Боль людская глава 5-6

     Глава 5

     В доме тёти Нины разместился штаб отряда ОГПУ. Когда они уйдут, долгие годы здесь будет сельсовет.
     На земле никто мёртвым лежать не остаётся. Тётю Нину в селе любили. Их с мужем отпели и похоронили рядом с кланом Бутанаевых.

     Семьи Фёдора и Михаила ехали на одной телеге. Ещё не оголодавшие, мучаясь только от жажды, думая, что раскулачили только их, что родительский дом на месте и там их ждут. Строили планы, как будут писать властям о незаконном раскулачивании. Все Бутанаевы были грамотными. Окончили в селе семилетнюю школу. Преподавали учителя, закончившие или Учительскую гимназию, или Учительскую семинарию. В тридцатые годы закон об организации школ в Хакасии только вступал в силу. Надеясь на свою грамотность, братья не знали самого главного. Отряды ОГПУ полностью вне и над законом. Не только ничего не вернут, но с лёгкостью отнимают жизнь. И везут их в посёлок ликвидированных кулаков в Асиновском районе. Обрекая на голод, болезни, смерть.

     Фёдор, после смерти умерших от истощения детей и жены, дважды бежал. Первый раз поймали в Томске. Поместили в тюрьму на Каштаке, с высокой каменной оградой. К ужасу расстрелов было невозможно привыкнуть. Среди ночи кричали:

   – На выход!

     Выкрикивали до тридцати фамилий, а оставшиеся считали количество выстрелов. Люди походили на скелеты, обросшие волосами и обвешанные лохмотьями. Когда Фёдора с очередным подошедшим этапом вернули в Асиновский район, он шёл обмороженный, шатаясь от голода. Слушал упрёки и ругань жителей, встречавшихся поселений. Дети бежали рядом с дорогой,  крича:

   – Мироедов ведут!

     Взрослые плевали вслед. Ну, вот и всё. До кулацкого посёлка Фёдору не дойти. В голове кружились, перебивая друг, друга мысли. Он так и не нашёл ответов на свои постоянные вопросы себе. Не понимал, почему их с братом называли мироедами. Да, они жили не бедно, но постоянно работали. Давали заработать другим. Почему правы те, кто в один день разграбил, разрушил накопленное и созданное их отцами и дедами? Зачем их с Михаилом семьи согнали со своих мест и обрекли на вымирание?

     Морозы в Сибири лютые. Страшно зимой остаться без крова сытому и тепло одетому. А ослабевшие, простывшие, обмороженные люди часто падали, оставаясь лежать на обочине. Никто не останавливался. Спецпереселенцы просто не имели сил, а конвоиры знали, что к утру, после пира стаи волков, мелкие хищники не оставят даже комка пропитанного кровью снега.

     Узкая дорога, несколько дней петлявшая между заснеженных сосен и покрытых инеем берёз, наконец, вышла в степь. Показался Чулым. Значит, посёлок ликвидированных кулаков близко. ПЛК, так его называли в документах.

     Фёдор дошёл, а с ним ещё несколько человек. Половина этапа осталась лежать на обочине. В сколоченном на скорую руку медпункте удаляли чёрные пальцы рук и ног. В обезболивании не было нужды: обмороженные конечности ничего не чувствовали.

     Чтобы прожить зиму, Фёдор и Михаил выкопали землянку. Бараки строили только для тех, кто выживал первую зиму. Многие, приехав в голую степь, рыли норы, ямы, прикрывая несколькими слоями соломы. Ленивых и неопытных перемалывало, калечило и убивало. Они жили на голой земле, в одежде, что была на них в момент ареста. Готовили и грелись у костров. Некоторые привозили вместе с дровами ветки и из них, покрывая соломой, строили шалаши. Основной работой спецпереселенцев  зимой была заготовка брёвен. Летом распахивали поля, прокладывали дороги, выращивали зерно, ловили рыбу.

