Виски со льдом - 3

Продолжение, начало см. Виски со льдом - 1.


  В служебной комнате старушка подняла архив, и, в конце концов, выяснилось, что я прав. Картина Малевича действительно висела вверх ногами!
 
  Ремонтники недавно белили стену и, закончив свои дела, вернули картину на место в неправильном положении.
Через минуту со мной встретился солидный помощник директора и торжественно вручил абонемент на бесплатное посещение галереи в течение трехсот шестидесяти пяти дней.

  Я недоуменно уставился на него.
 
  – За какие такие заслуги?
 
  – Это подарочный абонемент, молодой человек. Благодарим вас за проявленную внимательность к наследию известного художника!
 
  «Остается надеяться, – с горькой иронией подумал я, – что меня годик промаринуют в столице». Человек в плаще и шляпе не выходил из головы. Как я ни старался украдкой смотреть по сторонам, нигде больше, – ни в галерее, ни на улице, ни в ГУМе, ни в гостинице, – я его не заметил.
 
  Он был топтуном, в этом я не сомневался. За мной велось наружное наблюдение.
 
  Несмотря на то, что никаких признаков слежки я после этого не заметил, меня не покидало чувство чьего-то зловещего и незримого присутствия. Щелчки в телефонной трубке подлили масла в огонь тягостных подозрений, а жена по телефону разговаривала совсем не так, как обычно.
 
  – Ты плохо себя чувствуешь, Таня?
 
  – Нет, все нормально.
 
  Вместе с тем, металлический тон свидетельствовал, что с ней происходит нечто очень нехорошее, и к тому же она пытается что-то от меня скрыть. Когда на следующий день меня, наконец, вызвал к себе Золотов, я испытал колоссальное облегчение, которое вряд ли можно передать словами, однако последовавший вслед за этим диалог вверг меня в полное недоумение.
 
  – Вы, как я вижу, решили продолжить игру.
 
  – Какую игру, товарищ полковник?
 
  – Ах, какие кристально чистые глаза! Еще не все потеряно, и ваше чистосердечное признание убережет вас от пятнадцати лет колонии строгого режима.

  – Я не совсем понимаю.
 
  – Хорошо, я поясню. Вам следует надлежащим образом предельно подробно прокомментировать следующие факты.
 
  Врачи, среди которых, как мы выяснили, есть ваши друзья, поставили Антонову ложный диагноз, в результате в море вышли вы, а не он.
 
  Антенна навигационного оборудования была повреждена вовсе не под водой, случайно зацепившись за сеть проходившего мимо сейнера, а умышленно испорчена ночью, когда субмарина шла в надводном положении, заряжая аккумуляторы.
 
  В шведских территориальных водах подводная лодка волшебным образом меняла глубину с учетом рельефа дна и изгибов секретного фарватера, чего не могло быть, если бы командир, в самом деле, полагал, что находится в открытом море.
 
  Доклады радиометриста, свидетельствовавшие о приближении в надводном положении к шведскому побережью, грубо игнорировались.
 
  Штурман якобы оказался полным профаном, – в условиях, когда автоматика стала давать искаженные данные, он не обнаружил отклонение подводной лодки от курса и плюс ко всему не сумел воспользоваться навигационными приборами, чтобы вычислить координаты местоположения вручную после того, как ошибка автоматики привела к аварии. Поверить в то, что штурман забыл элементарные профессиональные навыки, вбитые в него с младых ногтей, может лишь наивный человек.
 
  В действительности, как вы сами хорошо понимаете, все было заранее обговорено со шведскими властями. «Эс триста шестьдесят третья» должна была сесть на указанную ими безопасную пологую скалистую отмель, которая сводила к нулю возможность подрыва ядерных боезарядов в результате аварии, а шведы допустили утечку информации в прессу, что в районе Карлскруны они проводят испытания  новейших секретных торпед.
 
  Мотивы захода советской боевой субмарины в территориальные воды Швеции были оформлены, и теперь шведскому  обывателю, сидя у телевизора за кружкой пива и глотая бутерброд с креветками, не надо напрягаться, гадая о причинах ее столь неожиданного появления. Мало того, за операцию по спасению субмарины Швеция выставила Советскому Союзу счет на пять миллионов крон. Вы все предусмотрели, не учли только одного…
 
  – Я категорически отказываюсь вести разговор на эту тему! – резко сказал я, прерывая Золотова. – Комментировать измышления не имеет никакого смысла.
 
  – Ах, вот как мы заговорили! Измышления!.. Птичка, как видно, еще не поняла, куда вляпалась.
 
