Виски со льдом - 2

Продолжение, начало см. Виски со льдом - 1.


  Длинный сухопарый шведский офицер-пограничник без головного убора в модной курточке защитного цвета и таких же штанах похожий на рыбака, решившего полюбоваться утренним пейзажем, а заодно проверить, не попалась ли в сеть какая-нибудь щука, спросил по-английски:
 
  – Что случилось?
 
  – Навигационная авария, – по-английски ответил командир.
 
  Видимо, на этом запас английских слов у обоих был исчерпан, и шведа пригласили взойти на борт для проведения дальнейших переговоров. Наклонная палуба нашего гостя нисколько не смутила, и он освоился очень быстро.
 
  Вскоре выяснилось, что со шведским языком ситуация еще хуже, в экипаже никто не знает ни одного шведского слова. Я, помимо английского, неплохо владел немецким, что пришлось очень кстати, поскольку пограничник знал его очень хорошо, и командир предложил мне выступить в роли переводчика.
 
  Гостя провели в кают-компанию и подали чай, пряники и красную икру, банка которой чудом завалялась у кока в загашнике. Икра была завернута в аппетитные жирные русские блины, и глаза шведа, до этого момента совершенно бесцветные и холодные, вдруг разгорелись жарким пламенем.
 
  – Если бы не местный рыбак, вы, наверное, долго здесь еще загорали бы.
 
  – Если не считать рыбака, вы единственный, кто нас обнаружил? – натянутым голосом сказал командир.
 
  – Я ни с кем спорить по поводу того, кто первый обнаружил утку, не буду, – основательно взявшись за блины, вдруг, кажется, совершенно невпопад сказал в ответ гость.
 
  Наш командир нахмурил брови.
 
  – Какую еще утку?
 
  – Два охотника выстрелили одновременно и поспорили, кто из них первый убил утку. Один предложил решить спор ударом в пах, – кто не закричит, тот и заберет добычу. Второй согласился. Первый врезал так, что второй упал, полчаса катался по траве, однако не проронил ни слова. Придя в себя, поднялся, чтобы теперь в свою очередь нанести удар, однако его ушлый оппонент со смехом развернулся и бросил через плечо: «Да ладно, забирай свою утку!»
 
  Командир кисло улыбнулся. Замполит сдержанно рассмеялся.
 
  – А к чему вы рассказали этот анекдот? – сказал он.
 
  Швед интригующе молчал, словно знающий разгадку Шерлок Холмс, и продолжал с таким аппетитом наворачивать угощение, что только пальцы не облизывал.
 
  – А, понятно! Утка – это игра слов, то есть информационная липа о якобы умышленном нарушении нашей субмариной государственной границы Швеции, лапша на уши обывателю, не так ли?
 
  Услышав эти слова, гость встрепенулся, поднял на нас смеющиеся глаза и промокнул тонкие губы своим безукоризненно белым носовым платком, поскольку бумажных салфеток на столе не оказалось.
 
  – Вы это сказали, не я, а мое слово такое. Я организую буксир, он мигом сдернет вас со скал, не такая уж это проблема, и отправляйтесь восвояси вместе со своим загадочным русским богом!
 
  – А кто будет оплачивать удовольствие? – мрачно сказал командир.
 
  – Ничего не надо платить, по законам гостеприимства мы помогаем попавшим в беду иностранным морякам. Какие могут быть деньги?
 
  Командир хмыкнул и с ехидцей покосился на особиста.
 
  – К сожалению, такой вариант не подходит, так мы нарушим статью Корабельного устава СССР!
 
  – Хорошо. Ваше решение?
 
  – Будем сниматься с мели своими силами.
 
  – Что ж, как хотите, – невозмутимо сказал наш обаятельный гость, – в любом случае пока я не стану поднимать тревогу, ограничусь наблюдением, и у вас еще есть несколько часов.
 
  Свое слово он сдержал, разумно рассудив, что журналисты и политики из обычной аварии раздуют такой сенсационный скандал, что потом его не погасить, а кому от этого выгодно, совершенно непонятно. Замечательным парнем оказался!
 
  Когда наш улыбчивый гость покинул борт, особист грозно повернулся к командиру.
 
 – Хм, а правильно ли вы поступили? Наш корабельный устав запрещает допускать любое стороннее вмешательство в жизнь советских военных кораблей, однако принятие помощи иностранного государства для того, чтобы устранить последствия навигационной аварии и покинуть его территориальные воды, вряд ли можно квалифицировать как допущение нами постороннего вмешательства. Все равно им придется стаскивать нас с мели, или вы полагаете, что мы самостоятельно развернем спасательную операцию в иностранных водах, не взирая ни на юрисдикцию, ни на общечеловеческие законы поведения в чужом доме?
 
