Наследие Белого конвоя Глава 11

ХМУРЫЙ ПЕТРОГРАД

Поезд в осеннюю Москву прибыл к полудню следующих суток. В пути было совсем мало остановок и несмотря на неудобства, связанные с нехваткой мест, нашелся все же один пассажир упросивший людей потесниться. Он ловко и проворно определил место для молоденькой санитарки, одетой совсем не по-военному. Однако лишних вопросов никто не задавал и это позволило Софье немного поспать. После небольшого угощения, которым она поделилась со своими новыми соседями, утро наступило быстро. Попутчики отчего-то понуро и утомленно молчали, удивленно благодаря девушку за хлеб. Софья не знала, что в столице во всю гуляет голод и ее, такого рода щедрое, снисходительное участие выглядели по меньшей мере странно. И лишь когда она вышла на перрон, ей стала понятной грусть, таившаяся в глазах пассажиров, прибывших вместе с ней в столицу. Москва сразу же напрягла ее, она была чужая, холодная и совсем не похожая на потрепанный войной, но живой Тобольск. От Казанского вокзала до Тверской, где, судя по адресу, жила мать Игоря, ей пришлось идти пешком. Благо багажа не было и хорошо отдохнув за ночь Софья с удовольствием ускорила шаг, чтобы хоть как-то согреться. Промозглый холод с ветром проникал со спины и насквозь продувал ее серое демисезонное пальтишко. Узнав у прохожих кратчайшую дорогу, она направилась к Чистым прудам. Софья никогда раньше не бывала в Москве и «со следами шрамов на лице» от Первой мировой войны, перекинувшейся в Гражданскую, братоубийственную бойню, облик столичного города, открывшийся ее взору, совсем не соответствовал статусу всех ее предыдущих представлений.

Следуя улицами, она пугалась вида странных, случайных прохожих и того хаоса какой творился в подворотнях и на пустырях, где сновали без дела беспризорные, бродяги и бездомные собаки. Сейчас конечно же ей не было дела до того, чем жили горожане, куда спешили снующие всюду повозки и экипажи, кто жил сносно, кто впроголодь и кто стоял в длинных очередях за хлебом. Она стремилась поскорее добраться до означенного адреса и передать письмо матери, написанное Игорем. Кто эта, незнакомая ей женщина, чем она живет и как устроена во всей этой столичной жизни, Софья не знала. Ей просто хотелось поскорее обрести наконец-то хоть одного знакомого человека в этой неразберихе и хаосе, нищете нескончаемой анархии Гражданской войны, когда люди, теряя облик и разум, превращаются в мародеров и грабителей, убивают ради куска хлеба или денег.

Обычную с виду дверь, отворила необычная женщина. После натиска уличных беспорядков, уже успевших насторожить Софью, она чуть было не отпрянула от двери. Перед ней стояла молодая, элегантно одетая женщина. Трудно было поверить, что ею могла оказаться мать Игоря. Хотя какое-то сходство с ее случайным знакомым и прослеживалось в изумительно красивых чертах лица, но пусть даже для сорокалетней дамы, они разили ухоженностью и совсем не соответствовали возрасту. Так оно и вышло:

— Кто там, Лара, ну почему ты опять, не спросив, отворяешь дверь? Когда-нибудь эта беспечность доведет нас до неприятностей, которыми кишит весь город.

Из-за спины молодой особы вышла женщина в которой сразу же можно было признала мать Игоря. Черты лица своего случайного знакомого она хорошо помнила. Сын поразительно походил на мать и не заметить этого было невозможно.

— Что вам угодно, девушка? — категорично и, как показалось Софье, с некоторой долей настороженности, спросила хозяйка.

— Извините, я вот тут зашла передать. Это должно быть от вашего сына, от Игоря… — с некоторой нерешительностью Софья протянула женщине свернутый вчетверо лист бумаги.

— От Игоря!.. Где он?.. Что с ним?.. Вы что-то знаете?.. — женщина протянула ухоженную руку и схватив записку вцепилась взволнованным взглядом в содержимое. Озадаченная происходящим Лара, тихо отошла в сторону. Мать пронеслась глазами по написанному и замерла в нерешительности. Потом, словно внезапно очнувшись, улыбнулась и посмотрела на нежданного «Почтальона» более снисходительно:

— Входите, входите, Софья!.. Ну что же вы стоите? Лара проводи гостью в гостиную — это хорошая знакомая Игоря, она нам сейчас о нем расскажет.