  Он положил передо мной фотографию какого-то документа. Присмотревшись, я с удивлением обнаружил, что он демонстрирует мне копию секретной шведской военно-морской карты, на которой подробнейшим образом обозначены минные противолодочные заграждения в районе Карлскруны.
 
  – А как еще, интересно, вы смогли бы просочиться сквозь секретный шведский фарватер шириной всего двенадцать метров, искусственный, между прочим.
 
  – Откуда у вас эта фотокопия, товарищ полковник?
 
  – Не стройте из себя ягненка, Александр Васильевич, и я вам не товарищ. Эту фотокопию обнаружили сотрудники органов государственной безопасности в вашем портфеле, который удалось захватить на борту субмарины после того, как вы вернулись на базу. Секретная шведская  карта была вами спрятана надежно, однако от наших органов, как вы теперь понимаете, что-либо спрятать совершенно невозможно.
 
  Я густо покраснел от дикого возмущения, однако сумел взять себя в руки.
 
  – Послушайте, пожалуйста. Если бы я, в самом деле, был провокатором, то после выполнения задачи постарался бы избавиться от изобличающего меня документа.
 
  – Не так-то просто на подводной лодке незаметно уничтожить подобный документ, это не смятая пачка из-под сигарет, тем более, что особист, пребывавший рядом с вами на борту, не был вовлечен в шпионский заговор. Теперь вы понимаете, что шутки, в самом деле, закончились? Идите в гостиницу, пишите признание, вас вызовут!
 
  – Какое признание?
 
  Мой доселе невозмутимый гроссмейстер вдруг налился малиновой краской, сорвал свои тяжелые очки с носа и с грохотом метнул их на свой девственно чистый стол.
 
  – Яковлев, твою налево, не валяй дурака!

  После этого разговора я всю ночь не спал, меряя шагами свой гостиничный номер из угла в угол. Происшедшее совершенно не укладывалось в голове.
 
  Золотов хотел, чтобы я признался в том, что инцидент произошел вовсе не случайно, как было на самом деле, а инспирирован шведской стороной с подачи западных спецслужб, перед которыми, как всем в наших кругах было хорошо известно, эта якобы нейтральная страна давно стояла в позе услужливого официанта фешенебельного ресторана.
 
  Выходит, что мне необходимо составить признание так, чтобы факт моей работы на шведское правительство стал предельно очевиден. Понятно, что нашему правительству такое признание может очень пригодиться в случае, если западные страны продолжат истерию по поводу присутствия советских боевых субмарин в территориальных водах «нейтральной страны».
 
  Фотокопию секретной карты мне, конечно, подложили в портфель сотрудники органов после того, как изъяли его у меня, – это было стопроцентно, и я думал о жене и дочери. Что им скажут, если я решусь на такой шаг? Вряд ли мой подвиг станет кому-то известен, и клеймо изменника родины будет навеки поставлено на мое имя.
 
  Несмотря на торжественные обещания и обнадеживающие заявления политических лидеров, конец холодной войне наступит, по всей видимости, еще очень нескоро, и все это время мои родные и близкие будут считать меня государственным преступником. Я не знал, как следует поступить, сердце ныло, и как будто сами собой стали рождаться саркастические стихи:

Экипаж притих в отсеках, пятьдесят три мужика,
Поминают добрым словом командира-мудака,
Как о сейнер пеленгатор он небрежно повредил
И случайно к шведам в базу вдруг с подлодкой угодил.

  Под утро меня, наконец, сморил сон. Спал я долго, а разбудил меня телефонный звонок. Голос жены был очень печальным, она как будто хотела что-то сообщить и не решалась.
 
  – Как ты?
 
  – Все нормально, Танюша. Сейчас пойду, прогуляюсь в «Космос». Помнишь, как мы славно там посидели в семьдесят четвертом году?
 
  – Помню. Приятного аппетита!
 
  В следующий миг в трубке снова что-то подозрительно щелкнуло, и раздались унылые гудки. Таня бросила трубку.
 
  Мне вдруг показалось, что жена знает обо всех моих злоключениях. Только этого недоставало для того, чтобы окончательно добить меня, однако думать о плохом не хотелось.
 
  Я, в самом деле, решил вместо обеда в гостинице отправиться на улицу Горького в кафе «Космос», славившееся своим отменным мороженым. Гулять так гулять!
 
  А вчерашний разговор я решил забыть, как кошмарный сон. Они хотят всего лишь замять скандал, указав натовцам, что у них рыло в пуху, но цена, которую высоколобые черепа в штабе избрали для этого, меня совершенно не устраивала.

