Укус Глава 10

Со дня исчезновения Алтая прошло немногим больше месяца. Болезнь окончательно свалила Николая; он редко выходил на прогулки самостоятельно, больше лежал и думал о своем, невысказанном… С ним, то и дело, кто-нибудь находился рядом, чтобы хоть как-то отвлекать от волнующих воспоминаний. Заходил и Артемка, делясь рассказами об игрищах с мальчишками на поляне, за селом, там теперь сухо и зелено. Порой, вместе с дядей Колей, вспоминали Алтая и верили в его скорое возвращение.

Приехав из района, Антон сразу же начал делать уколы новым, более эффективным, как он считал, препаратом, заверяя друга о непременном, скором улучшении его состояния. Николаю действительно стало лучше; он начал самостоятельно выходить из дома и прогуливаться по двору, веря Антону, однако он не знал, что вирус, незримо продолжал творить свое гнусное дело и, спустя некоторое время, Николай вновь почувствовал себя хуже.

Антон беспрестанно умолял ехать в районную больницу: лошадь крепкая найдется, по распутице вытянет, а то и с обозом, но непреклонный друг был верен сказанному. В очередной раз он ушел расстроенный. В комнате осталась одна Анюта.

Николай приподнял повыше подушку; голова кружилась, гудели ноги. Анна сидела рядом, держа в мягкой ладони горячую руку любимого.

— Я рад, что ты у меня есть, — сглатывая сухим ртом, чуть слышно произнес Николай. Придерживая, Анюта подала ему стакан воды и, наклонившись, не ответив, тихо коснулась мягкими, влажными губами, осунувшейся, небритой щеки дорогого ей человека.

— Мне нужно сказать тебе правду, — продолжал он, — не простудная это болезнь, не воспаление, как говорит тебе Антон.

Анна смотрела взволнованно, не отрывая пристального взгляда от Николая. Она действительно знала от Антона, что у Коли редкая, затяжная и тяжелая форма воспаления легких. Он уверял, что все пройдет и большие надежды возлагал на какое-то новое лекарство. Она просто воспрянула духом, когда Николай поднялся и начал, вместе с ней, выходить на прогулки. Она осторожно обняла его за плечи, прижалась и посмотрела в тихие смиренные глаза, волнуясь и не зная, что скажет любимый.

— Почему ты не говоришь правду? Я ведь люблю тебя и хочу помочь; не надо, слышишь, не надо меня обманывать, — умоляла Анюта. Ее глаза повлажнели, и Николай поцеловал руку, прося прощения.

— Это другая болезнь, — продолжал он, — и ты должна знать, что она не излечима. Я был укушен тем волком, ну ты знаешь, — тяжело вздохнув, Николай долго смотрел на Анюту; она плакала, а он смотрел, — поздно обратился, затянул, инфекция попала в кровь, да что там… Остальное понятно… — Николай вздрогнул телом и замолчал, глядя вдаль и не зная, чем утешить. Наверное глупо, само по себе, это признание… Зачем только он позволил себе ранить Анюту, зачем сказал?

Придя домой, Анна легла на кровать и долго плакала. Вместе с ней, сидя на табурете, молча, одними глазами, плакал дед Никифор. Он знал все…



Быстро покрывая большие пространства, волк резко взял вправо и остановился, вытянув вперед взмыленную, мокрую морду; поморщил нос и облизнул страшную пасть. Потянул воздух, принюхиваясь к обычной с виду траве, подошел к кусту колючего боярышника; пыльцой от цветка щекотало нос. Однако он уловил резкий и противный запах собаки. Шерсть на хищнике заходила. Он зарычал, гневно обнажая мощную клыкастую пасть. Запах был знакомый и свежий. Зверь знал его… Это тот самый пес, который ликовал возле клети, радуясь его заточению; он хорошо запомнил дух, исходивший от его вонючего тела. Пришла пора расправиться с врагом за дерзость и унижения, какие пришлось тогда пережить… Зверь стрелой устремился бежать по свежему следу ненавистного пса. Непреклонный в своем стремлении мстить, он искал и жаждал встречи.

