самоубийтво марины цветаевой

я не автор                Самоубийство Марины Цветаевой
Голиков Альберт Александрович
Статья обновлена в июле 2022 г.

Марина Ивановна Цветаева - 26 сентября (8 октября) 1892, Москва, Российская империя — 31 августа 1941, Елабуга, СССР) — русская поэтесса, прозаик, переводчик, один из крупнейших русских поэтов XX века.

В самый канун нового, 2008 года в Москве, к 115-летию со дня рождения Марины Цветаевой был установлен памятник поэтессе.
 Его место - Борисоглебский переулок, напротив её дома-музея. Кстати, памятник был отлит в бронзе на средства московского департамента культуры, а также спонсоров. Сам собою возник вопрос: это - запоздалое признание, дань уважения или реабилитация патриотов-диссидентов?

Давайте вспомним, кем была для России Цветаева, по словам современников, «самый чрезвычайный поэт ХХ века»?

…Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. В Борисоглебском переулке прошла ее молодость. Как поэт, прозаик и драматург она состоялась именно в Москве. А свела она счёты с жизнью, не дожив до своего 50-летнего юбилея одного года, в Елабуге (ныне Татарстан) 31 августа в тяжёлом 1941 году. Её могила в Елабуге затерялась. Памятником ей остались лишь книги и публикации тех людей, которые её знали, любили, изучали.

Цветаева была далеко не «простой русской девочкой»: её отец был профессором искусствоведом, создателем музея изобразительных искусств, мать - пианисткой, ученицей знаменитого А. Рубинштейна, дед – известнейшим историком. Из-за чахотки матери Цветаева подолгу жила в Италии, Швейцарии, Германии; получила прекрасное образование в пансионах Лозанны и Фрейбурга. Юная Марина свободно владела французским и немецким языками, прошла курс французской литературы в Сорбонне. Оттого-то и стихи девочка начала писать в 6 лет одновременно по-русски, по-немецки и по-французски.

Она оставила три посмертные записки: официальную, со словами "дорогие товарищи", вторую - поэту Н. Асееву, где умоляла усыновить 16-летнего сына и выучить его (чего Асеев, кстати, не выполнил) и самому сыну Георгию,подростку - о том, что она попала в тупик и выхода, увы, не видит…


После начала Великой Отечественной войны Марину Цветаеву отправили в эвакуацию в город Елабуга, что в Татарстане.
Упаковывать вещи ей помогал Борис Пастернак. Он принёс верёвку, чтобы перевязать чемодан, и, заверяя в её крепости, пошутил: «Верёвка всё выдержит, хоть вешайся». Впоследствии ему передали, что именно на ней Цветаева в Елабуге и повесилась (по свидетельству Марка Слонима, со слов К. Г. Паустовского).

Загадка самоубийства Марины Цветаевой - 21 января 2008 г.
Общество | 21.01.2008

Она ушла из жизни неотпетой. Спустя полвека, в 1990 году, патриарх Алексий II дал благословение на её отпевание, тогда как это делать в отношении самоубийц в РПЦ категорически запрещено. Что же позволило сделать для Цветаевой патриаршее исключение?

За неделю до самоубийства Цветаева написала заявление с просьбой принять её на работу посудомойкой в открывающемся предприятии, но столовую открыли аж зимой 43-го, когда Цветаевой в живых уже не было. Ее любимчика-сына сперва переэвакуировали в Ташкент, потом призвали на фронт, где он, крупный и неспортивный, был убит в бою в конце войны.

Тогда многие сказали, что это была его расплата за жизнь матери... Так ли это?

…Семья эмигрантки Цветаевой воссоединилась в России в канун Великой Отечественной войны, в июне 1939-го. Муж, Сергей Эфрон с дочерью Алей вернулся на родину чуть раньше, в 1937 году. О нём говорили как о «запутавшемся на Западе разведчике». По официальной версии, С. Эфрон ради возвращения в СССР принял предложение сотрудничать с НКВД за границей. А затем оказался замешанным в заказном политическом убийстве, из-за чего бежал из Франции в Москву. Летом 1939-го вслед за ним и дочерью возвратилась и Цветаева с сыном Георгием, которого она до конца жизни называла Муром (производное от слова «мурлыка»).