  Пусть Золотов делает, что хочет, но участвовать в таких делах я не желаю, и точка! Жена и дочь меня, конечно, поймут.
 
  В «Космосе», помимо классного мороженого, было шампанское и диковинный для того времени коктейль «Привет». Золотая молодежь, как мне было известно от старого московского приятеля, жила в то время так: «По «Привету» и в театр оперетты на концерт Джордже Марьяновича или в театр эстрады на Чеслава Немена».
 
  От обилия сортов глаза разбегались, и для начала я решил попробовать местное, фирменное – «Космос в шоколаде», однако передо мной стояла молодая женщина, не обратить взор на которую было просто невозможно. В шведской группе АББА был только один нешведский участник – Анни-Фрид Лингстад, темноволосая красотка. Папа у нее был немцем. Все, конечно, помнят ее по знаменитой песне «Money, money, money», побившей мыслимые и немыслимые рекорды популярности.
 
  Так вот, на миг мне показалось, что это она стоит передо мной, – с копной роскошных волос, высокая, стройная, в бежевых брюках, туго обтягивающих невероятно крутые бедра, и, трогая умопомрачительным перламутровым ногтем толстое стекло витрины, мучает девушку-продавца вопросами о свойствах каждого из предлагаемых сортов восхитительного продукта. Только волосы у нее были крашеные, огненно-рыжие, а гипнотизирующие глаза спрятались под огромными дымчатыми итальянскими очками. Одета она была не хуже Лингстад, – дорогая темно-коричневая кожаная курточка на идеальных плечах и цветастый шелковый платок на изящной шее смотрелись весьма органично.
 
  Незнакомка так увлеклась, что не заметила, как ее тощая дамская сумочка из крокодиловой кожи, которую она довольно небрежно сжимала под мышкой, тихонько выскользнула, упала вниз и проворно юркнула в щель между гладким полом и закругленным нижним краем витрины.
 
  Я вежливо тронул женщину за локоть. Она удивленно обернулась ко мне, при этом ее великолепный ярко накрашенный рот остался открытым, потому что я прервал ее на полуслове.
 
  – Вы ничего не обронили?
 
  – Что?.. Н-нет.
 
  – А сумочка? У вас под мышкой была сумочка.
 
  – О, да! И что?
 
  – Говорю же, вы ее только что обронили!
 
  Женщина как-то несмело наклонилась и стала растерянно озираться по сторонам.
 
  – А где она?
 
  Я выудил сумочку из щели и подал ей. В ответ она одарила меня восхищенным взглядом, как дама сердца рыцаря, выигравшего для нее изумительный приз на нелегком турнире.
 
  – Вы случайно не волшебник?
 
  – Просто вы невольно обращаете на себя мужское внимание.
 
  – Благодарю за столь тонкий комплимент.
 
  – Вы, наверное, к ним привыкли.
 
  – Вряд ли женщина способна привыкнуть к комплиментам. Тем более, что ваш комплимент украшен настоящим мужским действием, а не пустой трескотней. В сумочке ничего нет, кроме денег на мороженое, однако утром я положила в нее лотерейный билет, по которому выиграла золотые сережки. Мелочь, а приятно! Было бы жалко потерять его. Благодарю вас!
 
  – Бывает! Я сам недавно потерял ключ от почтового ящика.
 
  – Так вы будете заказывать или нет? – в конце концов, не вытерпев, сказала покрасневшая девушка-продавец.
 
  Моя интригующая незнакомка, наконец, сделала выбор, взяла свою порцию, села за столиком у огромного стеклянного окна, из которого открывался вид на Кремлевские башни и Исторический музей, а когда я двинулся от кассы в зал со своим мороженым, махнула мне рукой, как старому знакомому. Мне ничего не оставалось, как подсесть к ней.
 
  Она оказалась сотрудницей телетайпного агентства, назвалась Светланой.
 
  – Я иногда захожу сюда на обед полакомиться. Если идти переулками, то здесь совсем недалеко от моей работы. А вы где трудитесь? У вас внешность аппаратного сотрудника дипломатического консульства или на худой конец штабного офицера. Кстати, вы выглядите изможденным. Почему?
 
  Я был в штатском и поразился ее проницательности. Пришлось солгать, что я – капитан третьего ранга, служу в Таллине, а в Москве нахожусь в командировке по срочному вызову в Главный штаб военно-морского флота, ночью была напряженная работа, и я решил устроить себе маленький праздник, – шампанское и мороженое.
 
  Мы шутили и смеялись. Мороженое, в самом деле, было просто великолепным, моя неожиданная знакомая тоже, оказывается, выбрала «Космос в шоколаде», под шампанское оно шло замечательно. Светлана даже не побрезговала и глотнула из моего бокала, чтобы оценить, поскольку сама шампанского не заказывала, не думала, что с мороженым оно будет столь пикантным.
 
