Вишни. роман. Ч. 1. Гл. 4

IV
Иногда жители селений, где в непосредственной близости проходили бои, наблюдали в небе воздушные сражения. Но чаще всего малошумные ночные бомбардировщики, словно цикады в летнюю южную ночь пролетали на запад, где минут через двадцать можно было расслышать приглушенные взрывы авиабомб и тем отчётливее были эти звуки в тихую морозную ночь, когда артиллерия отдыхала от дневной «разминки» по расположению укреплённых позиций противника.
Бомбили чаще всего аэродромы немцев, расположенные в окрестностях г. Таганрога и крупную железнодорожную станцию Матвеев Курган. Но, к сожалению, авианалёты были малоэффективны, так как аэродромы очень хорошо защищались зенитными подразделениями немцев, а в самом Матвеевом Кургане крупных соединений вражеских войск не было, они дислоцировались на правом берегу Миуса на возвышенностях кряжа, с хорошим обзором подступов на несколько километров. Их оборонительные сооружения из бетоны выдерживали и артиллерийские обстрелы дальнобойной артиллерии, и взрывы авиабомб. А вот самому Матвееву Кургану досталось и сильно досталось. Немцы, при отходе сожгли много домов жителей, находящихся в эвакуации, а кто переживал эти страшные моменты жизни на  прифронтовой территории, прячущихся во время обстрелов и авианалётов в подвалы или уходящие подальше от обстреливаемых позиций наших частей подальше в поле, куда снаряды фашистской артиллерии не долетали. Но много жилищ пострадало и от авианалётов самих освободителей, что было вдвойне обидно.
Варвара Максимовна, оставшаяся после ухода мужа на фронт главой семьи, дала указания, собрать нехитрые узелки и готовиться к возвращению домой. Правда, никто не мог гарантировать, что их дом уцелел и будет где жить, после возвращения. От мужа и отца семейства успели получить всего два письма. В первом письме он сообщал, что попал в состав мотострелковой дивизии 12-й армии Юго-Западного фронта и своё боевое крещение получил в сентябре месяце на Днепре в районе г. Запорожье. Во втором письме, которое было написано им уже на Донбассе, где бойцы фронта героически сдерживали врага в октябре 1941 года в Донбасско-Ростовской оборонительной операции и воевал в каких-то 100-150 км от родного дома.
Родные написали с места эвакуации, не зная дойдёт ли оно адресату или нет, да и сколько они здесь пробудут, тоже никто знать заранее не мог. Возможно, когда они окажутся дома и по месту проживания, когда наладится обстановка на фронте, получат долгожданное письмо от мужа и отца. Одно только могло радовать домашних, что их Лидия была далеко в тылу и ей там ничего не грозило, но писем от неё они не получали, будучи в эвакуации. 
События конца ноября, начала декабря вселили в людей надежду на то, что, возможно, скоро наступит перелом в войне. Немецкие дивизии были остановлены под Москвой, противостояние по всей линии фронта от Ленинграда до Таганрога, хоть и везде и не на постоянных рубежах, но установилась. И тому, не в малой степени способствовали небывалые даже для наших русских зим, первая военная зима 1941-1942 годов.
Немецкая техника, не рассчитанная на низкие температуры, часто давала сбой. Лёд установился на реках, даже в южных районах страны, включая такие крупные, как Дон и более мелкие, как Северский Донец, Миус и Тузлов. Благодаря этому Красная Армия, форсировавшая по льду в дельте реку Дон, смогла оттеснить немцев, на их неприступную оборонительную систему, которую они сами и назвали «Миус-фронт».
Масштабных боевых действий не происходило и гражданское население в декабре месяце начало возвращаться в освобождённые сёла. Возвратилась и Варвара Максимовна со своими детьми, Василием и Марией, а лучше будет сказать, Васей и Машей. Их возраст и рост «метр с кепкой», а для Маши «с бантом», если бы он был вплетён в её толстую чёрную косу, не позволяют как-то называть их так официально, по взрослому, когда напрашивается еще и добавление отчества Петрович и Петровна.