  – Знаю я вас, – командир небрежно отмахнулся своей худой, как плеть, рукой, похоже, это был его любимый жест, – только и ждете, когда я вступлю в контакт, чтобы потом навесить на меня всех собак!
 
  Он совершал роковую ошибку прямо на наших глазах, однако разубеждать его было совершенно бесполезно. Только немедленные и решительные действия с использованием помощи шведских пограничников могли предотвратить утечку информации журналистам, жаждущим жареных фактов, но наш командир предпочел занять выжидательную позицию и возложить свою головную боль на командование. Ничего хорошего из этого, естественно, не получилось.
 
  Тревогу в шведских рядах подняли вовсе не пограничники, а наши напряженные переговоры в эфире. В ответ на нашу шифровку Москва закидала нас десятками вопросов, пришлось отвечать, и шведы, конечно, засекли нас. Что здесь началось!
 
  Пограничников мгновенно убрали, вместо них спецназовцы с темно-зеленой камуфляжной краской на лицах плотно оцепили необитаемые скалистые острова, окружив нашу субмарину и взяв ее на прицел винтовок, пулеметов и одной довольно грозной пушки.
 
  Да, спецназ притащил с собой даже пушку! От его передовой боевой линии нас отделяло не более восьмидесяти метров. Головы бравых, как на картинке, коммандос украшали аккуратные береты, а перепоясанные широкими кожаными ремнями ветровки с капюшоном, удобные свободные штаны и высокие охотничьи ботинки совершенно не походили на нашу полевую военную форму.
 
  Шведский спецназ был больше похож на команду егерей, окруживших заблудшего медведя в лесной чаще. Лишь внушительные штурмовые винтовки выдавали в них военных.
 
  Шведы объявили нас нарушителями государственной границы, а наши доводы, что мы потерпели навигационную аварию, игнорировались. Они всерьез вознамерились взойти на борт, чтобы провести досмотр, однако холодное заявление командира, что у него приказ, – в случае несогласованного проникновения иностранных граждан взорвать субмарину, – мгновенно охладил воинственный пыл шведских властей.
 
  Они, конечно, знали, что советские дизельные субмарины типа W (Whiskey) могут нести на борту, как минимум, две торпеды с ядерным боезарядом. Переговоры мгновенно переместились в верхние инстанции, нам оставалось только ждать, и потекли наши унылые серые дни.
 
  Думать больше ни о чем не хотелось, мы ходили по палубам как сомнамбулы, бормоча ругательства, большая часть которых была адресована нашему флегматичному командиру. Он сутками торчал на мостике вместе с замполитом и рассматривал в бинокль шведские скалы так, словно их рельеф наподобие древних рун нес в себе скрытый ответ на все наши проклятые вопросы. Наше гидрографическое судно «Линза» курсировало на границе территориальных вод, однако ничем не могло помочь.
 
  Наконец, прибыл буксир из Лиепаи, но подкрасться к нам ему не удалось, – его сразу заметили шведские субмарины. Он несколько суток болтался без дела в штормовом море у острова Борнхольм, и ситуация окончательно зашла в тупик.
 
  В один из дней прибыла толпа шведских журналистов, а затем власти стали подвозить на берег местных жителей. Они заворожено глазели на стометровую металлическую сигару, с заметным креном замершую на их голых скалах под сине-белым флагом с алой пятиконечной звездой и алыми серпом и молотом. Шведские обыватели глядели на нас так, словно из черных морских глубин на их древние скалы неожиданно выползло неимоверно ужасное и в то же время чрезвычайно притягательное чудовище.
 
  Короче говоря, все пошло совсем не так, как нам хотелось бы, и наш мостик стал единственным развлечением в этих кошмарных буднях. Члены экипажа выходили сюда, чтобы подышать свежим воздухом, а заодно посмотреть на пеструю толпу любопытствующих шведов.
 
  Когда мы погрязли в мусоре по уши, а пресная вода закончилась, командиру под давлением замполита все же пришлось вступить в контакт (о чем он раньше думал?). Начальник штаба шведской военно-морской базы оставил о себе самое радужное впечатление. Он непрестанно смеялся и балагурил, все наши просьбы выполнял незамедлительно, не забывая сдабривать наше вынужденное общение яркими рассказами о том, как мы всполошили буквально всю страну, и теперь все центральные шведские издания на первых полосах пишут только о нас, нагнетая антисоветскую истерию. В особенности, как он сообщил, на этом поприще преуспела газета «Дагенс нюхетер» – «Новости дня», которая позиционировала себя якобы полностью независимой от государственного финансирования.
 