Софья растерянно вошла в просторную прихожую и замерла в нерешительности. Лара с интересом разглядывала девушку, совсем не спеша с приглашением.

— Собственно мы совсем мало знакомы, я только должна была передать…

— На сколько Вы знакомы с Игорем я знаю, он умеет это доходчиво доносить. Снимайте свое пальто и проходите, вы вся дрожите. Наша буржуйка пока что еще дымит и тепло мы храним лишь в большой комнате. В двух других царит леденящий холод, в них невозможно находиться. Меня зовут Екатерина Львовна, а Лара сестра Игоря. Проходите и присаживайтесь, будем пить чай; у нас еще сохранились старые запасы.

Софья вошла в комнату, проследовав за Ларой. Ощутив тепло и уют обжитой гостиной, она огляделась. Относительно хорошо в городе сейчас жилось лишь тем, кто имел работу, либо унаследовал и сумел сохранить какие-либо фамильные ценности. Здесь в столице должно быть можно пристроить и золото, и бриллианты. Глядя на жильцов, Софья была почти уверена, что они принадлежат вовсе не к рабочему сословию. Но делать скорые выводы было совсем не время.

— Значит вы и есть Софья… Ну да это в его вкусе; простота и изящество, а он разглядел…

Ощутив на себе любопытные взгляды, Софья почувствовала неловкость, да и рассказывать об Игоре ей было почти нечего, поэтому отогревшись и поведав любопытствующей матери все что она знала о ее сыне, Софья собралась уходить.

— Ну что вы, дитя мое, я вас так никуда не отпущу. Разве вы желаете поссорить меня с Игорем? А хотите я прочту то, что он написал?..

— Нет, нет, не надо!.. — остановила хозяйку Софья, хотя лучше бы было знать, чем так убедил Игорь свою мать относиться к ней столь уважительно, ведь она, добросовестно исполнив работу «Почтальона», в любое время могла уйти и ей уже хотелось это сделать. — Мне еще сегодня надо попасть на вокзал, оттуда, можно добраться и до Петрограда. В этом городе я совсем одна.

— Забудьте, по крайней мере на сегодня. И потом, вы уже не одна, нас трое. Сейчас Лара приготовит кипяток, и мы поговорим о Петрограде. Кстати, он мало чем отличается от теперешней Москвы, но торопиться ехать туда я бы вам не советовала, как и лишний раз прогуливаться по столице, которая погрузилась сейчас во всеобщий революционный хаос и ужас. Ведь вы имели возможность в этом убедиться сами.

За ароматным чаем, которого так не хватало Софье после долгих передряг и неудобств утомительной поездки, разговорившаяся Екатерина Львовна куда больше рассказала о Москве, чем ей самой довелось увидеть и осознать. По мнению хозяйки во время Гражданской войны на первый план в жизни общества вышла некая подозрительность людей, недоверие и даже безразличие к судьбам окружающих. Но их ведь можно понять, говорила она, оправдывая отсутствие самого простого, банального выбора, учитывая, что кроме риска подвергнуться нападению насильников или грабителей или даже быть убитым, обнаруживались еще и другие не менее неприятные вещи. Одной из таких вещей являлся сильный холод. Основная забота граждан — постоянная попытка найти дрова, дабы протопить свое жилище. В ход идет все, что только можно использоваться в качестве дров. Сначала вырубались городские парки, а впоследствии стали разбираться заборы и изгороди, распиливались телеграфные столбы и никакой власти до этого не было дела, порой даже домашняя утварь использовалась в качестве топлива. В результате этого хаоса и бездеятельности, дома становились не пригодными для жилья из-за дырявых крыш, проблем с канализацией и водопроводом, прогнивших дверей и оконных рам. Люди всюду искали что-либо пригодное для жизни, бродили по подъездам, вламывались в дома стариков, могли ограбить и, чувствуя безнаказанность, даже убить. Понятно, что из-за всего этого в жилых помещениях становилось сыро, холодно, порой во дворах царило зловоние и на улицах росли кучи мусора. А где дворники? А дворников нет. Они тоже люди, работать за так не хотят и многие из них уехали в деревню. Когда идет война, там во многих отношениях проще…

Конечно же, как и везде во времена лишений, был сильный недостаток продуктов питания. Все это превращалось в своеобразное приволье для разного рода спекулянтов. Рыночные торговцы предлагали продукты часто из-под полы, при этом сильно завышая цену. Появились крестьяне-торговцы, которые продавали молоко за плату большую, чем в магазинах, благо их молоко было настоящее, деревенское, не разбавленное водой.