Не только у Васи, за два месяца пребывания в Крюково появилось много новых друзей, но и у Маши также появились подруги, расставаться с которыми было нелегко, но они пообещали встретиться, обязательно встретиться в этих живописных местах, но уже после войны. Вася со своими товарищами думали не о встрече после войны, а о том, как бы им поскорее попасть на фронт, где бьются их отцы, чтобы побыстрее разбить ненавистного врага, освободив Родину от захватчиков. Глядя им в лица, было заметно, что они повзрослели, даже как-то возмужали за 5-6 месяцев войны, в их глазах исчезли искорки шаловливости, даже хулиганского задора, а появилась строгость и ненависть к врагам их любимой многонациональной Родины, с желанием мстить и непременно победить врага, во чтобы-то не стало.

                ***
Первая декада декабря выдалась очень холодной, морозы в ночные часы доходили до – 250 С, затем отступили, а 16 декабря прошёл снег и, если бы не война, то какую радость доставил бы детворе, превратив уже улегшийся, уплотнившийся в результате изменений погоды, в девственно белый покров, серебристого, блестевшего на солнце кристалликами, наполняя детские души восторженной радостью и счастьем трудноописуемого состояния, присущего беззаботному детскому возрасту. Но этого не было. Радость была омрачена теми событиями, которые были предметом разговора всех, от мала до велика – о войне.
Сами боевые действия мало коснулись этого затерянного, если можно так сказать мира между, расположенного в живописной долине между мирной жизнью в недавнем прошлом и войной в настоящем. Колоны бронетехники и передвижение живой силы противника происходило в основном по дороге, связывающей Ростов-на-Дону с селом Дьяково на Украине, т.е. в трёх километрах в стороне и лишь небольшие их воинские подразделения, на автомобилях и мотоциклах появлялись в селе во время Ростовской оборонительной операции, двигаясь с севера на юг, в сторону Ростова.
Старшие жители села в такие минуты старались спрятать детей в сараи или подвалы, чтобы не подвергнуть всяческой непредсказуемой опасности, которую всегда можно было ожидать от неприятеля. И когда это происходило, Василий с кем-либо из своих новых товарищей взбирался на чердак, откуда через щели и небольшое чердачное окошко вели наблюдение за действиями фашистов. Их чуткие органы обоняния улавливали неприметные для других запахи оружия, смазки оружейной и начищенных, до отражения солнечных зайчиков, сапог, запахи топлива и выхлопных газов, запах нового и незаношенного обмундирования, и, что трудно объяснимо – запах вражьего духа, раздражающего не только органы осязания, но и сам разум, вызывая желание броситься на них, вцепиться неокрепшими ещё подростковыми руками им в глотку, загнав пальцы в поганую плоть, вырвать кадык, через который часто вырывался фанатичный клич «Хайл Гитлер!»
Можно только представить, какой ненавистью к врагу, каким желанием истреблять фашистов, не давая им марать нашу святую русскую землю кованными, залитыми кровью славянских народов, сапогами, были полны солдаты Красной Армии многонациональной Советской республики. Какая боль и вина отражалась в их лицах, когда они были вынуждены сдавать позицию за позицией, селение за селением, город за городом, пока случилась, пусть пока первая, но не последняя и не главная Победа над врагом, до которой ещё были тысячи километром и тысячи трудных фронтовых дней и ночей, тысячи лиц погибших на глазах однополчан. Тот, кто видел эти мужественные и решительные лица наших бойцов во время наступления, с боевыми кличами «За Родину», «За Сталина!», тот никогда не будет сомневаться с нашей победе, победе русского оружия и ещё в большей степени победе русского духа.
Двадцатого декабря семья Домашенко и ещё несколько семей конно-санным обозом возвратились домой в Матвеев Курган. В отличии от эвакуации, проводимой в ночное время, сейчас это производилось с утра в дневное время. Зимний день короток и ближе к вечеру, ещё издали, с пригорка были заметны повсеместно струйки дыма, поднимающего в морозном воздухе вертикально вверх. Но они, зачастую говорили не о мирной жизни посёлка и не о том, что в натопленных домах, а зачастую, в ухоженных, убранных и натопленных хатах не печи пылают на дровах, угле или кизяке, а тлели и дымились до конца не потушенные пепелища строений мирных жителей.
