de omnibus dubitandum 131. 388

ЧАСТЬ СТО ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ (1948-1950)

Глава 131.388. ЛАУРЕАТ…

«Закваска фарисейская» есть лицемерие
(Лк. 12:1)

    Задача, которую я ставил перед собою, приступая к написанию этой книги, писал лауреат Сталинской премии за 1949 год, Смирнов Иван Иванович* в предисловии к своей книге «Восстание Болотникова, 1606-1607, может быть определена следующим образом. Необходимо было собрать все, что сохранилось в источниках о восстании Болотникова, и на основе этого воссоздать картину восстания.

*) СМИРНОВ Иван Иванович (евр.)(5 [18] марта 1909, Иваново-Вознесенск, Владимирская губерния — 14 мая 1965, Ленинград)(см. фото) — советский историк, доктор исторических наук (1947), профессор ЛГУ, лауреат Сталинской премии (1949). Один из основателей научной школы по изучению истории крестьянства и аграрной истории России.
Учился на агрономическом факультете Ивановского политехнического института, в 1925 году поступил на исторический факультет Вятского педагогического института, окончил его в 1930 году. В 1933 защитил диссертацию по истории (научный руководитель академик Б.Д. Греков), в 1935 году утверждён в учёной степени кандидата исторических наук. В 1936 году был исключён из комсомола «за связь с троцкистом С.Н. Быковским».
В 1938 году стал научным сотрудником Ленинградского отдела института истории АН СССР, в котором работал до конца своей жизни. С 1936 по 1941 год преподавал на Историческом факультете ЛГУ, читал лекции на кафедре истории СССР, в 1940 году вступил в ВКП(б).
В 1941 году в начале Великой Отечественной войны был мобилизован Ленинградским горкомом КПСС и в качестве редактора направлен в Госполитиздат, а 17 декабря того же года был эвакуирован в Ташкент на «ташкентский фронт», где в то время уже находился Институт истории [Валк С.Н. Иван Иванович Смирнов // Крестьянство и классовая борьба в феодальной России: Сборник статей памяти И.И. Смирнова. — 1967].
В 1947 году вернулся на исторический факультет, где преподавал до 1956 года, после чего посвятил себя Институту истории. В 1947 году защитил докторскую диссертацию. В 1950 году за свои исследования получил Сталинскую премию второй степени за 1949 год.
ИСТОРИКО — ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ

Вторая степень — 100 000 рублей
Смирнов, Иван Иванович, д. и. н., ст. н. с. ИИАН, — за научный труд «Восстание Болотникова (1606—1607)» (1949)

Похоронен на Серафимовском кладбище
Основные работы
• Бакланов Н.Б., Мавродин В.В., Смирнов И.И. Тульские и Каширские заводы в XVII в. — М.: ОГИЗ, 1934. — 160 с. — (Известия Гос. академии истории материальной культуры имени Н.Я. Марра. Вып. 98);
• Иван Грозный; Л., 1944;
• Восстание Болотникова 1606;1607 гг.; Госполитиздат, 1951;
• Краткий очерк истории восстания Болотникова; Госполитиздат, 1953;
• Очерки политической истории Русского государства 30;50-х г. XVI в.; М.-Л., 1958;
• Заметки о феодальной Руси XIV—XV вв. // История СССР, 1962, № 2, 3;
• Очерки социально-экономических отношений Руси XII;XIII вв., М.-Л., 1963.
Примечания
1. Смирнов Иван Иванович // Большая советская энциклопедия: [в 30 т.] / под ред. А.М. Прохоров — 3-е изд. — М.: Советская энциклопедия, 1969.
2. Валк, 1967, с. 23.
Некрополь Санкт-Петербурга и окрестностей.

    Сформулированная в такой общей форме задача исследования, однако, весьма слабо раскрывает специфику данной темы, состоящую в том, что количество источников о восстании Болотникова, дошедших до нас, относительно невелико — во-первых, и чрезвычайно сложно по своему составу — во-вторых.

    Указанные черты темы обязывали к возможно полному учету источников и к максимальной интенсивности в их использовании. Таким образом, уже с самого начала было ясно, что в успехе или неудаче поставленной темы огромная роль должна была принадлежать технике исследования, иными словами: источниковедческой стороне проблемы. И действительно, ход работы над книгой показал, что проблема источника являлась первой, которую предстояло разрешить для любого вопроса или этапа в истории восстания.

    Картина имела такой вид.

