О Петре Мамонове

15 июл 2021

Петя помер. Очень горько. Мир стал сильно беднее.
 

16 июл 2021

Попросили сказать о Пете Мамонове.
С Петром Николаичем я познакомился сразу после службы в армии, в 1986 году. Я тогда бомжевал. Пока мотался по госпиталям и больнихоркам — всё было ничего, а когда меня выплюнули в мир, я вдруг обнаружил, что у меня полная беда с головой. Я жил будто в зазеркалье, я смотрел на мир будто сквозь мутное стекло, я не мог понять, что я тут делаю, я не мог понять, как говорить с людьми и зачем с ними говорить.
Сначала я жил в Александровском парке на лавочке, потом в спортзале парка имени Жданова, потом нашёл себе совсем уже шикарные апартаменты — я вскрыл заброшенный кассовый павильон сада Эрмитаж. Это аккурат напротив Петровки 38, окно в окно. Там был рукомойник, вода, четыре стула, куча всякого театрального тряпья и здоровенный лудильный паяльник, на котором было можно вскипятить чайник. Потом меня выгнал оттуда Илюха, электрик сада Эрмитаж, и поселил у себя в радиорубке. Это место было уже шикарным до неприличия, там был уже диван и туалет. Но я был ещё совсем одичалый.
С головой было совсем плохо, но физически я чувствовал себя вполне здоровым. Иногда отказывала при ходьбе левая нога, но я не обращал на это внимания. Упал-встал-отряхнулся-пошёл дальше. Я стал помогать Илюхе по хозяйству. Хозяйство было большое, в саду Эрмитаж была репетиционная база нескольких популярных тогда команд, в том числе «Николай Коперник». Коперники были ребята сложные, шибко элитные, с простыми людьми они почти не общались, но в гости к ним часто заходили другие рок-н-ролльные идолы, в том числе «Звуки Му». Вот со Звуками у нас как-то сразу сложилось, они были пацаны что надо. Особенно мы сдружились со Звуками, когда мы вдвоём с Липой спёрли с базы барабанную установку для Звуков — им надо было работать телемост Москва-Нью-Йорк, а барабанов у них не было. Установку мы канешна потом вернули на место, но меня зажопили, вчинили мне иск, у меня был весьма бледный вид. Но Звуки я не слил, взял всё на себя, и они меня совсем зауважали. Особенно я сдружился с Лёхой Мамоновым, братом Пети. Он играл в Звуках на гитаре. Петра Николаича я немного робел, он сильно старше, он мегазвезда, и он тогда уже не пил, а мы с Лёхой зажигали, несмотря на горбачёвские гонения на алкоголиков.
Но понемногу я стал чувствовать, что Пётр Николаич ко мне присматривается. Он был очень тонкий человек. Он как-то прокнокал мою одичалость и потерянность, и часто я ловил на себе его откровенно отеческий взгляд.
И однажды мы о чём-то с Петей болтали, я как обычно мычал что-то нечленораздельное, а он улыбнулся и сказал как бы между прочим —

— Вввот мммой телефффон. Зззвони ккогда захочешь, пппросто по-по-поболтать. Или приезжай, чччаю ввввыпьем.

И дал мне бумажку с телефоном и адресом. На сцене и в камеру Петро говорил чисто и замечательно, а по жизни немного заикался.
Казалось бы, какой пустяк, но как же для меня это было важно — просто возможность позвонить взрослому умному человеку, и он тебя выслушает, не пошлёт в лес за махоркой, примет в тебе участие.
Я хранил эту бумажку как зеницу ока. Она меня грела. Звонил я Пете не часто, но сам факт возможности позвонить — это было очень дорого.
Чуть позже, когда я немного отогрелся и задумал поступать в Литературный институт, единственный, кто меня поддержал, был Пётр Николаич. Все надо мной ржали, а Петя сказал —

— Пппппоступай. Ддело ххххорошее.

И когда меня не взяли, Петя опять меня поддержал —

— Забей. Гллавное — пиши.

Настоящего Петра Николаича мало кто знает по жизни. Все привыкли воспринимать его как злого клоуна. Да, он работал по методу «от противного», он показывал людям всё плохое, всё мерзкое в них. Маска прилипает к лицу, многие привыкли воспринимать образ как портрет, но по жизни Пётр Николаич был совсем другой. Это был очень тонкий, очень ранимый человек, энциклопедических знаний, с блестящим образованием. Он был переводчик с норвежского, занимался литературными переводами, писал неплохую прозу и хорошие стихи (не напоказ). Напоказ он писал свои ядовитые залепухи, которые все знают.
Петя был весьма непростой человек. В нём жил лютый зверь. Сами подумайте — это какую же надо иметь природную мощь, чтобы, получив удар в сердце заточкой, выпрыгнуть из трамвая, догнать того гопника, который убил тебя ударом в сердце, и только потом упасть?
Петя хорошо знал в себе этого зверя и всю жизнь его укрощал. Этот зверь жил в нём вместе с нежным переводчиком Ибсена и Бьёрнснона.
Чем-то Пётр Николаич напоминает мне царя Давида. Наверное, по мощи перерождения. Как царь Давид преобразился из величайшего подонка в величайшего праведника, так Петро переродился из безбашенного бунтаря в тихого мудреца. Если писать научный труд по тайне покаяния, эти два гражданина — самые наглядные примеры.

Мы давно растерялись по жизни. Петя уехал в Калужскую губернию, я в Рязанскую, Лёха на Валдай. И бумажку ту я давно потерял. Но когда вчера Петя умер, я не могу отделаться от ощущения, будто умер родной человек, и мы виделись только вчера.

Не буду желать тебе Царствия Небесного, Пётр Николаич. Ты давно уже там. Ты часто повторял в последние годы, что твоя высшая цель — помереть приличным человеком. У меня нет сомнений, что у тебя всё получилось, и встретил тебя там Исаак Сириянин, твой любимый учитель.




--------------------------------------------------
(с) https://vk.com/id128128417