     Фёдор открыл дверь в землянку. Сплетённая из ивы, покрывающей берега Чулыма, и обмазанная глиной, она впустила клуб морозного воздуха. Ещё привыкая к тусклому освещению, он понял, что всё пространство забито людьми. Встретив взгляд Михаила, пошёл к нему, переступая через лежащих вповалку людей. Молча обнял и замер в объятиях брата. Осмотревшись, не увидел его сыновей. Спросил:

   – Все живы?
   – Думаю, да. Пошли по посёлкам побираться. Мы им выхлопотали справку. На месяц разрешение покинуть посёлок. Жена к коменданту несколько дней ходила. Плакала, просила: «Лучше убейте нас и детей. Не морите голодом. Умираем медленной смертью». Не знаю уж как, но выпросила. Он такие справки давать не любит. А сейчас морозы начались. Сыновья голодные, плохо одетые. Думаю, может, зря справку выпрашивали. У знакомого дети пришли, говорят, плохо подают. Самим есть нечего. Спасибо одинокие старушки их переночевать пускали. Морозы осенью меньше были, а сейчас начало декабря. И тебя вернули. Мы надеялись, что сможешь нам помочь отсюда выбраться. На чём привезли?
   – Пешком пришли. Полтаза у фельдшера пальцев рук и ног отмороженных. Многие так и остались лежать по всей дороге. И у меня на левой руке култышка. Правую руку, как мог, старался отогреть на теле. Болеть начинают отрубленные пальцы, а кажется, от мороза отходят.
   – Ложись на место детей, там бабушка старенькая, подвинешь. Отдыхай.

     Сыновья Михаила в это время подошли к деревне. Изголодавшиеся и замёрзшие, остановились оглядеться и, не сговариваясь, постучали в окно самой крайней ветхой избёнки. Никто не ответил. Мечтая оказаться в тепле, открыли двери. Их встретила выстуженная, давно не топленая, с покрытыми куржаком стенами изба.
     На полу лежала молодая женщина. Правая сторона её лица была разбита. Чулки  на коленях рваные, из дыр выглядывала стёртая до крови кожа. Раздробленная рука. Вся одежда в засохших бурых пятнах. Старший, Николай, содрогаясь от увиденного,  схватил лежащий на лавке у печки половик и бросил на покойницу. Его руки почти не двигались. Заледеневшие пальцы казались переломанными. Из последних сил он  открыл печь. Заполненная до отказа дровами, она не один день ждала, чтобы огонь начал жадно лизать бересту, с пылом бросаясь на пересохшие дрова. С одной зажжённой спички печь весело загудела, вселяя в братьев надежду, что тысячи подступающих к сердцу обжигающих иголок не успеют до него добраться и заколоть. 
     Они легли, обнявшись, на русскую  печь, и по мере того, как кирпичи начали нагреваться, братья задремали. Дети, их никто не защищал, и, чувствуя размытую полупрозрачность этого странного мира, отходя от ледяного холода, к тому времени как печь протопилась, они крепко спали.
     Николай первый встал по нужде и, увидев за избой поленницу, натаскал дров. Раздул затухающие угли и, подбросив им корма, лёг досыпать. Оттаявшие от куржака стены пропитались водой. Пахло известью. 
     Проснулись братья от того, что желудок завязывался от голода в тяжёлый ноющий ком. Николай спрыгнул с печи и, найдя два котелка, обнаружил в одном холодный  чай из сушёной моркови, во втором оттаявшую ото льда, сваренную в мундире картошку. Сев рядом с братом, сказал:

   – Илья, хватит спать. Надо что-то с покойницей решить. Придут соседи, скажут, мы её убили. Давай поедим картошки и выйдем на улицу, осмотримся. Деревня маленькая. Нас  обязательно видели.