  – Вы, похоже, не замужем, и никогда не были.
 
  – Хм, угадали! Как вам это удалось?
 
  – Наверное, с такой внешностью, как у вас, нелегко выбрать мужчину.
 
  – Благодарю за еще один оригинальный комплимент. Вы меня не перестаете удивлять. Вы словно орел в шкурке серой мышки. В действительности, дело не в этом. Претендентов, конечно, много, однако сразу видно тех, кто зря тратит мое и свое драгоценное время. Это только кажется, что жизнь такая длинная.
 
  – В таком случае, в чем дело?

  – Я не нашла свое призвание, не знаю, понятно ли вам будет, а без твердого стержня в глубине себя стремиться замуж глупо. Я хочу сама что-то собой представлять, а не устраиваться в жизни за спиной мужчины.
 
  У меня с губ едва не сорвалась шутка, что, мол, ноги женщины – ее непревзойденный интеллект и природный талант, однако сумел вовремя прикусить язык. Такая ирония могла ее обидеть.
 
  Вдруг она как-то странно посмотрела мне прямо в глаза.
 
  – Раньше я относилась к военным морякам индифферентно, а с ноября семьдесят пятого года все изменилось.
 
  – Что же произошло в ноябре семьдесят пятого года?
 
  – Потомственный русский морской офицер, интеллигент и умница, выступил против системы, той самой системы, которую так презирали Пушкин, Лермонтов, Толстой и юный Достоевский! Алчная, бездушная, она ставит во главу угла лишь одно – обломовское безделье в роскошных хоромах, сдобренное веселенькой мишурой и красивыми, однако совершенно пустыми фразами о грядущем светлом будущем.
 
  – Вы имеете в виду Валерия Саблина? Он всего лишь хотел угнать наш большой противолодочный корабль в Швецию, чтобы там безбедно жить, ругая советскую власть.
 
  – Это по официальной версии, а я знаю, что произошло на самом деле, об этом в сводках не сообщалось.
 
  – Хм, интересно, и что же произошло на самом деле?
 
  – В действительности он хотел строить светлое будущее реальным мужским рыцарским действием, а не впечатляющей обывателя болтовней с телеэкрана. Он искренне верил, что обязательно наступит время, когда корысть и бездушие будут лечиться так же, как сейчас лечится корь, и все общество будет здоровым, свободным, творческим и радостным.
 
  Я недоуменно приподнял брови.
 
  – Вы в это верите?
 
  – Я верю в правду, а правду знают все, и наши руководители, которые водят народ за нос и морочат ему голову, тоже знают, и народ знает, просто большинство людей не хотят правду отстаивать, им либо страшно, либо лень. Я, по крайней мере, хочу сделать в своей жизни что-то похожее, а у многих даже желания такого нет, и это угнетает меня больше всего!
 
  Разговор принял неожиданный поворот, и я настороженно посмотрел в загадочную глубину ее необыкновенно красивых глаз, наготу которых она вдруг открыла мне, сняв очки.
 
  – А вы, я смотрю, неисправимая идеалистка!
 
  – Я понимаю, что со времен Александра Грибоедова мало, что изменилось, однако я твердо знаю, – материализм сам загонит себя в тупик, и тогда общество вспомнит о таких мужчинах, как Валерий Саблин.
 
  – Хочется верить, однако вам, наверное, пора на работу?
 
  – Я не спала ночь, только что сдала репортаж, и мне дали отгул.
 
  – С такими мыслями как вам работается, не тошно?
 
  – Вы, наверное, имеете в виду вранье, которое льется из наших телерепортажей. О, иногда, в самом деле, становится невыносимо! Вы хоть понимаете, что во власть проникли откровенные спекулянты, их кредо - взять даром, продать дорого. Они, как идеальные грабители с ножом в подворотне, изысканно одеты, язык подвешен хорошо, однако, если увещевания не подействуют, они пустят в ход нож без всяких колебаний. Все дело в том, что у них нет ничего святого, кроме одного – деньги, деньги, деньги, вот почему именно они у власти, а не другие.
 
  – Вам, наверное, виднее. Как же вы терпите?
 
  – Спасают прогулки. Я могу часами бродить по центру Москвы, потом отогреваюсь в ванной, и вот тогда больше ни о чем не думаю. Хотите со мной?
 
  – Куда?
 
  – Не в ванную, конечно.
 
  – Почту за честь.

 Окончание рассказа см. Виски со льдом - 4.