Снова в вихрях пурги

          Зима была в разгаре, и посёлок снова закрутила в свои вихри пурга. Она заново завалила глубоким снегом расчищенные дороги и протоптанные тропки, заставив взвыть от голода даже дикое зверьё. Ночью в посёлок пришёл медведь и задрал хорошую дойную корову. Вербованные в панике спрашивали друг у друга: белый это был медведь или бурый?
- Да какие белые медведи на Камчатке? – смеялись над ними местные жители. – В Арктике что ли живёте? Это из тундры бурые хулиганят. Не спится им, как нормальным в берлоге в лесу, вот они и разбойничают в поисках добычи.
          Стали беспокоить посёлок и голодные волки. Их заунывный жуткий вой доносился глубокой ночью из тундры. Ошалев от голода, они смело нападали на местных собак, раздирали их в клочья и пожирали. Потом разносили в щепки толстые двери сараев, свинарников и резали скот. Жители стали спускать собак с привязи на ночь. Сбиваясь в огромную стаю, они носились по посёлку и по тундре, разгоняли волков и пугали жителей. Иногда собачьи стаи путали с волчьими и поднимали смуту среди населения.
- Выхожу на крылечко, снегу зачерпнуть для омолаживания лица Свете, а за углом дома возня такая, рычание, и на меня волчара выносится! Во-от такая махина! – рассказывал всем Петя Зайцев в цеху, чересчур широко разводя в стороны руки.
- И хвать тебя за «пачпорт»! – неожиданно пугал его Карим резким выпадом своих рук перед мотнёй, заставив всех сильно вздрогнуть.
          Бригада грохала со смеху, а подпрыгнувший Петя шарахал приколиста по рукам и со всеми хохотал:
- Да ей-богу, по-моему, волк был! – и привирал в своё оправдание: - У него даже хвост палкой висел.
- Надо же, как ты испугался! Даже успел рассмотреть, что у него висело именно сзади. Это же надо было так умудриться туда заглянуть! – снова поднимал его на смех Ванька Горохов.
- Смелый ты у нас парень, однако, волкам зады разглядывать в считанные секунды, когда они, обыкновенно, мордой вперёд кидаются! -  потешно обличал его враньё муж Халимы шкерщик Гриша Бобров.
-Ты знаешь, я на конюшню к Егорычу заходил, так у его волкодава в зубах торчал огрызок трусов, – серьёзно говорил Карим и спрашивал: – Синие такие, в горошек. Не твои?
- Ай, трепач! – хохотал Петя вместе с усыхающей толпой.
          Все видели у него такие трусы, когда он переодевался в раздевалке или мылся в кочегарке со своей невестой.
          В это неспокойное время в ночную смену запускали автобус, который находился в гараже рыбзавода с двумя грузовиками. На нём привозили и развозили смену за сменой. А днём желающих развозила на большой набитой соломой телеге заиндевевшая лошадь. Она была из того табунка, что Волковы видели из окна гостиницы. Лошади содержались недалеко от завода, ближе к тундре. Их конюшня, как древняя крепость была огорожена высоченным остроконечным тыном, который и оберегал лошадей с маленьким жеребёнком от волчьих набегов из голодной заснеженной тундры.
          Когда Виталик работал во вторую смену, Тома не могла сомкнуть глаз, прислушиваясь к зимним звукам за открытой на минутку форточкой. Как только муж заходил домой, она радостно его обнимала и, целуя в холодные бородатые щёки, приговаривала:
- Слава Богу, пришёл! Не вздумай ходить пешком! Медведи, волки бродят! Я за тебя очень переживаю!
- Если бы я шёл пешком, весь покрылся бы инеем, такой там мороз трещит, – спокойно признавался Виталик.
          И на Тому находил покой. Старухина давно уже их не беспокоила, проживая рядом какой-то подпольной жизнью. Да и слушать о ней после её «грязи» Тома не хотела. Они ограничивались лишь короткой фразой «привет!», когда сталкивались в умывальнике или в коридоре и, не задерживаясь, проходили мимо.
          А однажды, ожидая мужа с ночной смены, Тома лепила конфеты «трюфели», которые научила её делать Ярцева Лена, и вышла в умывальник сполоснуть руки. Неожиданно она столкнулась там с Жорой.
- О привет, красавица Тамара! – стушевался гагауз, набирая в чайник воду, и тихо поинтересовался, с открытым любопытством разглядывая её в домашнем образе: - А ты живёшь тут что ли?
- А ты? – с огромным желанием надавать ему по шее спросила Тома.
          Но Жора даже не растерялся, а улыбнулся в шутливом тоне:
- Где жизнь прикажет.
- Может не жизнь, а совесть? – откровенно пристыдила его Тома, от души жалея Катю.
          Дверь Татьяны приоткрылась маленькой щёлочкой, бросив на пол узкую полоску света, и Караянов сразу покосился на эту полоску. Тома сверлила его презрительным взглядом, ожидая, когда он наполнит чайник.
- Ой, какая ты строгая, – не выдержал Жора её осуждающего взгляда, подмигнул и скрылся за дверью Татьяны с недолитым чайником.
          Оттуда сейчас же послышался приглушённый шёпот Старухиной:
- На кой хрен тебе нужен был этот чай?! Надо было тебе на неё напороться!
          Волкова мыла руки и, глядя на дверь соседки, с досадой думала: «Вот где теперь тусуется Жора… Жаль, что не дотянуться до вашего «сексодрома»!» 
          Без Татьяниного соседства Тома нисколько не скучала. Работая всего лишь до полудня, она часто забегала к Лене нянчить Любочку. Когда ребёнок засыпал, они удалялись на кухню. Лена открывала старую большую книгу с кондитерскими рецептами, и они с головой утопали в её страницах, вспоминая щедрые магазины материка с полками сладкого. По этой книге Лена научилась печь торты, всякие рулеты, пирожные и теперь многому учила и Тому.
- Поживёшь здесь годика два-три и всему научишься, – говорила она ей. - Я поначалу так скучала по всяким вкусняшкам, а потом Камчатка всему научила. Родители с юга высылают и изюм, и кондитерские посыпки, и пряности, и специи, и я теперь и повар, и пекарь, и кондитер, и непонятно до чего ещё докачусь.
- И я тоже хочу до этого всего побыстрее «докатиться»! – загоралась Тома и чуть не облизывалась, глядя на картинки с аппетитными пирожками и красавицами пирожными.
          Лена смеялась над ней и вспоминала такую же себя, вызывая у Томы весёлый смех над своими рассказами.
- О, узнаю тебя, «кино»! – говорила она. – Я точно так же рассматривала эту книгу и готова была съесть каждую её картиночку, когда она мне пришла от родителей! А когда стала печь, так ещё было и такое, что не успею и пару пирожных съесть, как Коля умолотит почти всё в одну морду, а потом ещё и заявляет: чё ты жалеешь для меня - худого? Вам женщинам сладкого много есть противопоказано, потому что вы быстро толстеете!
          Тома от души хохотала, но очень скоро на себе убедилась, что Камчатка многому учит. Особенно, когда непогода парализовывала все подступы к посёлку, и пропитание заканчивалось в магазине вплоть до хлеба, желание выжить заставляло браться за стряпню и другую готовку. Тогда Тома бежала к Лене, и они вместе пекли хлеб и сладкое. А если её с Виталиком приглашали в гости, на посиделки они теперь шли со своими пирожными и самодельными конфетами. Такие гостинцы в посёлке считались самым дорогим вниманием друг к другу.

продолжение след.-------------------