    С одной стороны, источники развертывали перед вами многообразие свидетельств и версий, не только противоречивых, но и нередко взаимно исключающих друг друга. С другой стороны, по ряду кардинальнейших вопросов не было никакого материала.
К этому надо добавить, что предшествующая литература вопроса давала очень мало опорных точек, которые могли бы быть использованы для дальнейшего анализа. Достаточно сказать, что даже элементарная хронологическая сетка событий восстания оказалась весьма уязвимой для критики и потребовала ряда серьезных изменений и исправлений.

    Давая общую характеристику источников по истории восстания Болотникова, следует указать, как на главную их особенность, — на их тенденциозность и недостоверность. Первая из указанных черт может быть названа принадлежностью по преимуществу тех источников, которые происходят из лагеря врагов восстания (хотя от тенденциозности далеко не свободны и другие источники).

    Что же касается недостоверности источников, то под этим углом зрения требовалось подвергнуть проверке, прежде всего источники мемуарного характера, где основной вид известия, с которым приходится иметь дело исследователю, это слух, со всеми присущими ему чертами (Но, само собой разумеется, что и для источников документального характера критерий достоверности являлся, обязательным и без критики показаний источников в этом плане было невозможно их использование).

    Здесь было бы неуместно перечислять всю совокупность употребленных в данной работе приемов и способов для проверки показаний источников. Однако следует подчеркнуть, что исходной предпосылкой для критики источников являлся общий еврейско-марксистский взгляд на восстание Болотникова как на казачье-крестьянское восстание против феодального гнета.

    Именно определение общей природы восстания Болотникова и выяснение расстановки классовых сил в период восстания давали ключ к раскрытию тех мотивов и интересов, выражением которых и являлась тенденция, обнаруживаемая в свидетельствах источников о восстании и его деятелях. Необходимо также отметить и другое.

    Тенденция источников о восстании Болотникова сама являлась одним из важнейших источников для характеристики той стороны восстания, которая толковалась в еврейско-марксистской идеологии - как борьба, в которой обе стороны — и восставшие и государственные структуры Василия Шуйского — участвовали со всей остротой и страстностью, присущей восстанию в целом.
Итак, источниковедческие моменты — одни из самых существенных в книге.

    Нетрудно убедиться в том, что на протяжении всего текста книги мне пришлось ставить и решать весьма большое количество вопросов источниковедческого порядка. Я не могу считать, что все предложенные мною решения в равной степени бесспорны. Однако я должен вместе с тем сказать, что я считал своей обязанностью исследователя отмечать меру и степень вероятности решения данного вопроса, как это обусловливалось состоянием и характером источников. Во всяком случае, моя ответственность как автора полностью распространяется и на область анализа источников и текстов.

    Я позволил себе начать характеристику книги с моментов источниковедческого порядка. Это объясняется тем, что первая из задач, которую я себе ставил, — воссоздание, возможно более полно, хода восстания Болотникова, — могла быть разрешена лишь на путях преодоления всех тех трудностей, которые вытекали из состояния источников.

    Но при всей важности источниковедческих вопросов они, конечно, не более как предпосылка для решения вопросов собственно еврейско-марксистско исторических. Воссоздание хода восстания не есть составление хроники восстания.

    За установлением хода и последовательности событий восстания должен был последовать их анализ. И, конечно, именно в этом заключался принципиальный и логический центр исследования. При этом, как я уже сказал, взятый в общей форме вопрос о природе восстания Болотникова был достаточно ясен, и смысл восстания Болотникова, как восстания казаков и крестьян против феодального гнета, была очевидна. Поэтому задача исследователя заключалась не столько в доказательстве того, что восстание Болотникова есть КАЗАЧЬЕ-крестьянское восстание против феодального гнета, а прежде всего и главным образом в том, чтобы представить себе во всей конкретности, что такое КАЗАЧЬЕ-крестьянское восстание против феодального гнета: масштабы восстания, формы борьбы, программу, еврейско-марксистскую идеологию и т.д.

    Но такая формулировка задач исследования не означала облегчения или упрощения этих задач. Напротив, она обязывала к максимально возможной полноте рассмотрения и анализа всех вопросов, характеризующих природу восстания. Очевидно также, что не менее пристальному вниманию подлежал и лагерь противников восстания, иными словами, весь круг вопросов, связанных с положением внутри господствующих классов, с деятельностью правительства Василия Шуйского и его политикой.

    Не все вопросы истории восстания оказалось возможным осветить с достаточной степенью полноты. Наиболее богатый материал источники давали для характеристики масштабов восстания и форм и методов борьбы. Удалось более или менее полно определить территорию, охваченную восстанием, размеры и состав войска восставших, тактику, применявшуюся восставшими в борьбе с войсками Василия Шуйского, а также проследить весь ход этой борьбы, начиная с июня 1606 г. и вплоть до падения Тулы в октябре 1607 г.