Алтай начинал признавать охотничьи, знакомые ему места, где часто бывал с хозяином и метил территорию своих владений. Уверенный в правильности пути, он с не меньшим рвением отдавал свои силы устремленному бегу, совсем не чувствуя, что гоном, по его следу мчится злой и могучий враг и, бежит он яростнее, напористей и быстрее; голодный и страшный, как всепожирающий смерч…

Обойдя густой, зеленый ельник, собака остановилась, потянула носом воздух, тщательно обнюхала траву у передних лап. Здесь недавно прошла росомаха. Алтай знал эту пройдоху, поэтому не решился сойти с намеченного им пути и, постояв еще некоторое время, с новой силой устремился к заветной цели. Теперь он был совершенно уверен, что уже недалеко, где-то рядом, его ждет любимый хозяин. Как давно он здесь не был; казалось, все вокруг посветлело, повеселело и бесконечно радуется его возвращению. Это была лишь теплая, одетая в чарующий наряд, весна.

Собака преодолела глубокий овраг, затем широкую, далеко тянувшуюся луговину и, вот она; последняя просека. Вдали появилось знакомое, село, где жил хозяин. Алтай всегда помнил и представлял радостное, с улыбкой, лицо; видел веселые, ни с чем не сравнимые, большие и добрые глаза. Вот и сейчас он уже чувствовал его теплую, ласковую руку на своей, кружившейся от собачьего, простого счастья, голове.

Он бежал, устало переставляя ноги, уверенный, что добежит, что обнимет его хозяин и, будет он долго лизать его нежные руки и лицо. В эти мгновения не было во всей вселенной пса, счастливее Алтая, не существовало столь горячо бьющегося в любви к человеку, собачьего сердца. И никто не помышлял, что вот уже рядом; след в след, неистово мчится сильный и грозный зверь, ярость которого не знает предела.

По силе запаха волк чувствовал близкое присутствие собаки, что придало ему новые силы. Цель стала близка, и хищник мощно рвал из-под себя землю. Яростью и болью давило мощную грудь дикого зверя. Вырвался клокочущий гневный рык; волк набегал…

Алтая бросило в сторону с тропы, он обернулся к нападавшему противнику и замер в ожидании. В мгновение приготовившись он уже ждал мощной атаки противника; шерсть заходила и вздыбилась, узлы крепких и сильных мышц напряглись, каменея и разливая энергию по всему телу. Алтай почувствовал в себе огромный прилив сил, словно рядом стоял хозяин, защищая которого предстоит драться. За него он готов был стоять на смерть.

Но не мог знать тогда Алтай, что и атакующий его волк шел в открытую схватку за свою правду; за боль и страдания, за неотступную, не остуженную память, за долю избранную им. Месть зверя, раздраженного болезнью, усугубила его свирепость, становясь беспощадной. Когда сходятся два сильных противника, уверенные в своей правоте, то взору невольно предстает страшная картина схватки жизни со смертью.

На ужасающие вопли и рев рвущих друг друга бойцов, выбежали деревенские мальчишки. Они смотрели издали, боясь подойти ближе; кто-то бросил тревожный клич:

— Стойте, там волк!..

Артем подбежал со всеми. Растерянно глядя на рвущих друг друга соперников, он узнал Алтая. Он никогда не видел его таким; собака с ревом рвала окровавленный загривок страшного и сильного волка. Мощной пастью хищник перехватил переднюю лапу собаки и казалось, вот-вот оторвет ее, такими сильными были его рвущие, беспощадно, челюсти. Собака не сдавалась и клочья волчьей шерсти летели в стороны от вихрем крутящихся животных. Перепуганный Артемка закричал:

— Алтай!.. Алтай!..

Собака на короткое мгновение расцепилась с хищником; передняя лапа была явно перекушена и схватка, в любой момент, могла быть решена не в пользу Алтая. Это заметил Артем и, с криком:

— Надо разнять их, пацаны! — ухватил березовый кол, лежавший неподалеку от копны сена. Никто из сверстников не решался подходить ближе.

— Бегите за моим отцом, за дядей Колей, — кричал Артем бросаясь на защиту яростно дерущейся собаки. Несколько мальчишек, тут же, бросились звать на помощь кого-нибудь из взрослых.

Алтай начинал явно сдавать, хотя и волчья шкура стала мокрой от кровавых потеков. Смешанная с землей поляна, местами походила на неуклюже взрытое поле; клочья травы и комья выдранной мощными лапами дерущихся, почвы, напоминали о гибельном побоище. Воздух оглашал тугой рев беспощадно рвущих друг друга четвероногих. Их утомленное ворчание все чаще сменялось высокой, болезненно срывавшейся нотой…

Артемка не понял, как был сбит дерущимися и, как отлетел в сторону его березовый кол, он понял одно; схватка шла на смерть и ему никак не удастся помешать или переломить ее ход.