     Выйдя, братья поняли, что в такой мороз ни одна печь не дымила. Не лаяли собаки. Несмотря на раннее утро, все окна были тёмными и обмёрзшими. Насмелившись, зашли в соседский двор. Открыли незапертые сени и увидели юношу, который, стоя у притолоки, сжимал в руке топор. Вдруг он начал крениться и свалился со страшным грохотом на пол. В разные стороны полетели заледеневшие комочки крови. Николаю стало трудно дышать. Горячая волна ударила в голову, а руки и ноги похолодели. Илья жалобно заплакал и потерял сознание. Бросившись к брату, Николай почувствовал, как обжигающим холодом поползли по спине мурашки и от близкого дыхания смерти шевельнулись волосы. 

      Братья из избы в избу бродили по деревне. Их роднило отчаяние на лицах и жуткое напряжение. Сколько времени мертвецы здесь лежат? Стояла полнейшая тишина. Дети тоже говорили шёпотом. Стоило немного напрячь голос, как он садился и срывался. Не найдя ни одного живого существа, вернулись. Было страшно, но женщину вынесли на улицу и прикопали снегом в огороде.
     В такой мороз расставаться с печкой глупо. В деревне полно замороженной картошки. Решили дождаться оттепели и набраться сил. Илья быстро уснул, а Николаю сквозь дремоту казалось, что где-то далеко плачет ребёнок. Тихо и обречённо. Когда провалился в сон, увидел женские отрубленные головы. Слыша усталый и безнадёжный плач своих детей, они через холод потустороннего дыхания пытались их успокоить, еле шевеля перемёрзшими губами. Проснувшись от ужаса среди ночи, он позавидовал младшему брату. Это он всхлипывал во сне и звал маму.   Ночью жуть стала намного сильнее, чем днём. Спать Николай больше не мог. Соскочил с печи и, открыв дверцу, подкидывал дрова, пока не начал сереть рассвет.
     Братья, пережив шок первого дня, лежали на печи, греясь и отдыхая. Изо всех сил старались не думать о том, что вся деревня мёртвая. Изба давно нагрелась, и, не желая в такой мороз выходить, они её не покидали.  Однажды ночью кто-то весело заколотил в дверь. Раздался голос:

   – Евдокия, открывай! Знаю, что соскучилась.
   – Дяденька, ты живой? Ты кто?
   – А с чего мне быть мёртвым? Открывай! Совсем замёрз. Ног не чувствую.

     Переглянувшись, оба встали у двери, и Николай откинул крючок. В избу ввалился мужик в оленьей дохе. Свет падал только от печи, и шумно раздеваясь, вешая на гвоздь промёрзшую доху, мужик окликнул хозяйку:

   – Ты что, сестрёнка, мне не рада? Я тебе зайцев привёз, из-за них и приехал, а то до весны на картошке не доживёшь. Ты чего молчишь?
   – Дяденька, здесь, кроме нас, никого нет. Во всех домах убитые. Вы не ругайтесь, у нас справка есть, что нас на месяц побираться  из посёлка спецпереселенцев отпустили. Думали, на дороге замёрзнем, да до деревни добрели. Зашли в крайнюю избу, а тут покойница. Мы печь затопили, отогрелись, а утром видим – дым из труб не идёт. Здесь нет никого, все мёртвые.
   – Я слышал про банду. Говорили, женщин насилуют, а мужиков, кто своё защищает, убивают. А где сестра?
   – В огороде, мы её снегом и дровами заложили, чтобы волки не съели. Утром покажем.
   – А вам еще долго можно побираться?
   – Нет, меньше недели осталось. Мы в деревне санки большие нашли, картошки мёрзлой набрали, как потеплеет, пойдём.

   Николай не стал говорить, что в одном мешке тёплая одежда. Ему было стыдно, но не взять не мог. Ватники на всей семье были с умерших. Раскулачили их летом, и никакой другой одежды взять не разрешили. Они собирались, как потеплеет, в посёлок, но приехавший рассудил иначе:

   – Я здесь на лошади с санями. В сарае запер. Не ровён час, волчья стая нагрянет. Завтра поедете со мной. Наберём несколько мешков картошки, вещей тёплых, сколько лошадка сможет увезти. Я лесник. Моя заимка недалеко. Сразу за Чулымом. Зайцев заберёте. Да надо куриц замёрзших по избам посмотреть. Не могли бандиты всех забрать.