Вскоре в семье репатриантки Цветаевой начался сущий ад: дочку Алю забрали в НКВД как шпионку, потом – Сергея, горячо любимого мужа, да ещё с издёвочкой: "ждал-то – орден, а получил - ордер". Дочь и муж были арестованы: Эфрона расстреляли в 1941-м, дочь после 15 лет репрессий была реабилитирована. Сама Цветаева не могла ни трудоустроиться, ни найти жильё, её произведения никто не печатал. По словам близких людей, они с сыном буквально голодали.

"Белогвардейцы возвратились», - перешёптывались об Эфроне и Цветаевой. И…пошло-поехало: тюремные очереди и хлопоты, истерики, страх за себя и детей, как за последнего кормильца, неизвестность впереди, предчувствие беды – она была словно в жуткой мясорубке…

Цветаева была страстная мать, однако и здесь гармонии не испытала: в гражданскую войну потеряла младшую дочь, потом она сделала идола из сына, обожала его буквально тиранически, а «идол» взял да и стал строптивым, амбициозным: просил не перекармливать его материнской любовью.

Почему Москва встретила Цветаеву настороженно? И ведь не просто «парижанкой», не просто «из бывших»,а именно – клеймёной. Есть версия, что возвращения поэтессы-изгоя испугались именно собратья «по поэтическому цеху». Её далеко отодвинул даже Борис Пастернак, с которым у неё был бурный эпистолярный роман. И не только «политически», но и по-мужски. Причём на очень большую дистанцию: он испугался возможного «пожара», именно он и произнёс: мол, у Марины и керогаз пылает «Зигфридовым пламенем». «А так нельзя!», - заключил он.

После возвращения на родину она готовит к изданию сборник стихов, много переводит, но её никто не печатает.

«Нищая элегантность» - так называли Цветаеву в последнюю пору её жизни. С виду она была мышкой: серенькой, неброской, на низких каблуках, с огромным поясом и янтарными бусами, на запястьях - серебряные браслеты, с недлинной стрижкой. А глаза зелёные, как крыжовник. И походка - твёрдая, почти мужская. Но только с виду! На самом деле Цветаева будто всегда преодолевала что-то: боялась уличных машин, в метро - эскалаторов, в домах – лифтов, казалась близорукой и незащищённой от мира.

Объявленная в 1941-м война и перспектива окунуться в гитлеровское иго ужаснуло её ещё сильней, куда сильней, чем сталинское: в победу России она верила с трудом. 22 июня, в день объявления войны, Цветаева произнесла странную фразу: "Мне бы поменяться с Маяковским". И ещё сказала такое: «Человеку немного надо: клочок твёрдой земли, чтобы поставить ногу и удержаться на ней. Вот и всё».

Судить о причинах её самоубийства - бессмыслица. Об этом знала лишь она сама, навеки замолчавшая. Может её страшную тайну раскроют краткие вехи биографии поэтессы?

В революционную и пост-революционную пору, в 1918-22 годах, вместе с детьми она жила в Москве, в то время как её муж, офицер Эфрон, сражался в белой армии. С 1922 года семья эмигрировала: жила в Берлине, 3 года - в Праге, с 1925 года – пошёл «парижский период», отмеченный полнейшей нехваткой денег, бытовой неустроенностью, непростыми отношениями с русской эмиграцией, в это время возрастала враждебность критики в её адрес. Условия жизни семьи за границей были трудны. На родине – ещё труднее.

Главная её основа - Цветаева выросла в демократически настроенной семье. И если революция 1917 года стала направляющей силой для таких, как Маяковский, Блок, Есенин и других, то перед М. Цветаевой 1917-ый представал иначе.