В отчаянии он предпринял попытку напасть на волка еще раз; отогнать зверя, помочь истекавшему кровью Алтаю. Тут же отскочил; к дерущимся невозможно было даже приблизиться. В слезах отползая от места схватки, он начинал понимать, чем закончится поединок.

— Алтай! — с болью в голосе кричал он, — Уходи!.. Фу!.. Нельзя!.. Уходи же, Алтай!.. Домой, Алтай!..

Сопротивление Алтая слабело и, с каждой минутой все сильнее чувствовался неотступный натиск кровожадного, свирепого хищника. Артемка видел, как глухо ударилось тело собаки о землю, как пылко и остервенело работал клыками зверь, убивая последнюю надежду.

Не обращая внимания на поднявшийся в поселке переполох, волк продолжал рвать собаку, вовсе не помышляя оставлять израненного пса в покое. На шум, с ружьями, бежали деревенские мужики и бабы, с галдящими наперебой ребятишками.

Собрав остатки сил, израненный Алтай, сопротивлялся как мог. Но их хватило совсем не на долго. Еле двигая головой, он уткнул разорванную пасть в теплую, черную землю…

Наконец-то, почуяв опасность, зверь, оставил пса и потащил непослушное, разодранное в клочья тело, к лесу отходя все дальше и дальше от ненавистных двуногих. Раздалось несколько выстрелов в его сторону. Стреляли подбежавшие мужики; в их числе был и Антон.

Поразить хищника так и не удалось; бег зверя был еще быстрым. В конце, концов он исчез, укрывшись спасительными кронами леса.

Артем безудержно рыдал, уткнувшись лицом в грудь отца. Рядом с Алтаем, склонившись, на коленях, в расстегнутой светлой рубахе, сидел Николай. Он был бледен, но пришел, теряя силы…

Алтай еще видел и наверное, узнал хозяина, почувствовал нежное поглаживание рук. Не сдерживая слез, Николай прильнул к его морде и долго сидел так не двигаясь. А когда оторвался, то глаза его верного друга уже не искали взгляда своего хозяина; они замерли, в них вошла стылая, разящая холодом и вечной разлукой, смерть. И лишь темная, изрытая поляна должно быть еще хранила тепло горячей, безжалостной схватки двух смертных врагов, чья шерсть и кровь, смешавшись с землей, оставили здесь свою память.

Антон застал друга у могилы собаки; Николай пожелал проститься с ним один. С грустью глядя в синеющую даль тайги, он был ничуть не потревожен его приходом. Внешнее спокойствие Николая ничем не выдавало той бури и шквала эмоций, какие таились в его израненной, изболевшейся душе. Антон искал способ хоть как-то разговорить друга, снять груз и тяготу утраты, иначе прожорливая болезнь быстро возьмет верх над ослабленным организмом. Он, порой, поражался невероятной стойкости друга, потому и не переставал верить в то, что Николай справится и болезнь отступит. Сейчас все то, во что он верил и чем жил — убито… Плечо и совет друга могли бы поддержать и успокоить.

Какое-то время оба молчали. Антон заговорил первым, всем сердцем сочувствуя другу.

— Нельзя сейчас терзать душу, Николай, возьми себя в руки. Ты можешь, я знаю…

Слова не ладились и не шли; он замолчал. Николай тянул с ответом, но все же, заговорил.

— Антон, я понимаю твое беспокойство и желание помочь. Спасибо тебе за поддержку, за все, что сделал для меня, но ведь это же Алтай, — почти срывающимся голосом выдавил из себя Николай, — он ведь ко мне шел, домой, понимаешь! А где он был, с кем? Не ты, не я этого не знаем. Но он нашел нас сам, слышишь, Антон, нашел!.. Какой трудной и долгой была его дорога, можно себе представить, и такой ужасный конец. И все он — этот дьявол… Я не хочу, чтобы он жил, я не позволю… Это его последняя жертва, слышишь, последняя, — Николай чуть было не сорвался на крик, но Антон обнял его, успокаивая.

Легкий ветерок донес свежий запах тайги. Вечерело… Антон вернулся домой и не раздеваясь лег на кровать. Клавдия, понимая тревожное состояние мужа, погасила свет и вышла на кухню к сыну.

Артем сидел у окна, печальный и задумчивый.

— Ты знаешь, мама, теперь я знаю кем буду, когда выросту. Я стану писателем.

— Почему? — поинтересовалась мать.

— Но ведь я должен рассказать людям об Алтае, о том, как он погиб; он ведь жил, как и мы… Ведь он герой, он так любил дядю Колю. И я всегда буду его помнить…

— Правильно, сынок, ведь ты пытался ему помочь, а это главное…