Сердце тревожно билось. Мать, сидевшая в конце саней, незаметно крестилась и шептала какую-то молитву. Хотелось плохие мысли гнать, но не получалось. Напряженную обстановку разрядил вопрос Васи, который он задал, не поворачиваясь, сидя рядом с кучером, обращённый матери:
– Ма! От бати могло уже прийти письмо? Наши-то уже, поди, как две недели Курган взяли. А может он в тех частях служит и домой заходил?!
– Может быть, может быть! – с улыбкой, не желая разочаровать сына, да и себя заодно обратным, отвечала мать – приедем, увидим.
– Хорошо, если будет где жить, – не сдержался огорчить всех кучер, – кто возвращается, половина точно уже без жилья осталась. Немцы сожгли или разбомбили. А, может-быть, вам и повезет – целёхонькой хатёнка останется, – увидев недовольные сказанным, поспешил ретироваться успокоением пожилых лет мужчина, двумя руками держа крепко вожжи и не вынимая изо рта дурно пахнущую плохой бумагой самокрутки.
– Лучше в подвале жить, но дома. Папаня добротный подвал выстроил, жить можно. Думаю, подвал-то уцелеет, однозначно!? – поспешил успокоить, не столько мать, сколько сестрёнку, которая сидела с широко открытыми глазищами, шмыгала носом и вот-вот могла заплакать, – всё хорошо будет! Вот увидишь, Машук!
На затяжном спуске к Матвееву Кургану, где неизбалованным скудным военным пайком притомлённым лошакам стало легче и ощущение близости и видимости родного села, поддало кучеру, а через него с помощью кнута, легким шлепком по бокам, они выпустили одновременно в морозный вечерний воздух из двух пар ноздрей пар, которым заволокло всех, кто находился в санях влажным конским выдохом с фырканьем, что, естественно, привело к покрытию их инеем.
Первым возвращенцев встретил соседский парень, товарищ Васи, который был от него на год старший, это был Вова Цымбал:
– С прибытием, соседи! А мы два дня, как приехали, в станице на реке Кундрючке за Красным Сулином были эвакуированы. А вы где квартировали? – явно обрадованный тому, что в «нашем полку прибыло», как говорят, баламут Вова.
– Здорово дневали, соседи! Так казаки здороваются на Кундрючке? Да мы-то поближе были. Как тут? – спрыгивая с саней, которые ещё двигались за переминающимися в нерешимости тормозить или как, лошадьми, – поприветствовал Вася Вовку и выглядывающей из-за угла соседней хаты, бабы Глаши, бабушки-соседки, опирающейся на посох.
– Да, мы, слава Богу! А у вас стену «глухую» наполовину разворотило бомбой. Я мамке скажу, если чё, у нас покудова перекантуетесь, – так же улыбаясь, как будто принёс соседям радостную новость, констатировал факт, сосед.
– Спасибо, Вова! Здравствуйте, тётя Глаша! – ответила мама Васи, встав с саней и разминая отёкшие ноги, – ваши все живы?
– Все, тётя Варя!
– А писем не было вам или нам, не знаешь? – со слабой надеждой, но всё же спросила напоследок мать Васи.
– Не-а, почта пока не работает, обещают наладить, мы тоже от бати ждём. Его же разом с дядей Петей забрали. Ни одного письма не было. А ваш писал? – поинтересовался Вова.
– Два письма написал, но о твоем отце ни слова. Видать, не вместе попали, в разные части, – ответила Варвара Максимовна.
Сняли нехитрые узлы и лошади двинулись дальше по пустынной улице, а приезжие побрели, цепляя снег узлами во двор.
Зайдя во двор и обойдя хату, которую они оставили в добротном, даже примерном состоянии, увидели то, что увидели. Рядом со стеной прихожей комнаты, хоть и присыпало изрядно снегом, но была видна воронка от разрыва бомбы. В стене зияла пробоина метра на два в ширину и без малого не под самый потолок, скорее всего, образованная сильной взрывной волной и осколками. Саманная стена обвалилась, образовав холмик, который также занесло снегом. Судя по отсутствию следов на снегу, мародёров в хате не было, как минимум последнюю неделю.