     Не по-детски настрадавшихся Николая с Ильёй новый знакомый, засыпая, крепко обнял. Ему хотелось, чтобы дети на эту ночь почувствовали защиту взрослого человека.

   Николай поднялся раньше всех. Они с Ильёй давно поняли, что если замороженную картошку кидать в кипяток, то она будет вкусной и не сладкой. Пока он готовил завтрак, с печи спрыгнул брат хозяйки.

   – Мы вчера не познакомились, меня дядя Гриша зовут. Тебя, наверное, Николай, а младший Илья? Задерживаться здесь не будем. Неприятное место. Как потеплеет, приеду с попом, пусть отпоёт, и похороним всех по-христиански. Сейчас по посёлку пройду, может, что ещё вам в ПЛК пригодится.

     Санки, приготовленные братьями, привязали к большим саням, а в них, проехав по деревне, нагрузили отобранные дядей Гришей тёплые вещи, одеяла. Продукты, которые он нашёл. Вечером были в ПЛК. Подъехали к набитой людьми землянке. Многие смогли пережить эту зиму, благодаря Григорию. Он с этого дня никогда не проезжал мимо. Особенно вкусным был суп из белки, заправленный овсом, который лесник получал для лошади.

     В жизни всё взаимосвязано. Убили людей в деревне, а им на смену пришли выжившие в землянке. 

     Весна в этом году наступила рано. И сразу после ледохода исчез Фёдор. Григорий сказал коменданту, что он утонул, но Николай слышал, как Федор зимой договаривался с Григорием, чтобы тот помог ему весной уплыть по Чулыму.

     Глава 6

     Настя в этот страшный для Бутанаевых день, после четырёх лет полных горечи от потери отца, первый раз переступила порог заимки. Родное место, где она родилась и выросла. Николая в избе не было. Но его присутствие чувствовалась во всём. Так бывает, когда человек уходит недалеко и ненадолго. Настя, распрягая лошадь, сказала спасибо Игнасу. Это он, за неимением сына, научил её ухаживать за лошадьми, стрелять и ставить капканы. Тяжёлый сундук оставила на телеге. Придёт Николай, занесёт. Потом вместе решат, где его лучше спрятать. Паша, намучившись за тряскую дорогу, уснул. Осторожно перенесла его на кровать и занялась уборкой. Сготовила из положенных тётей Ниной продуктов ужин.

     Дверь скрипнула, когда в окружающей заимку тайге стали видны только выходящие на поляну перед домом деревья. Всё остальное замазала и спрятала темнота. Она резко оглянулась и встретила горячо оглядывающие её глаза влюблённого мужчины. Боясь, что Николай её неправильно поймёт, Настя заторопилась рассказать о том, что творится в селе. Об отряде ОГПУ. Почему тётя Нина отправила их с Пашей на заимку. В наступающих сумерках было видно, как по мере продолжения рассказа Николай всё ниже опускал голову. В глазах поселилась грусть и безнадёжность. Про ящик, оставленный в телеге, она ему сказать не успела. И хорошо. Потому что среди ночи их разбудили солдаты. Перевернув всю заимку, слазили в подполье, поднялись на чердак и, разбудив и напугав Пашку, уехали, матерясь и обозлившись, что зря тащились в такую даль.
     Николай с Настей больше не уснули. Посовещавшись, в предрассветных сумерках отвезли сундук в небольшую сухую пещерку и завалили вход камнями. Николай сутками пропадал в тайге, забрав с собой Атамана. Нахальный, хитрый щенок вырос в большого умного  пса.