Отношение её к революции было не однозначным. Стараясь найти нечто героическое в белой армии, где служил муж, она в то же время понимала безысходность контрреволюционного движения. В то время круг знакомств её был очень богат. Это - Блок, Ахматова, Волошин, Кузмин, Ремизов, Белый, Брюсов, Есенин, Антокольский, Мандельштам, она выступает с Луначарским, помогает Бальмонту, её друзьями становятся все ученики Е. Вахтангова.

Условия жизни Цветаевой за границей были необычайно трудны. Но на родине – ещё труднее.

Надо отметить, что ещё в 17-летнем возрасте Марина Цветаева пыталась покончить жизнь самоубийством. Поэтесса даже написала прощальное письмо своей сестре Анастасии, которое попало к ней только спустя 32 года. Вот что написала её сестра в воспоминаниях: "Марина писала о невозможности жить далее, прощалась и просила меня раздать её любимые книги и гравюры. Далее шёл список и перечисление лиц. Я помню строки, ко мне обращённые: "Никогда ничего не жалей, не считай и не бойся, а то и тебе придётся так мучиться потом, как мне". Затем следовала просьба в её память весенними вечерами петь наши любимые песни.

«Только бы не оборвалась верёвка. А то недовесить-ся - гадость, правда?" Эти строки я помню дословно, - рассказывала Анастасия.. "И помни, что я всегда бы тебя поняла, если была бы с тобою". И подпись.

В 1940 г. она запишет: "Я уже год примеряю смерть. Но пока я нужна". На этой нужности она и держалась. Марина никогда не оставила бы Мура \ сына \  своей волей, как бы ей ни было тяжело. Годы Марина примерялась взглядом к крюкам на потолке, но пришёл  час, когда надо было не думать, а действовать - и хватило гвоздя."

Ирма Кудрова
Третья версия
Ещё раз о последних днях Марины Цветаевой

Любое самоубийство — тайна, замешанная на непереносимой боли. И редки случаи — если, впрочем, они вообще существуют, — когда предсмертные записки или письма объясняют оставшимся подлинные причины, толкнувшие на непоправимый шаг. В лучшем случае известен конкретный внешний толчок, сыгравший роль спускового механизма. Но ключ тайны мы не найдём в одних только внешних событиях. Он всегда на дне сердца, остановленного усилием собственной воли. Внешнему принуждению можно и сопротивляться — и поддаться, на всякое событие можно отреагировать так — или иначе; запасы сопротивляющегося духа могут быть истощены, а могут ещё и собраться в решающем усилии. Душевное состояние и состояние духа самоубийцы в роковой момент — вот главное.

Но увидеть изнутри человека в этой предельной ситуации — задача почти невозможная. И уж тем более, когда это касается личности столь незаурядной, как личность Марины Цветаевой.

Всё это так. Оговорки необходимы.

А всё же наш долг перед памятью великого поэта собрать воедино все подробности и обстоятельства, дабы полнее представить картину трагедии, последний акт которой разыгрался 31 августа 1941 года в маленьком городке Елабуге. Ибо есть в этой картине совсем непрописанные места. Оттого и гуляет так много версий гибели поэта: каждая, по существу, есть попытка утолить беспокойство, которое возникает вокруг всякой тайны.

Что бы ни утверждали иные знатоки, пытающиеся поставить тут точку, всякий раз получается лишь запятая — или многоточие.
 Загадка Елабуги остаётся; быть может, она останется навсегда. Так не будем и делать вид, что тут всё уже ясно. Хотя бы потому, что есть подозрение: если объявить «елабужский эпизод» в биографии Цветаевой полностью прояснённым, это может оказаться на руку тем, кто, возможно, знает о нём больше, чем мы с вами.

Вот почему я вижу смысл в том, чтобы пристальнее вглядеться в последние дни Цветаевой. И обозначить конкретнее неясности, сформулировать вопросы, на которые сегодня мы не можем найти ответов. Тогда со временем они могут найтись.
 Расчистим же для них место...

  1994



я не автор