Укус Глава 11

На краю узкой, заросшей по обе стороны поляны, под ольховой тенью, отлеживался хищник. Он с трудом находил в себе силы чтобы поворачивать голову или шевелить отяжелевшим, неподвижным телом. Парализовавшая его боль тянула к земле и казалось, ничто не способно было принудить полуживого зверя сменить место. Волк мучился, зализывая раны. Вот уже третий день он недвижимо лежал, и любая попытка подняться давалась с болью, хищник слабел, без питья и пищи…

Утро следующих суток зверь встретил в тревоге; его обоняние уловило легкий запах. Коснувшись чувствительного носа, он ловко просочился внутрь, разбудив все необходимые центры. Волк устало приоткрыл слипшиеся веки, потянул воздух, поднял голову. Покой, тишина и надоедливый, неугомонный писк птиц; это все, что окружало его за последнее время. Обманчивое безмолвие хоть и настораживало, однако ни одна живая душа не нарушала владения его уединенного мира. Лишь сегодня, легкий утренний ветерок, разбуженный первыми, теплыми лучами, гнал в его сторону волнующий, не ясный запах.

Где-то не далеко, треснула ветвь. Волк приподнялся на передние лапы, вслушался. Шум повторился и он, вынужденно поднявшись, осторожно ступая, обошел поляну и скрылся в густой сосновой поросли, с противоположной ее стороны. Затаившись, стал ждать…

Необходимо было избежать столкновения с кем бы то ни было, исчезнуть и не выказывать себя. Волк жал уши, стелился к траве, и забыв про боль, зорко всматривался в створ видимого пространства поляны.

Раздвигая низкорастущие ветви кудрявых берез, на открытую лужайку, пошатываясь от усталости, вышел охотник. Это был двуногий, тот самый; волк узнал его… Инстинкт подсказывал, что нужно бояться этого человека.

Николай устало оглядел небольшую полянку. Никого не было. В лучах света она была тиха и приветлива. Покой леса, утопавший в неназойливой трескотне кузнечиков и стрекоз, щекотал уши. Положив винтовку рядом, он принялся медленно развязывать, полинявший армейский вещмешок. Запасы немного оскудели. Николай достал кусочки жаренного мяса и, несмотря на полное отсутствие аппетита, принялся за еду. Сухая пища не лезла в горло и от одолевавшей слабости, хотелось спать. Остатком имевшихся сил Николай старался бороться с усталостью. Он верил, что зверь где-то рядом, совсем близко; Алтай крепко потрепал его. Николай вновь принялся за еду, пытаясь хоть этим добрать так необходимые ему силы.

Резкий, едкий запах мяса ударил по чувствительному носу хищника, вынудив его заворочаться. Дразнящая слюна обильно заполнила пасть, требуя утоления голода. Попытавшись сглотнуть, волк раскрыл ее и, не произвольно лязгнул зубами, издав при этом неосторожный, громкий гортанный рык. Николай, забыв про запасы, оставленные лежать на траве, тут же, бросился на звук. Зверь, болезненно корчась, устремился прочь от поляны. Николай, пытаясь поскорее догнать ненавистного хищника, спешил. Знал, что раненому зверю далеко не уйти. Хотелось вытеснить его на открытое пространство, где волка пуля догонит… Собрав в себе остатки сил, он быстро шагал следом, то и дело, ловя напряженным взглядом изогнутую спину зверя.

Тело раненого хищника кровоточило; раны вскрылись, растрескалась, порезанная клыками собаки, шкура. Теряя силы и превозмогая боль, волк отходил к мари. На выручку ослабшему телу пришла хитрость; при встречах с двуногими спасти могла только она. В открытую схватку с ними мог вступить лишь гонимый голодом зверь. Но даже и в этих случаях, голодный напор не спас бы дерзнувшего. Двуногий был сильнее…

Зверь трусовато отходил, чувствуя за спиной преследование. Небо посветлело, распахнулась лесная ширь. Старый ворон, перелетая с одной осины на другую, зорко и терпеливо следил за странным движением в лесу. Ему становилось интересно; он любил разносить молву и клеветать на живущих там, внизу… Два странных существа, не обращая внимания на летний, теплый день играли в опасную игру со смертью. Небо для них было серым и мрачным, меркли краски прекрасного и живого; вперед толкала обреченность действий, неотвратимо влача за собой тень неминуемой развязки.