  Короче говоря, этот швед, начальник штаба, всерьез и искренне был заинтересован в том, чтобы отправить нас обратно в нейтральные воды без шума и пыли, однако было поздно. Компания по нагнетанию антисоветских настроений сорвалась с места в карьер. Позже мы узнали, что «Дагенс нюхетер» (кто же ее на самом деле финансировал?) назначила именно этого начальника штаба главным виновником пребывания советской Уиски на шведских скалах, вскоре он был снят с должности и уволен.
 
  Когда миновало девять ужасных дней, Москве, наконец, удалось договориться. Решили, что шведы не станут проводить досмотр, командир и замполит будут опрошены шведскими пограничниками для документальной фиксации факта нарушения государственной границы, а шведский буксир сдернет нас со скалы.
 
  Так все и получилось. Когда мы прибыли на базу, на пирсе нас вместо родственников и друзей встретили подтянутые и строгие сотрудники органов государственной безопасности. Они изъяли у всех членов экипажа, в том числе у меня и особиста, все без исключения личные вещи.

  Когда я снова появился в отделе и вошел в свою комнату, Антонов аккуратно подшивал очередное дело оперативной разработки. Его неприятный диагноз не подтвердился, и он, в самом деле, выглядел, как огурчик.
 
  Московское начальство требовало срочный отчет о происшествии, и я с головой погрузился в работу. Поскольку Антонов отличался изящностью слога, знал, как сгладить острые углы, и вообще в омутах бюрократии чувствовал себя не пескарем, но щукой, его мне дали в помощь, и за два дня мы сварганили шикарную аналитическую записку на тридцати листах.
 
  Мой вывод был однозначен, – командир допустил небрежность, проявил нерешительность, плохо ориентировался в обстановке, что привело к заходу «эс триста шестьдесят третьей» в шведские территориальные воды и аварии, после чего случился международный скандал.
 
  – Неужели ты не видишь, что командир, замполит и штурман находились в сговоре? – вдруг сказал Антонов, когда поздно вечером, закончив отчет, мы сели пить чай.
 
  – У тебя есть факты?
 
  – У меня есть интуиция, а факты следовало раздобыть тебе. Смотри, Саша, когда они начнут давать правдивые показания, особисту, а, может быть, и тебе вместе с ним возьмут и припишут головотяпство или, того хуже, пособничество.
 
  Спорить я не стал, поскольку никаких фактов намеренно провокационной деятельности мною установлено не было, и, как я был глубоко убежден, не могло быть установлено в виду их объективного отсутствия. Начальство завизировало отчет, и он благополучно убыл в столицу.
Через неделю пришла шифрограмма.

КАПИТАНУ ЯКОВЛЕВУ СРОЧНО ПРИБЫТЬ МОСКВУ ГОСТИНИЦА ЗАКАЗАНА

  Я похолодел, – шифровка выглядела очень странной. Обычно всегда сообщалось, по какому именно вопросу вызывают, какие материалы следует взять с собой.
 
  Антонов сочувственно покачал головой.
 
  – А я тебе говорил!.. Буду держать за тебя фигу в кармане, может быть, пронесет.
 
  Оказалось, что мне заказан номер не где-нибудь, а в гостинице «Москва», расположенной у самого Кремля. Предоставление таких условий проживания простому офицеру, вызванному в столицу по служебным вопросам, также выглядело странным, и теперь я совершенно отчетливо почувствовал, что да, в самом деле, стряслось что-то необычное!
 
  Явиться мне надлежало не куда-нибудь, а на улицу Маршала Шапошникова (ныне Колымажный переулок) в Генеральный штаб к полковнику Валерию Золотову. Он оказался приятным высоким человеком с милым животиком и интеллигентной внешностью шахматного гроссмейстера международного класса. Массивные квадратные очки с толстыми стеклами делали его глаза невероятно большими, и когда они пытливо всматривались в меня, словно высматривая некий изъян на моем лице, мне казалось, что они видят, словно рыбок в аквариуме, мои беспокойно снующие в голове мысли.
 
  С первой минуты разговора я обратил внимание на его холеные ногти, и мне невольно подумалось, – сколько же времени и усилий требуется, чтобы обыкновенные мужские ногти стали такими изящными, женственными и гладкими!
 
  – В вашей, если можно так сказать, аналитической записке остались неосвещенными некоторые нюансы.
 
