Сердечные капли

Иван Петрович заболел. Оказалось, что серьезно. Скорая  увезла в больницу. Впервые за его долгую семидесяти шестилетнюю жизнь.

В их большом райцентре на Ставрополье больница была новая, большая. После двухлетней Ковидной горячки, когда коек не хватало, процесс лечения населения пришел в норму. Дочка с зятем приехали с ним в больницу, поговорили с заведующим кардиологического отделения. Тот сказал, что у отца аневризма аорты. Положение угрожает разрывом и летальным исходом. Операция неизбежна. Просил не волноваться, пригласил хирурга. Отрекомендовал как лучшего специалиста в отделении. Тем более что таких операций он провел не один десяток. Оба доктора подтвердили благополучный прогноз на исход операции.

       - Дедушка у вас крепкий, организм в порядке, по всем параметрам лет на десять моложе паспорта. Не волнуйтесь. Завтра и прооперируем,
 - молодой хирург откланялся и побежал по своим делам.
 
Дочь спросила, где положат Ивана Петровича. Заведующий предложил палату на двоих, или отдельную. И там и там все удобства, но за отдельную положена доплата.
Иван Петрович наотрез отказался от отдельной.

             - Дело не в доплате, дочура. Трудно старому человеку наедине со своими мыслями лежать. Поговорить не с кем. Только в общую.

И не прогадал. Положили его в просторную, светлую палату с туалетом, и даже телевизором. Кровати были особенные. Можно было регулировать положение, сделать как кресло. Был и столик для приема пищи. Хоть лежа, хоть сидя.

 Соседом оказался крупный, статный старик с еще пышной шевелюрой и солидным низким голосом. Ему предстояла операция попроще. Установка кардиостимулятора.
До операции успели познакомиться. Оба были местными, только из разных районов. Тем для бесед было много. Виктор Терентьевич, сосед по палате, был агрономом в большом земледельческом хозяйстве. Иван Петрович – бывший строитель.

На следующий день обоих прооперировали. Терентьич  сразу стал ходить, операция не требовала длительной реабилитации. Иван Петрович долго приходил в себя от наркоза. Доктор приказал лежать. А Виктора Терентьевича попросил присмотреть за лежачим.

Зато в следующие дни старики наговорились всласть. Оба жаловались, что родня весь день на работе, поговорить не с кем. А тут отвели душу. Вспоминали голодное послевоенное детство. Службу в армии. Годы учебы. Не прошли мимо и своих суженых, как знакомились, ухаживали. Иван Петрович со слезами на глазах рассказал, как похоронил свою Дарью Степановну уж как три года назад. А жена Виктора Терентьевича, веселая и моторная казачка, навещала мужа каждый день. Приносила чего – ни будь вкусного, домашнего.

Не обошли старики и политику. Суждения у обоих были твердыми и схожими. Хвалили Сталина за Победу. За то, что старался для народа. Цены снижал, подчиненным воровать не давал. Хрущева ругали за кукурузу. Брежнева за то, что довел Россию, что раньше всю Европу хлебом кормила, почти до голода. Досталось и Ельцину. А вот Путина больше хвалили. Упрекали только за одно, что не сломал пока олигархов.
Но больше всего стариков занимала тема медицины. Хотя оба были здоровяками и болели редко, но случаев на медицинскую тему знали множество.

Особенно поразил Ивана Петровича рассказ соседа по палате про своего отца.

 Терентьич, сидя на своей койке, со смаком откусывал от румяного яблока большие куски, жевал и одновременно повествовал, помогая себе свободной рукой.

                - Батя мой, Терентий Кузьмич, работал в колхозе трактористом. Работяга был хороший, на доске почета портрет его висел. Доработал до пенсии. С трактора сняли. Поставили сторожем на машинном дворе.
Я тогда уже главным агрономом в колхозе был.

На здоровье отец никогда не жаловался, не помню его хворым. Если не считать осколочного ранения в бедро на войне, так и не знал ни больниц, ни поликлиник.

Правда, после выхода на пенсию стал с друзьями – пенсионерами выпивать. Не часто, но бывало. То один дружок к доминошному столу банку своего винца принесет. То другой самогонкой похвалится.   Но всё в пределах разумного.