На площадях и в театрах, народные собрания и митинги, становились частью общественной жизни большого города. И по мнению Екатерины Львовны: началось падение театральной культуры, учитывая, что теперь театры начала посещать более «простая» публика.

Транспорт ходил по принципу «слава Богу, что еще ходит», а не по принципу «Опоздал на минуту». Хорошо, что он, трамвай, вообще пришел. В подавляющем большинстве случаев трамваи перестают ходить, особенно зимой, снег не убирают, он так и лежит, и заносит рельсы, заносит дороги. Протаптывает человек тропинку и по этой тропинке все ходят.

Все эти народные беды и чаяния, жалобы на лишения и несостоятельность новой власти решить проблемы в условиях военных лет, отчасти были знакомы Софье; Тобольск не многим отличался от столицы. Видимо в трудные годы жить на самом деле проще в деревне, где-нибудь вдали от больших центров и скоплений разношерстных народных масс, имеющих столь разнящиеся отличия во взглядах. Софья все больше убеждала себя в складывавшемся всеобщем мнении, однако вот сама приняла иное решение. И стремление поскорее добраться до родной тети с еще большей силой пробуждало желание ехать в Петроград.

Видя неумолимое намерение девушки не оставаться на ночлег, а идти к вокзалу, Екатерина Львовна сама вызвалась проводить Софью, тревожно ссылаясь на то, что девушка совсем не знает Москву и ее нравы. Заодно поможет ей купить билет и и сесть на поезд, что совсем не просто. Немного разговорившаяся за чаепитием молчаливая Лара, сделала неудачную попытку присоединиться к ним, однако встретив однозначный отказ матери, села за чтение книги.

Прощаясь с семьей Игоря, Софья оставила свой будущий Петроградский адрес, об этом просил сын, а отказать в его столь ненавязчивой просьбе было бы неблагодарно и даже глупо. Уже на следующий день Софья сошла на перрон Северной столицы.

В последние месяцы девятнадцатого года Петроград превратился в прифронтовой город. Он постоянно находился в непосредственной близости от боевых действий. То немцы наступали, то в Финляндии было неспокойно, то белогвардейцы нападали. То есть почти все время город был рядом с фронтом. В ноябрьские дни Белая Северо-Западная армия генерала Юденича, потерпев поражение у Петрограда, отступила к эстонской границе, за которой ее ждала гибель. Начиная октябрьское наступление на город, «белые» полагали, что население бывшей столицы ждет их как избавителей от гнета большевиков. Значительная часть населения действительно готова была организованно выступить, как только бойцы Юденича войдут в город. Так что надежды Юденича не были напрасны. Положение жителей Петрограда не оставляло сомнений — «белые» найдут в городе массовую поддержку. Не хватило совсем чуть-чуть — их остановили на Пулковских высотах. Сам Троцкий не был уверен, что «колыбель революции» удастся удержать, если «белые» окажутся в Петрограде. В число недовольных, которые были потенциальными союзниками Юденича и могли бы пополнить его армию, входили далеко не только монархисты или «лакеи». Среди противников большевиков имелись люди самых разных социальных слоев, в оппозиции «красным» оказалось даже некоторое число рабочих. Все дело в том, что правление большевиков сделало Петроград самым нищим, грязным, голодным и страшным городом на памяти современников. Горожане умирали прямо на улицах. Если бы петроградцы не могли бежать в деревню, другие города или за рубеж, погибло бы гораздо большее число обездоленных и нищих людей. Запущенность прекрасного города и нищета его жителей потрясали дух и сердца; на улице можно было встретить людей с опухшими от голода лицами, в сильно поношенной одежде, так как лучшая ушла в обмен на продукты у крестьян… Практически прекратил работу транспорт, в дома с большими перебоями подавали воду и электричество, стояли без дела заводы. Скудные пайки и баланда в столовых прокормить не могли, а цены на толкучке были огромны. Ноги иных жителей были обмотаны тряпками и обуты в галоши. Не было тепла, горячей воды; горожане спали не раздеваясь, почти не мылись и вшивели. О болезнях и эпидемиях никто не беспокоился, люди порой умирали на ходу.