     Всю зиму прожили на заимке. Наказ тёти Нины ждать весны Настя не забывала. В мае Николай поехал в посёлок узнать новости. Вернулся через два дня, когда Настя перестала ждать, решив, что он убит. Он рассказал, что тётя Нина умерла, а её мужа расстреляли. В их доме штаб ОГПУ. Сыновей с детьми увезли в ссылку, обобрав до нитки. Мародёры всё, что было в домах, растащили и увезли на рынок в село Усть-Абаканское, продавать. Осталась дочь тёти Нины, которой она разрешила выйти замуж по любви за небогатого соседа.
     Пока он говорил, по лицу Насти текли слёзы. Женщина не рыдала в голос, плакала молча. Боялась пропустить даже слово из рассказа Николая. Смахивала влагу со щёк и вытирала мокрый подбородок. Не понимая, что случилось, Пашка забрался к ней на колени и крепко прижался, инстинктивно помогая преодолеть матери горечь потери родных людей.

     Небо, будто сочувствуя Насте, пригнало чёрные дождевые тучи. Начавший накрапывать дождь перерос в ливень и пошёл сплошной стеной. Разразилась фронтальная гроза. С шипением тлели  деревья, принявшие на себя удары молний. Чуть ниже заимки начало наполняться водой старое, давно засохшее болото. Настя вышла на крыльцо и с удивлением смотрела, как торчащие из травы, привычные с детства кочки постепенно уходят под воду.
     Где то близко зло фыркнула и заржала лошадь. Она вся в мыле прибежала к заимке.  Взнузданная,  чужая, со сползающим набок седлом. Её преследовал мужчина с обильно бежавшей по лицу кровью. Подбежав, Николай поймал волочившуюся по земле узду и, успокаивая взбешенное животное, стал медленно водить лошадь по поляне. Настя, посадив на крыльцо раненого, прямо из ковша промыла ему рану и забинтовала голову. Когда он поднял на неё глаза, сердце зашлось от старой обиды. Неужели он приехал признать свою вину. Остановить муки совести за то, что оставил её много лет тому назад? И она снова поверит, что он, как обыкновенный человек, может ощущать, чувствовать, вспоминать. Встретив Настин обжигающий взгляд, мужчина насторожился, и спросил:

   – Почему ты на меня так смотришь? Будто давно знаешь и ненавидишь. Мы никогда не встречались. Тебя как зовут?
   – Настя.
   – Меня… – он замолчал и, беспомощно помявшись, сказал, – не помню. Кругом вода, лошадь убежала. Я из-за  ливня не сразу понял, что голова разбита. Может, меня твой муж знает?
   – Нет, мы недавно поженились, он из Кузнецка приехал.

     Настя не хотела, чтобы Аркас знал, что она не замужем. Видимо, он головой крепко ударился, может, и не вспомнит ничего. Как вода сойдёт, Николай его в село проводит. Откуда ей было знать, что Аркас уже приезжал на заимку. Первый раз в год смерти Игнаса. Никого не застав, вернулся в Усть-Абаканское. Через два года на заимке жил Николай. Убедившись, что он живёт один, уехал, не показавшись хозяину. Женщины за последние годы вызывали в нём стойкую неприязнь. Стал искать Ласу. С ума сходил от бессилия и злости. Не нашёл, но выбросить из головы не смог. Вспоминал, как отказался от неё. Говорил: «Ты хорошая». Но какой бы замечательной ни была, сейчас ты одичала в тайге и злишься на весь белый свет. Тебе кажется, что я тебе нужен, а потом появится тот, без кого жить не сможешь. Да и не могу я на заимке остаться, мне к Хайдару надо вернуться.

