53. Адам и Ева

       Константин Иванович Лебедев, натянув одеяло до самого подбородка запел:
   "Боже царя храни". Почему-то ему захотелось петь. Некстати как-то захотелось.
   По окошку ходили голуби. Целовались сосульки с лужами. Теща шмыгала носовым
   платком в ванной. Всё было замечательно кроме того, что Косте хотелось запеть.
   И почему-то именно эту песню.
       В бога он не верил, так просто носил крестик. Вспомнилось будущее лето,
   пляж, голый загар, ракушки у ног, она...
       Дело было давнее, хотя и будущее. Ее звали Ева.
       - Адам! - представился Константин - Как море?
       - Ослепительно! - весело рассмеялась она и представилась - А я Ева!
       - Да, да! На волнах написано.
   Так они и жили у моря, весело, красиво, просто у  моря.

       - Костя! - отвлекла его Зазноба Ивановна от мыслей и песни "Боже царя 
   храни" - Рассольник будешь, я разогрею?
       Он мысленно сплюнул на пол, пощупал влажный от мыслей лоб, перестал петь
   и заговорил с единственной и бесподобной:
       - Буду!
   Голуби взмахнули крыльями и улетели, увидев пар из-под крышки. Зазноба
   Ивановна села рядом, ошпариваясь ложкой с горячим рассольником, весело
   похлопала зятя, повторила:
       - Спой ещё!
   Косте больше не пелось. В голове шло будущее.

       Ева раздевалась медленно. Сначала убрала зонтик от пляжного загорелого
   лица, потом шляпку, сланцы на длинных каблуках.

       - Остывает, ешь! - не унималась теща - Сто раз что ли разогревать буду?
   Костя вернулся с моря, нащупал левой ногой правую тапку, обругав себя, что
   не так ходит, застегнул пижаму и окончательно встал.

       С первой ложкой вернулась Ева. Так, на чем он ее раздел? Она сняла лыжи...
   Рассольник был недосоленный, он поморщился, посмотрел на Зазнобу Ивановну.
   Это точно была не Ева. Встряхнул всю солонку, благо там было мало.
       Скрипнула дверь в прихожей, пришла жена. Это ему напомнило мороз, лыжи,
    Еву и почему-то море.
       - Народу-то, народу! - встряхнув сумки с колбасой запричитала Екатерина -
   Как будто последний день живут!
       Катька тоже была не Ева с выщипанными усами под носом и длиннющей поход-
   кой Моцарта. Вошла аккуратно, вытянув черный носок сапога, строевым шагом,
   как всегда любила ходить.
       Новый год, а всё раскисло, разнежилось, как весной. Она вошла и грязь
   ровным слоем легла напротив табуретки Зазнобы Ивановны. Та неравнодушная
   к чужой и одновременно своей грязи - дочь всё-таки, сказала:
       - Разулась бы! Дать тебе веником!

       Адам в мыслях раздевал Еву дальше. Снял беленькие гольфы с очаровательно
   маленьких ножек, открыв маникюрно накрашенные ногти. Неужели эти ножки только
   что стояли в лыжах? Нет, конечно, он запутался с этими бабами!               
       Было море, пляж, дельфины и лошади со всадниками, и биноклями у глаз.
   Видимо не один он раздевал Еву.
       - Брысь, всадники!
   Под руку попала кошка Жанка. Погладил. Хорошая. Любимая. Солнышко!
       - Народу-то, народу! - Катька снимала сапоги - И колбаса что-то дешевая?

       Блузка у Евы была ослепительно алая, открывала белый шикарный бюстгальтер
   и родинку на левом плече.

       - Рассольник замечательный! - хвалилась теща - Костя, спой, что там про
   царя-то?
       Адам быстро сложил помятую чужими руками блузку, заерзал и ответил:
       - Да ладно вам смеяться, вырвалось что-то.
   За окном отчаянно била капель. Екатерина окончательно сняла сапоги.       
       Ева, окончательно раздевшись стояла в углу, как нашкодивший щенок, и уже
   не привлекала в мыслях Константина своей голой попкой.
       Рассольник был действительно вкусный, хотя уже и пересоленный.
   Ну а какой же он должен быть? Это же рассольник!
       И жизнь продолжалась!

                2007 г.