Картину экономической и социальной катастрофы дополнял произвол представителей власти — постоянные обыски и аресты реальных и мнимых врагов Советов, пытки и расстрелы в ЧК. Характерно, что банды грабителей нередко представлялись чекистами и так грабили дома. Да и подлинные чекисты не брезговали… В страхе перед Красным террором представители интеллигенции и офицерства покидали Северную столицу.

После прибытия в незнакомый город, на Московский вокзал, Софья попыталась выяснить у старого, бородатого кучера; далеко ли до Малой Посадской улицы и как лучше до нее добраться.

— Далековато, однако, будет, барышня; ежели пешим шагом, то лучше по Невскому до Летнего сада и на Каменноостровский, а трамвай туда не ходит. Мне на Литейный: могу до Пироговской набережной подвезти по случаю, коли заплатишь, а там ножками через Самсониевский мост, недалече уж будет после. Ничего из того, что наговорил кучер, Софья не поняла и лишь кивком головы выразила свое согласие с предложенным.

Немного денег ей дала Екатерина Львовна, заверив, что на проезд по городу хватит. Ну не могла же она знать, что придется платить кучеру. Вот и пришлось отдать почти все что имела. С натягом, но старик согласился. Плавно, поскрипывая колесами, покатила таратайка в сторону Литейного моста, где малая Невка сливается с большой рекой. Нева еще не застыла и проезжая вдоль набережной, Софья с удовольствием смотрела на реку, жизнь города ничем не отличавшаяся своей убогостью от Московской, мало занимала ее. Хотелось поскорее обнять свою родственницу, чтобы никогда в жизни больше с ней не расставаться.

Народ идет вдоль улиц, все пешком по середине, многие с салазками, все с узелками. На углах, пред лавками, где вероятно выдают хлеб, стоят хвосты изможденных и понурых людей… «В Петрограде разруха и должно быть голодно, как наверное и везде» — думалось Софье, всматривавшейся в унылые пейзажи хмурого города. Она могла лишь догадываться, что в Петрограде сложилась очень тяжелая продовольственная ситуация. Зачастую продуктов не хватало, и люди выживали как могли, порой пытаясь забрать излишки там, где, как им казалось, они еще были. С одеждой в городе было особенно тяжело, и на обычной прогулке за молоком или хлебом, запросто можно было лишиться шубы или пальто. Поэтому горожане старались не выделяться среди прохожих своим внешним видом. Все пытались маскироваться под среднего жителя Петрограда, желательно — под рабочего. Это было безопаснее всего. В годы Гражданской войны облик горожан был очень неприглядным, казалось, что в один момент все люди стали нищими и беспризорными.

На Пироговской набережной Софье пришлось сойти с повозки и смешаться с бредущими по Самсониевскому мосту людьми, чтобы отыскать наконец Малую Посадскую улицу с красным кирпичным домом и балконами из кованного черного железа. Таким Софья видела дом на фотографической карточке тетушки, когда та приезжала к ним в Тобольск и запомнила здание хорошо, а вот номер квартиры не знала, надеялась найти по памяти или спросить у жильцов. За мостом, пройдя один квартал, как ей указала проходившая мимо старушка, повернула направо и вот она Малая Посадская. На номера домов Софья не смотрела, она искала большой дом из красного камня с круглой аркой посередине. Вход вел во двор, а куда повернуть дальше, она не знала. Немного кружилась голова и Софье захотелось присесть на стоявшую под деревьями лавочку. Слегка подташнивало и она решила отдохнуть, заодно и присмотреться, в какие двери входить. Следовало бы спросить кого-нибудь из жильцов, где проживает ее одинокая тетя Агата, однако было безлюдно и тихо.

В одном из проемов выхода, со скрипом отворились массивные створы двери и наружу вышел человек; хромой и невзрачный, он походил на идущего за молоком старика, с бидоном в обвисшей руке. Софья преградила ему путь, представ подобно фее, явившей себя перед старцем только лишь для того, чтобы задавать вопросы.