И вот в возрасте 73 лет батя вдруг прихворнул. Жаловался на стук в сердце и головную боль. Местная фельдшерица намерила у него аж 165 мм давления, пульс за 90, и отправила с ближайшим автобусом в город. В больницу.

Я про это узнал от матери только вечером и на следующее утро поехал в город. Нашел я отца в кардиологическом отделении  непривычно тихим и слабым. Поговорил с доктором. Тот сказал, что на лицо все симптомы стенокардии. Надо понаблюдать, проверить сосуды, проколоть препараты.

Как ни уговаривал я отца, что болезнь не смертельная, лечится, только надо докторов слушаться и лекарства принимать, поднять ему настроение не удалось. Привык он всегда здоровым быть, ни каких хворей не знать. А тут и слабость, и сердце стучит, и в левую руку отдает. Напугался, в общем.

Прошло дней пять. Ситуация – ни туда, ни сюда. Так же пульс повышен, загрудинные боли. Давление сбили, а что толку.
Батя совсем скис.

     - Видно прожил я положенное на земле. Пора и честь знать.
 Даже распоряжения насчет похорон пытается предать.

Я, конечно,  успокаиваю, как могу. Но мало в том преуспел.

Терентьич налил себе воды из графина. Запил яблоко. Вытер руки.

      - Ну, так вот, - продолжал он,
      - Стал я и сам сомневаться в благоприятном исходе. Врач тоже больше терминами сыплет, а чтобы успокоить, так слов нет. Кардиограмма, говорит, не меняется. И ему не нравится.

А отец мне почти шепотом, чтобы никто в палате не слышал и говорит.

         - Сынок, Витюша! Обещай последнюю просьбу перед смертью выполнить.

Я ему опять,
       - Да ты что! Еще нас переживешь.

Отец рукой махнул, да так вяло, бессильно, что я почти заплакал. Такая жалость навалилась.

        - Витюша, а привези мне водочки магазинной. В последний раз душу согрею.
И глаза прикрыл, мол, на этом посещение закончено.

Я в полной растерянности. Где это видано, чтобы сердечному больному водку пить. А  другой стороны ведь может быть и последняя батина просьба?
Пошел в магазин, стал у винной полки. Дай, думаю, отца напоследок уважу. И купил бутылку армянского коньяку. Три звезды. На рубль дороже беленькой, да уж случай особый. У нас на селе никто такими напитками не баловался.

Принес я ему на следующий день апельсинов и бутылку в газете завернутую.
Отец поблагодарил. Обнялись мы с ним и попрощались. До завтра. А может и …
На следующий день я смог вырваться к отцу только под вечер. Меня еще в коридоре поймал врач.

         - С Вашим батюшкой прямо чудо произошло! Идемте в кабинет. Кардиограмму покажу.

 Достает историю болезни,

          - Вот, взгляните, кардиограмма, как у юноши. Давление 124 на 75. Пульс 66! Космонавт. Наконец, назначения подействовали. Завтра можете батюшку забирать.

Пошли в палату. Отец сидит на койке и с соседом в дурака играет. Нас увидел и виновато юркнул под одеяло. Доктор попросил его расстегнуть пижаму. Стал слушать сердце. Потом вдруг резко выпрямился.

            - Больной! Вы что кроме лекарств употребляли!? Отвечать. Запах отчетливо улавливаю!

И не дожидаясь ответа, раскрыл дверцу тумбочки и вытащил наполовину опустошенную бутылку армянского. Хотел, видимо, ругаться, но задумался.

         - И сколько, дедушка, вы вчера приняли?
Отец помялся.
         - Так думал за упокой. Стакан и налил. Вкусный оказался. И спалось хорошо, спокойно.

         - Ну, ясно, -  больше для себя, тихо проговорил доктор, - причиной стенокардии был приличный тромб. Оторвался бы сам, не известно, чем бы закончилось. Скорее всего, плохо. А тут мощнейшее расширение сосудов. И коронарных, естественно. Вот он и просвистел мимо.

И громко, для всех, - повезло Вам дедушка. Второй раз родились. Но раз в год к нам на проверочку, уж будьте добры!

         - Так батяня до девяносто одного годка прожил. Опять ничем не болел. До последнего дня в огороде возился, царство ему небесное.

А коньяк мы всегда в буфете держали и называли «Сердечными каплями».