Зашли в хату, в прихожей стены были изрешечены осколками. Печь, сложенная традиционно в углу кухни, сопряженному с перегородками в центре хаты, служащими одновременно и обогревательными щитами с дымоходами, от кухни прихожую и перпендикулярно для обогрева зала и спальни. До войны в жилище располагались следующим образом: Васина кровать стояла в прихожей, сестры обитали в зале, а родители в спальне. По тем временам, это были ещё шикарные хоромы. Соседняя хата Цимбалов была вообще двухкомнатная и в ней, кроме родителей, жила бабушка и сын Вова.
Хоть соседи жили дружно, но стеснять их сейчас было не решением вопроса. Нужно было обживаться в своей хате. Когда осмотрели жильё и сарай с дровяником, мать приняла решение:
– Ох! Надо было нам хоть одну икону в святом углу оставить. Глядишь бы и спасла при бомбежке от разрушения. Маша, ты пойдёшь, наверное, ночевать к Цымбалам, раз пригласили. А мы с Васей попробуем дыру залепить и натопить в хате. А завтра, Бог даст день, тогда уже и будем все вместе.
– Ма, а, Ма! Ну, можно, я с вами? Вам помогу и не замерзнем мы, если вместе будем, вместе теплее. А, ма?
– Ладно, потом решим. Пока ещё не стемнело, нужно делом заняться, – отвечала мать, не глядя на дочь, суетилась по хате и что-то делала.
Дрова, что наготовлены были на зиму, хоть и поредели, видимо те взяли «в долг», кому они были нужнее, но остались и уголь под ними, который Вася успел заработать в качестве натуроплаты, работая на железнодорожном вокзале. Вася занялся растопкой печи, мать нашла старые одеяла, которыми намеревались заделать, временно, дыру в стене. Через полчаса в печке уже потрескивали дрова. Вася пошёл в сарай, принёс гвозди и молоток. Вдвоём с сестрой, пока мать занималась приготовлением ужина, натянули и прибили к стене рогожки и одеяла и навесили на дверной проём между прихожей и залом простой коврик, снятый со стены у кровати.
Разобрали узлы, с которыми приехали и утомлённые присели на кухне за стол. Поели нехитрый скарб и кое-какие припасы из подвала, и с большим удовольствием, радуюсь не столько тому, что утолили голод, а тому, что они, наконец-то, дома, а «дома и солома едома». 
– Мама, в хате уже не так и холодно. Можно я дома с вами останусь, я, не раздеваясь буду спать, а? – присев перед уставшей матерью и положив ей на колени свои маленькие ручонки, как это делает щенок, когда ластится к хозяйке и не мигая смотря ей в глаза.
– Ой, ну что мне с тобой делать. Оставайся. Вася, ты тогда скажи соседям, что мы дома заночуем и поблагодари, тётю Таню за приглашение, – мать не успела давать Васе наказ, а он уже был за дверью.
Началась новая жизнь, хоть на старом месте, в своём жилье, но в других условиях, в условиях войны в прифронтовой зоне. А это значило, что нужно было привыкать к периодическим обстрелам и бомбежкам.
На следующий день Вася накопал в подвале глины, перебрал кучу руин с разрушенной стены и отобрал несколько практически целый кирпичей самана и куски, пригодные для кладки. Затем разобрал основание печи-грубы, установленную во дворе, которое было также сложено из самана и использовал собранный строительный материал для ремонта стены. Кирпичи сложил на глиняном растворе. И это было очень кстати. Буквально, с Рождества по старому стилю морозы, как по заказу снова усилились, но они были уже не страшны, в отремонтированном жилье из саманного кирпича было тепло. Правда взрывной волной выбило практически все стёкла. Но и это не стало проблемой для парня, который многое перенял от мастеровитого отца.
Перед Новым годом, как подарок от Деда Мороза пришло письмо от отца. В письмо он сообщал, что жив и здоров и в его жизни произошли серьёзные изменения в лучшую сторону, как бы это не было неправдоподобно читать в письме от бойца с фронта, но так все и было. Командование узнало о профессии Петра Леонтьевича, а такие специалисты и на фронте дороже золота, а потому он был переведён из первого эшелона фронта в ремонтную мастерскую интендантской службы. Здесь под его началом были подмастерья, бойцы, выполняющие трудоёмкую несложную и подготовительную работу, и через какое-то время могли сами сносно ремонтировать обувь и форменную одежду.

