович «здесь побывал и отметился галочкой».


Очень трогательно рассказывает Григорий Бакланов о своём воспоминании, подводя предыдущим повествованием своего рассказа к пониманию этого образа, как ухода Александра Трифоновича к другому берегу – к Господу Богу:


«И опять я вижу на том же самом месте дымящийся костерок на берегу, сложенный из сухих веток, из мусора. Придерживаясь рукой за сук дерева, по мокрому, осыпающемуся под босыми ногами берегу спускается к воде грузный человек. Вода в этот час теплей воздуха, а дно у берега илистое, вязкое. Он входит по колено, потом ложится в воду и плывёт к тому берегу, не размашисто, не шумно плывёт над зелёной глубиной» (с. 525).

…Как человек, выполнивший задачу своей жизни, сделавший много добра, и к которому добры мир и эта добрая река…

…Мне хочется отметить некоторые особенно запавшие в душу моменты из этой книги (не все – те, которые вспомнятся).

Твардовский, сам очень простой, говорил: «Великий – он обыкновенный» (с. 514).

Он «не мог выбросить вещь, раз она ещё годна» (с. 514).

Важные очень строки о значении писателя, поэта в жизни народа приводит из своей статьи об А. Твардовском Григорий Бакланов (эти слова очень тронули Александра Трифоновича):

«Чем больше поэт, тем бОльшим он обязан своему народу. Об обязан народу всем, что ему дано. И только по прошествии времени становится ясно, что и народ многим обязан своему поэту. Расул Гамзатов сказал однажды, что у его народа тоже были свои Ромео и Джульетты, не было только своего Шекспира, чтоб рассказать о них, и поэтому никто о них не знает.

Когда отсеивается всё временное, незначительное, люди на отдалении смотрят на минувшее глазами большого художника, зримой реальностью для них становится жизнь, которую он запечатлел. Целые эпохи исчезли бесследно, из памяти народов потому, что не было у них своего поэта».
Григорий Бакланов «Остановись мгновение», с. 517.

Твардовский: «Чтобы писать, нужен запас покоя в душе.
Именно покоя, а не спокойствия. У Толстого был такой запас покоя единожды в жизни: между тридцатью пятью и сорока двумя годами. Он видел тогда возможную гармонию мира, он смог написать в ту пору «Войну и мир»».
Там же, с. 518.

Ещё мне припоминается, как в чьих-то воспоминаниях Твардовский цитировал какого-то писателя: «Русский писатель любит, когда ему мешают». Так он в шутку сказал, когда побеспокоил кого-то…

О доме:

«Дом у Твардовских был хлебосольный, хозяйка Мария Илларионовна хорошая, и за столом Александр Трифонович сидел, сдержанно гордясь. Для него вообще, как можно было заметить, дом существовал не в городском понимании, а скорее в крестьянском, родовом: это не место жительства, которое легко меняют в виду лучших удобств, это – твоё место на земле…»
Григорий Бакланов «Остановись мгновение», с. 519.

В этой связи мне вспомнился ещё один отрывок из воспоминаний о Твардовском сына Самуила Яковлевича Маршака (Самуил Яковлевич и Александр Трифонович были близкими друзьями):

«С тех пор Твардовский уже всегда незримо присутствовал в доме Самуила Яковлевича – так же, как и сейчас он там, вместе с хозяином дома, хотя их обоих уже нет не только там, но и нигде (помните: «Всё то, чего коснётся человек, приобретает нечто человечье…»)».
И. С. Маршак «Твардовский и мой отец» (с. 341).

Вот ещё что говорит Мустай Карим о доме Твардовского в Красной Пахре: «…порог которого доводилось мне переступать в дни, когда в нём были труд, желанный труд, покой или нескончаемые тревоги…»
Мустай Карим «Его присутствие», с. 531.

Мустай Карим говорит о том, что Твардовский, по долгу службы, сделал ему много добра, и он однажды хотел его благодарить, а Твардовский «неожиданно довольно резко заметил: «Что вы, хотите меня благодарить за то, что я не чинуша и не подлец?...»»
Там же, с. 532.

Мустай Карим рассказывает, как однажды в гостинице среди писателей он «начал вести себя несколько развязно, не очень выбирая выражения.
Твардовский угрюмо замолчал. Потом с удивлением, даже, мне показалось, с огорчением посмотрел на меня.
- Тут эдак не годится, - сказал он. И будто одним духом выдуло из меня весь хмель.
То самое «Тут эдак не годится», сказанное им и тотчас им забытое, во многом стало для меня мерилом поведения в жизни и в моей работе».
Там же, с. 533.