Волк резко повернул вправо и, узнавая местность, потащился в сторону болота. Далее, в глубь, марь постепенно переходила в топь. Он знал и чувствовал проходы; в надежде отвязаться от двуногого, ловчил… Скоро захлюпали лапы и двигаться стало труднее. Едва проскочив кочковатую топь, волк расслышал, как следом, в зеленую, болотную жижу с шумом ступили сапоги двуногого. Зверю было известно это хмурое, топкое место. Не случайно, пройдя здесь и выйдя на противоположную сторону, где чувствовалась земная твердь, он остановился.

Волк хитро и зло смотрел в ту сторону топи, где медленно, мотаясь из стороны в сторону, устало брел Николай. Недовольно рыкнув, зверь облизнулся и лег. Чувствуя, что двуногий здесь не пройдет, он делал передышку. Оставаясь на виду, волк словно бросал двуногому вызов, сбивая с толку и, мешая ступать верным шагом.

Николая тревожило болото, обойти которое было сложно. Потерять волка из вида ему вовсе не хотелось и, не смотря на трудности, он продолжал осторожно двигался дальше. Расстояние до хищника сократилось, и Николай отчетливо увидел в отдалении, стоявшего на тверди, волка. Сердце билось натужно и часто:

«Почему он не уходит?..» — стучало в голове.

Зверь был отчетливо виден. Начиная понимать, что стрелять нужно именно сейчас, Николая тревожила вероятность испугать зверя. Он замер и прекратил движение, не сводя напряженного взгляда с хищника. Расстояние позволяло; цель была близко:

«Надо стрелять…» — окончательно убедил себя в мысли Николай.

Но тут случилось неожиданное; левая нога, потеряв устойчивость, перестала чувствовать под собой опору и медленно стала уходить вглубь. Топь ожила и заговорила, зашлась тошными пузырями, изрыгая из потаенных, страшных глубин, бурлящий и противный газ. Николай скоро завалился на бок, ощущая ледяную сырь болота.

Волк, не сводя глаз с двуногого, напряженно следил за происходящим, будто все, что случилось, шло по его хитроумному плану. Словно он, вновь, вонзает свои клыки в очередную, обреченную жертву, только вот дотянуться до нее сложно.

Николай сделал несколько неуклюжих движений, чтобы высвободиться, но непослушное тело опускалось все ниже. Под ногами тревожное ощущение пустоты, сырого леденящего холода и мрака… И лишь винтовка, зацепившаяся при падении за зеленую кочку, удерживала его от неминуемого конца…

В трудном, полу-распятом положении он замер, боясь пошевелиться. Силы иссякали еще быстрее, чем время, отведенное для борьбы с неумолимой и прожорливой топью и лишь желтые, похожие на смерть глаза волка, в ожидании конца, нагло продолжали смотреть на человека.

Собрав последние силы, Николай плавно потянул спасительную кочку на себя; лишь на несколько долгих, последних секунд поднялось его тело над всепоглощающей, прожорливой пропастью. Он вскинул винтовку и, на мгновение замерев, сделал одиночный, но верный выстрел.

— Попал!.. — только и успел произнести Николай.

Последний вздох был глубоким и долгим, как стон отболевшей души, обретшей покой и благо…

ЭПИЛОГ

Дед Никифор спешил, торопливо ступая по едва различимому следу Николая. Он пытался понять причину его столь внезапного ухода в тайгу. Что вынудило ослабленного, больного человека на опрометчивый поступок, что заставило идти на риск? Боль, переполняя, тяжелым камнем лежала на душе Никифора.

Внезапно, следуя окраиной болота, старик увидел одиноко лежавшее, старое ружье Николая. Страшная догадка происшедшего не оставила никаких надежд бывалому, опытному охотнику…

Зацепившись ремнем за стойкую, зеленую поросль кочки, оно не утонуло, а было поднято плотно растущей осокой на поверхность, будучи отвергнуто болотом, как нечто чуждое и лишнее ее природе. Исполнив последнюю волю своего хозяина, оно молчаливо свидетельствовало и вещало людям о порыве, боли и помыслах обреченной человеческой души. Доносило тревожную весть о любви и долге, о жажде жизни и непримиримой борьбе двух разнящихся сердец.

Соседство добра и зла, мести, преданности и сострадания — это то, что как белое и черное, манящее и отталкивающее, имеющее место в жизни, роднило и навевало грусть, делилось прожитым.

Никифор стер кулаком скупую слезу и посмотрел вдаль, где белоснежные вершины далеких гор неутомимо бороздили голубизну неба, кутая и пряча сияющие снегом гольцы в пушистую мякоть облаков; там перевал, там соболь…

______________

05.03.2018

Владимир Кремин. (Цельмер).