  – Какие именно нюансы, товарищ полковник?
 
  – Товарищ капитан, здесь я задаю вопросы, имейте терпение выслушать до конца!
 
  В его тоне послышалось что-то зловещее, и мне окончательно сделалось не по себе.
 
  – Надеюсь, вы понимаете, какими мы располагаем возможностями.
 
  Я счел благоразумным промолчать, хотя интонации полковника начали крепко раздражать и провоцировать конфликт.
 
  – Любое утаивание или искажение информации раскрывается в полщелчка. Я как помощник начальника Генерального штаба предлагаю вам подумать, даю три дня, времени нет. Через три дня вы представите дополнительные материалы, вы меня поняли?
 
  – Если говорить без обиняков, скажу прямо, – мне совершенно ничего непонятно!
 
  Мой полковник досадливо поморщился. Так морщатся гроссмейстеры, когда видят, что противник, обреченный на проигрыш, продолжает упрямо двигать по доске свои жалкие фигуры.
 
  – Есть нюансы, которые вы намеренно не включили в свой отчет. Повторяю, намеренно. Теперь понятно?
 
  Я увидел в стеклах очков глаза робота и понял, что спрашивать, объяснять, что-либо доказывать совершенно бесполезно. Он вдруг любезно улыбнулся, чем озадачил меня еще больше.
 
  – Шутки закончились, Александр Васильевич, ждите вызов и пишите, пишите, не теряйте времени!
 
  Совершенно сбитый с толку, выбитый из колеи и чрезвычайно подавленный я возвратился в гостиницу. Мне было абсолютно непонятно, что я еще должен писать. Такого подробного освещения обстоятельств инцидента, которое сделано в моей записке, больше никто не представит, в этом я был убежден абсолютно.
 
  Подумав полдня, ничего писать я не стал, несколько суток торчал в номере, глядел сквозь запотевшее стекло на потемневшие от влаги стены Кремля и с тоской ожидал вызов. Несмотря на середину ноября, снега еще не было, временами моросил грустный дождик, словно оплакивая мое унылое положение, и лишь иногда сквозь низкие пасмурные тучи несмело проглядывало бледное солнышко.
 
  В одну из таких минут я поднялся на крышу гостиницы, где было устроено кафе «Огни Москвы» и, глядя сквозь солидную колоннаду на Кремль, с удивлением обнаружил, что вот, оказывается, откуда снимали свои знаменитые московские панорамы известные кинорежиссеры. Не знаю почему, но после этого спонтанно получившегося обзора красот нашей столицы стало немного легче. Так прошла неделя, меня никто не вызывал, словно Генеральный штаб совершенно забыл о моем существовании.
 
  В конце концов, сидение в номере, словно в камере замка Иф новоиспеченного графа Монте-Кристо, мне смертельно надоело, и в один из вечеров я пошел на Красную площадь, наблюдал смену Почетного караула у Мавзолея Владимира Ильича Ленина, затем зашел в ГУМ и приобрел подарки жене и дочери.
 
  Мужчина в зеленоватом плаще и фетровой шляпе что-то увлеченно рассказывал молоденькой пышной продавщице, она отпускала мне товар, а сама слушала, не отрывая от него восхищенного взгляда.
 
  Утром следующего дня я отправился в Третьяковскую галерею, долго ходил по ее залам и вдруг остановился возле «Черного квадрата» Казимира Малевича, в котором, если присмотреться, можно различить некие шероховатости, и в зависимости от воображения нарисовать себе какую-нибудь загадочную картину. Узор из этих шероховатостей я помнил очень хорошо и решительно подошел к сотруднице галереи, безапелляционной сухонькой старушке с аккуратными седыми завитушками на голове вместо прически.

  – У вас «Черный квадрат» висит вверх ногами.
 
  – Да что вы такое говорите, молодой человек.
 
  Что здесь началось! Она рванула с места в карьер, словно полвека простоявшая в конюшне строевая лошадь. Подскочив к картине, бдительная сотрудница внимательно изучила ее вначале невооруженным глазом, потом сквозь толстые очки, затем, отодвинув очки на лоб, – через лупу, после этого, тронув меня за локоть, понеслась в свою служебную комнату так стремительно, что едва не сбила по дороге небольшую группу весело щебечущих загорелых итальянских туристов.
 
  Я бросился за ней, чтобы не потерять из вида, и в этот момент краем глаза заметил, как человек в зеленоватом плаще и фетровой шляпе рванул с места следом за мной. Где-то я его видел!

Продолжение см. Виски со льдом - 3