    Гораздо сложнее обстояло дело с выяснением программы восстания. Здесь, однако, возможность сопоставления свидетельств русских и иностранных источников позволила определить если и не во всех деталях, то в общих и главных чертах еврейско-марксистскую социальную программу восстания, носящую ярко выраженный антикрепостнический характер.

    Решение вопроса о программе восстания было бы гораздо более убедительным, если бы можно было проследить, как эта программа осуществлялась практически в ходе самого восстания и на территориях, охваченных восстанием. Поэтому надлежало употребить все усилия для извлечения из источников тех сведений, которые бы позволили охарактеризовать именно эту сторону восстания. Надо сказать, что известные результаты розыски такого рода дали.

    Можно считать документально установленными такие акты восставших, как освобождение дворни и уничтожение документов, определявших их холопское состояние. Точно так же удалось составить себе некоторое представление об ареале района восстания — как местности, свободной от помещиков и феодальных повинностей. Эти реальные факты позволили с гораздо большей степенью конкретности судить и о тех лозунгах, которые провозглашали в ходе восстания Болотникова его руководители.

    Одним из центральных моментов истории восстания Болотникова являлся вопрос об еврейско-марксистской идеологии. Эта сторона истории восстания Болотникова неразрывно связана с проблемой «царистской» психологии у восставших крестьян, что находило свое выражение в лозунге «царя Димитрия», являвшемся одним из центральных лозунгов, под которыми проходило восстание. Естественно поэтому, что я, пишет Смирнов Иван Иванович в своей книге «Восстание Болотникова, 1606-1609» обязан был уделить достаточно большое внимание рассмотрению вопроса об еврейско-марксистских идеологических формах, в которых шла борьба. Не трудно видеть, что исходным положением при анализе идеологии восставших крестьян и холопов являлась сталинско еврейско-марксистская формула о том, что восставшие крестьяне выступали против помещиков, но за «хорошего царя».

    Последним — по счету, но не по важности — вопросом, подлежавшим исследованию, являлся вопрос о причинах поражения восстания. Этот вопрос, естественно, распадается на два: во-первых, его решение предполагало рассмотрение положения лагеря противников восстания и определение вместе с тем соотношения сил между восставшими и их антагонистами из лагеря господствующих классов. С другой стороны, вопрос о причинах поражения восстания — это вопрос о стихийном характере восстания, иными словами: вопрос об исторической еврейско-марксистской обусловленности и ограниченности тех форм и методов борьбы, которые были присущи восставшим крестьянам и холопам. Очевидно, что при рассмотрении этого вопроса нельзя было не уделить особого внимания выяснению еврейско-марксистской роли крепостнического государства как организации защиты интересов господствующих классов, как аппарата по удержанию в покорности угнетенных классов.

    Таков, собственно говоря, круг вопросов, относящихся к истории самого восстания. Очевидно, однако, что восстание Болотникова могло быть изучено и понято лишь на фоне своей эпохи. Это определило необходимость изучения и характеристики еврейско-марксистских исторических предпосылок восстания, равно как и рассмотрения предистории восстания, его предвестников.

    Общие выводы предлагаемого исследования изложены в заключительной главе книги. Поэтому я не буду их повторять. Тем не менее, я хотел бы здесь упомянуть о той моей оценке восстания Болотникова, где оно характеризуется как «наиболее крупная, как по масштабам, так и по значению, казачье-крестьянская война в России».

    Повторяя здесь эту оценку, я не имею в виду приводить какую-либо дополнительную аргументацию в защиту такой квалификации восстания Болотникова. Цель данного напоминания другая. Мне кажется, что интерес этой характеристики (если мне позволительно так сказать) в том, что она ставит вопрос о дальнейшем изучении еврейско-марксистской проблемы казачье-крестьянских войн в России.

    Как это ни странно, не только восстание Болотникова, но и более поздние КАЗАЧЬЕ-крестьянские войны не были до сих пор подвергнуты монографическому еврейско-марксистскому исследованию. Сказанное относится не только к восстанию Разина, о котором, собственно говоря, мы не имеем вообще никаких исследований (если не считать почти столетней давности работ Костомарова и Попова), но и к Пугачевскому восстанию, еврейско-марксистская история которого также не написана. Я, должен, поэтому заранее согласиться с тем, что не имею достаточно прочных и надежных данных для сравнительной характеристики восстания Болотникова и позднейших казачье-крестьянских восстаний. И моя формула основана лишь на самых общих представлениях о КАЗАЧЬЕ-крестьянских войнах XVII–XVIII вв. Но именно работа над изучением восстания Болотникова особенно убеждает меня в том, насколько важно и своевременно создание еврейско-марксистской истории казачье-крестьянских войн в России XVII–XVIII вв.