                ***
Выйдя 2 декабря на линию Миус-фронта, боевые соединения Красной Армии, без поддержки танков и артиллерии попытались «с пылу, с жару», пока немцы не опомнились, атаковать их 3 – 5 декабря, но попытка была безуспешной. Противник успешно отбивал все атаки, используя артиллерийский, миномётный и пулемётный огонь по наступающих из хорошо оборудованных укреплений и окопов во весь рост.
Вторая попытка с 10 по 15 декабря 56-я и 9-я армии предпринятая с целью ликвидации таганрогского плацдарма противника также не имела успеха. При этом Красная Армия несла очень ощутимые потери.
Третью попытку пробить немецкую оборону «Миус-фронта», которая происходила 25-29 декабря, Василий, со своими товарищами, которые в это время находились дома, могли воочию наблюдать с наполовину разрушенного высотного здания элеватора. Особенно ожесточённые бои происходили левее по линии фронта от Матвеева Кургана, в районе с. Ряженое. Справа, в стороне с. Куйбышево также слышны были отголоски боевых действий. Потери наших войск исчислялись десятками тысяч только в результате этих декабрьский боёв.
Неудачные попытки прорыва линии фронта и большие потери послужили смене командующего Южным фронтом, вместо генерала-полковника Я.Т. Черевиченко был назначен генерал-лейтенант Р.Я. Малиновский. Сменился не только командующий 56-й армией, но и многие командиры дивизий и бригад. Нужны были, конечно, какие-то изменения и политуправления, естественно разбирались в причине неудач, если ничего не сказать, но от этого существенного на фронте ничего не происходило и пока не могло произойти. Только после войны историки смогут сопоставить все факты и сделать какие-либо выводы об этих событиях. А пока, просто гибли люди, советские люди, ставшие на защиту своей земли, своей Родины и потери были огромные. Это потом те же историки назовут «Миус-фронт» вторым Сталинградом, из-за ожесточённых боёв и колоссальных потерь живой силы и техники, конечно.
Вольготно себя чувствовали немецкие бомбардировщики Ю-88, Не-11, До-217, сеявшие смерть и разрушения не только на линии Миус-фронта, но и бомбили железнодорожные узлы Ростова-на-Дону, Батайска, Матвееву Кургану тоже доставалось. Таганрогский аэродром был мощной авиационной базой, откуда немцы даже долетали и бомбили Сталинград и Астрахань. В небе господствовали истребители Ме-109 и штурмовики Ю-87. И не всегда в воздушном бою их встречала наша авиация. А, если это случалось, то парни, являющиеся невольными свидетелями, помогали всячески нашим лётчикам и жестами, и проклятиями в адрес «гансов». И, как им казалось, их помощь имела определённый успех, но не всегда.
Дома, Вася, да и его товарищи, конечно же, получали нагоняй, но что могли сделать матери или бабушки? Да ровным счётом ничего. Отцы, слово которых было закон у большинства были на фронте и уже некоторые успели получить «похоронки» на них.
За два-три дня до приезда Васи с родными из эвакуации, ушёл добровольцем на фронт Мишка Протасов и Колька по прозвищу Каланча. Мишке шёл уже восемнадцатый год, а Николаю и 17 ещё не было, потому оба, для убедительности приписали себе годик-другой. И особых возражений не было, так как рост у них был довольно внушительный и как говорится «кости есть, а мясо нарастёт».
Вася сильно жалел, что не успел проводить друзей-товарищей. Когда с матерью заговаривал о фронте, мать сразу обрывала сломали:
– Рано тебе об этом думать… Мал ещё!
Васе, после этих слов не начинал спорить, помня наказ отца, что он остаётся старшим в семье и он – единственная опора матери. Но мысли о том, чтобы попасть на фронт, но не в армейскую мастерскую, где ему пришлось бы чинить обмундирование, как его отец, а в передовые отряды, чтоб иметь возможность уничтожать фашистов, тех, кто разрушил города и села, под бомбами, снарядами и пулями которых гибли не только солдаты, но и много мирных людей и об этом не нужно было слушать по радио, читать в листовках, информационных листах и редких газетах, а видеть воочию и осознавать всю трагедию войны, когда хоронили как попало и в чём попало убитых военных и гражданских людей и, случалось, что и детей.

Предыдущая глава - http://proza.ru/2022/12/30/1612