Под северным сиянием

Мы плыли на корабле от поселка Рабочеостровск в сторону острова, который назывался «Немецкий Кузов». Название «Кузов» произошло от саамского «куз-ойвэ», что означает «еловые головы». По палубе гулял порывистый ветер, бесцеремонно расталкивая нас в стороны, а морской влажный воздух оседал сыростью в ногах и сковывал холодом пальцы рук. Предстоял очередной нелегкий съемочный день на севере Карелии среди беломорских просторов.

Наконец мы увидели мрачные очертания острова. Подойти к нему вплотную на корабле не было никакой возможности, и мы начали перегружать наше оборудование в моторные лодки. Подплыв к островному берегу и выгрузив снаряжение, члены съемочной группы занялись подготовкой аппаратуры к работе.

На вершине Немецкого кузова высился какой-то загадочный камень. Сейчас я думаю, что это, вероятно, был сейд, имевший некогда культовое предназначение для местных саамов. Я не выдержал и, взобравшись на вершину, подошел к нему. Рядом с этим особенным камнем я почувствовал мощную энергетику, доносившуюся из глубины веков, а завывание ветра стало напоминать шаманские заклинания на незнакомом таинственном языке. Поверхность острова была устлана ковром из мха, густо усеянным черными жемчужинами. Неожиданно рядом раздался голос Павла Семеновича, с энтузиазмом их собиравшего: “Ты знаешь, как называют эти ягоды?” - спросил он меня. Я недоуменно покачал головой. “Обоссыха”. Нисколько не напуганный такой информацией, я решил присоединиться к Павлу Семеновичу. Жемчужины были холодными, как маленькие льдинки, и при прикосновении к губам немного обжигали их холодом, но, растаяв во рту, раскрывались насыщенной свежестью. Позже я узнал, что ягоды называются вороника, и мне придумались такие строчки:

Вороника, волшебная ягода,
Не насытиться мне тобой.
На далеком северном острове
Скольких ты поила собой?
Будь то губы древнего викинга
Или губы политзэка,
Целовала ты всех живительно
И дарила свои жемчуга.

После того, как было отснято несколько эпизодов, я снова получил возможность побродить по острову. Я вглядывался в даль горизонта, туда, где еле-еле виднелись Соловецкие острова. Ветер становился все сильней, и я укрылся от него в расщелине среди скал. В голове тут же родилось небольшое стихотворение:

Я укрылся среди скал от ветра,
Словно первобытный человек.
Я укрылся среди скал от ветра,
И тепло, и нет тревог и бед.
Как попав в другое измерение,
Как исчезнув вдруг с лица земли,
Я укрылся среди скал от ветра
И почувствовал, что рядом ты.

Да, таким вот поэтически вдохновляющим оказался остров «Немецкий Кузов».

Свет уходил, и становилось слишком темно для продолжения съемок. К тому же на море разыгрывался шторм. Мы поплыли обратно. На корабле я зашел в каюту погреться. За столом сидел озябший Петр Николаевич и пил чай. Он почему то вспомнил Высоцкого. «Мы же с ним с одного двора, он тоже с Каретного, только я на десять лет младше. Какой талант был, как тяжело ему с такой ношей в душе было», - Петр Николаевич горестно вздохнул. В голосе его чувствовалось искреннее сопереживание; лицо как всегда выражало особую сосредоточенность на чем-то важном, не повседневном.

Мы уже подплывали к Рабочеостровску, когда кто-то закричал: «Северное сияние!» Я поднял глаза на небо и увидел нереальное разноцветное свечение. Оно переливалось разными красками и, казалось, было так близко, что его хотелось потрогать руками. Вся съемочная группа высыпала на палубу небольшого корабля, чтобы увидеть это северное чудо. Глаза у всех
горели детским восторгом и любопытством, а самым любопытным ребенком казался Павел Семенович, который, выскочив на палубу, встревоженно вертел головой по сторонам и спрашивал: “Где, где?” “Там”, - показывали ему, и Павел Семенович изумленно смотрел в указанном направлении. И все мы замерли и были не в силах оторвать наших глаз от этого чудесного
фильма, который демонстрировала нам суровая и прекрасная природа Беломорья.