     Аркас злился на себя. Что ему Хайдар? Его давно обвинили в расстреле восьми человек, и в Хакасию он больше не вернулся. После недолгих раздумий, Аркас вступил в ряды рабочей милиции. Как страж порядка, он должен был владеть полной информацией обо всём, вплоть до лесных дорог. Шайки белых, постоянно увеличиваясь, бродили по хакасской тайге. В одном селе, он услышал про Настю с нагулянным ребёнком. Крестилась с сыном в церкви. Значит, поп дал ей имя по святкам. Когда раскулачили Бутанаевых, женщина вернулась на отцовскую заимку. Аркас поехал убедиться, что это не Ласа.
     В тайге ему не повезло. Он решил переждать под разлапистым, одиноко стоящим кедром грозу и стремительно перешедший в ливень дождь. Лошадь Аркас не привязал. Потянул за уздечку под дерево. От удара молнии его отбросило от ствола головой на торчащий из старой хвои сук. Испугалась, вырвалась лошадь. Сейчас  Аркас с ужасом осознал, что помнит только грозу. Кто он? Зачем и откуда приехал? Отойдя от Насти, подошёл к Николаю. Спросил:

   – Вода с болота быстро уходит? Можно у вас заночевать?
   – Я здесь не хозяин. Спроси у Насти. Она здесь до восемнадцати лет жила, не помнит, чтобы вода старое болото затопила.
   – Я думал, ты её муж.
   – Нет, сам в сеннике ночую. Она тем летом на заимку вернулась.

     В голове мелькнули и пропали какие-то воспоминания. Ласа. Заимка. Нет, здесь он никогда не был и с этой женщиной не знаком, но внутри что-то затрепетало, будто силясь открыться. Он обернулся, ища хозяйку.

     Настя, узнав Аркаса, ушла в избу и села около заснувшего под шум дождя сына. Внутри сжался комок. Он не давал пролиться слезам, и они копились, ранили  кровоточащее от обиды сердце. Вспомнила, как сидела на этой лавке. Раздавленная, униженная, потерянная и никому не нужная. Как беременную грубо выгнала ночью на холод родная мать. И, наконец, заплакала. Всё напряжение последних лет, все боли, обиды, всё горе и безысходность, всё, что так долго копилось, наконец, выплеснулось и затопило сердце и душу. 

     Пашка проснулся и, удивлённо глядя на мать, спросил:

   – Ты на улице была? Дождиком умывалась? Я тоже хочу.

     Он бросился к двери и столкнулся с Аркасом. Недоумённо поглядев на мальчика, тот посторонился, подумав, что хозяйка вдова, недавно потерявшая мужа. Только что наплакалась, глаза опухшие. Аркас не мог понять, почему ему хочется  подойти к Насте, обнять, пожалеть. Что с ним творится, когда он натыкается на ненавидевший его взгляд? Может, он убил её мужа? Он же ничего не помнит. Пересилив гордость, спросил:

   – Можно мне с Николаем на сеннике переночевать? Вокруг дома всё затопило. Как вода спадёт, сразу уйду.
   – Ночуй, не гоню. Паша позовёт, ужинать с Николаем идите.
   – У меня продукты с собой. Паёк выдали. Сейчас принесу.

     Выйдя, остановился. Как же так? Про паёк вспомнил, а кто он такой, нет. Поспит, и память вернётся? Аркас жил в степи, это он тоже вспомнил, но тогда что ему понадобилось на лесной заимке? И Настя. Когда он смотрел на неё, сердце стучало совсем не в груди, а всё время перемёщалось внутри.

     Ужинали поздно, но даже при неярком свете керосиновой лампы Аркас понял, что Николая выдаёт взгляд, когда он смотрит на Настю. Скорее всего, они поженятся. Вдвоём на заимке, да и Паша старается незаметно прижаться поближе к Николаю. Стало почему-то обидно, что мальчик полюбит не его Аркаса,а живущего с ними  мужчину. Женится Николай на Насте, будет Паша его сыном. Передавая хлеб, женщина коснулась руки Аркаса, и он задрожал. Неожиданно его дрожь передалась Насте. Что с ней? Неужели ей  недостаточно унижения? Представила, как скажет, что Пашка его сын, и он презрительно ухмыльнётся. В груди стало тесно и темно.