Мустай Карим рассказывает о том, как был суров Твардовский к окололитературной «воинствующей посредственности». Это о них он с трибуны Первого Всесоюзного совещания молодых писателей сказал: «Топи котят, пока слепые». «Суров и зол был он с ней во имя защиты таланта. В другой раз много лет спустя, как-то в разговоре Александр Трифонович с горечью сказал: «Муравьи могут сожрать слона, если его повалить в яму. Так и сожрут…»».
Там же, с. 533.

Василь Быков рассказывает о том, как Твардовский поддержал его открыткой, когда ему было очень плохо от гонений на него, ещё молодого писателя. Он написал ему: «Всё минется, а правда останется». Это было для него очень важно.
Василь Быков «…А правда останется», с. 540 - 541.

Умел Твардовский в трудную минуту протянуть руку помощи попавшему в беду человеку. В этой связи вспоминается также рассказ В. Галкина «Литовская страница Твардовского» о том, как Твардовский во время войны спас автора этого рассказа, работавшего во фронтовой газете журналистом и потерявшего служебные документы, от штрафных рот, написав ходатайство о нём в его часть (с. 193 – 200). Любил он заступиться за кого-то, кого-то спасти…

Вячеслав Шугаев тоже рассказывает о том, как Твардовский, будучи депутатом, вызволил из тюрьмы одного молодого поэта, несправедливо осуждённого, восхищаясь после ходатайствовавшей перед ним за поэта девушкой: «Не знаю, что бы делали поэты без таких девушек?»
Вячеслав Шугаев «Зима в Пахре», с. 502.

Очень запомнился рассказ Вячеслава Шугаева «Зима в Пахре» (с. 488 – 504). Он написан молодым писателем, который вместе со своим другом, таким же начинающим писателем из Иркутска, жил некоторое время в гостях на даче у какого-то писателя в Красной Пахре, и Твардовский любил заходить к ним на огонёк, чтобы пообщаться с молодыми, любящими жизнь и литературу людьми, идущими на подъём, верящими во что-то светлое и хорошее, каким был в юности и сам Александр Трифонович. Вячеслав Шугаев с любовью описал эти встречи, как прикосновение к истине, к свету, к чему-то высокому, к стремлению вперёд, к счастью, к небесам…  От этого рассказа осталось ощущение какой-то хрустальности…
И Твардовский, уже, видимо, незадолго до своего ухода сказал им после при случайной встрече в лесу:
«- Ребята, я с нежностью вспоминаю те вечера, - и приветственно грустно поднял палочку.
- И мы! И мы!
/…/
Мы видели его в последний раз».
Вячеслав Шугаев «Зима в Пахре» с. 503 – 504.

Твардовский говорил о том, что для мировой литературы характерна схема: «в начале красота и восторг зарождающегося чувства, в конце скука и пошлость. А вот, например, в «Даме с собачкой» Чехова по-другому. «Любая талантливая, возвышающая  и врачующая душу книга и есть самый главный положительный герой».
Там же, с. 499.

Вячеслав Шугаев рассказал о смерти мамы Твардовского:
«Всё начало мы его не видели и решили, что куда-нибудь срочно уехал. Так оно и было. Пришёл грустный, осунувшийся, бледный.
- Мать похоронил. – Сел на табуретку, стоявшую почему-то посреди комнаты. – Теперь никто не загораживает».
Твардовский рассказал тогда о бездушии некоторых хоронивших его маму людей…
Там же, с. 502.

«Он внушил мне горячую и живую любовь к русской классике…  Приобщил к суровой мысли, что горек хлеб и горька чаша у человека, рискнувшего служить русскому слову… Что для занятия литературой, помимо того или иного дара, надо иметь мужество, что…»
Вячеслав Шугаев «Зима в Пахре», с. 504.

Хочется особо отметить воспоминания О. Верейского «К двум портретам» (с. 178 – 192) - воспоминания фронтового друга Твардовского, художника, иллюстрировавшего «Василия Тёркина».

Также меня очень тронул  рассказ И. С. Маршака «Твардовский и мой отец» (с. 339 – 336).

Очень сильное, щемящее стихотворение об уходе Твардовского «В Красной Пахре» в очерке Константина Ваншенкина «Из воспоминаний о Твардовском» (с. 246 – 247).

Рассказ А. Кондратовича «Самый обычный день» очень интересен тем, что он написан от лица одного из редакторов «Нового мира», в котором Твардовский был главным редактором, и рассказывает о его работе на этой должности (с. 347 – 361).

Также хочется выделить рассказы выдающихся поэтов Маргариты Алигер и Константина Симонова – друзей А. Твардовского.

Много рассказов в этой книге, и каждый по-своему интересен.

Спасибо Александру Трифоновичу за то, что он был и есть. И спасибо тем, кто написал, составил, издал эту замечательную книгу о нём, воскрешающую  перед нами его светлый и живой образ… Царствия Небесного Александру Трифоновичу! Светлая память!

Чепиков Максим Владимирович, 02.02.2020 г., 25.09.2022 г.