— Простите меня пожалуйста, — словно моля о пощаде, обратилась она к старику, поднявшему на нее обреченно усталые глаза, из которых лучило смиренное безразличие, желание уединения и покоя.

Старик остановился и всмотрелся в незнакомку.

— Что стряслось, барышня, чего вы здесь бродите? Кто вы? Уходите поскорее с этого двора, он перестал быть приветливым. Даже я, совсем не старый, но верный Петербургу еврей, на днях уеду в Одессу. Права была тетя Рая; в условиях Революции я не смогу здесь жить, хотя бы не долго!..

— Я только хотела спросить, как мне найти мою тетю? — прервала Софья искренне страдальческие намерения местного жителя, срочно покинуть город на Неве. — Она живет в этом доме, но я не знаю в какой квартире, я ее племянница, приезжая, из Тобольска. Ее зовут Агата, фамилия Антонюк. Может вы подскажете мне?..

Старик подошел ближе и присел на лавку, на которой только что сидела Софья, нетерпеливо дожидаясь прохожих. Она «застыла» рядом, чувствуя, что жильцу дома по меньшей мере знакомо имя ее родственницы.

— Меня зовут Исай — спасение, посланное Богом, таково значение имени в ином аспекте. Так что вам повезло, милая, что Вы меня встретили. Мне, конечно, очень жаль, девушка, но вашей тети нет в живых, — так просто, спокойно и с некой долей стороннего равнодушия произнес старик.

Лицо перепуганной Софьи обдало жаром и она, ощущая слабость в ногах, опустилась на лавку рядом. Слова не хотели рождаться, полились неудержимые слезы и осознание произошедшего никак не хотело смириться с протестом души, которой уготовила судьба жестокое испытание нежданным одиночеством.

— Как же так?.. Что с ней могло случиться?.. Она не была старой и слабой, всегда радовалась новому, любила и звала меня приехать.

— Не плачьте, милая, жажда жизни присуща каждому, особенно здесь и сейчас. В городе многим трудно и не делайте из себя исключение. Дело вовсе не в возрасте; вы же видите, что происходит в этой «колыбели революции…» Иные просто не могут с этим жить и видеть каждый день ужасы безвластия, беспорядков и голода, когда все здесь пропало. Запомните тетю такой, какой она была и живите с миром, и мыслями о ней. Стоит вам только представить, что вашей тете гораздо лучше, чем нам, и вы, милейшее создание, сразу же успокоитесь. Вы молоды, вам еще предстоит увидеть расцвет новой жизни… Только, молю; поскорее уходите со двора — это Пашкина территория и, если он вас здесь увидит, поверьте, вы горько пожалеете о том, что решили навестить свою покойную тетю в столь неподходящее для страны время.

— Я никуда не уйду отсюда, — ничуть не успокаиваясь противилась Софья, — здесь квартира моей тети, и я хочу в ней поселиться, мне некуда идти.

— Слово поселиться, девушка, навевает на меня еще большую тревогу и грусть!.. — Однако сильно вспыхнувшее волнение собеседника, настораживало и не давало возможности Софье успокоиться, чтобы принять правильное и нужное решение. Она ушла в себя и словно упрямая и капризная девчонка молчала, вызывая тем самым еще большее беспокойство коренного жителя.

— Ну хорошо, милая, я постараюсь донести до вас обстоятельства случившегося подробнее, но только прошу вас не здесь. Здесь Пашка, здесь не безопасно, ну давайте хотя бы поднимемся ко мне, поверьте я не разбойник, а еврей и смог бы спокойно выслушать вас, может быть дать совет, а вам просто необходимо услышать меня, иначе вы можете получить много проблем помимо тех которые уже имеете.

Совсем не видя иного выхода, Софья смело согласилась идти в квартиру к старику, чтобы, не смотря, ни на что, узнать все о смерти ее тети Агаты и о неясных перспективах своего пребывания в хмуром и неприветливом Петрограде.

В довольно просторной, скромно обставленной старинной мебелью, квартирке старого еврея, было уютно, а может быть Софье так только показалось, ведь сейчас в любом случае ей было куда приятнее вести разговоры со стариком, нежели вдруг свести неожиданное, не весть чем чреватое, знакомство со столь суровым и опасным Пашкой, грозой местных подворотен. Старый еврей оказался довольно интересным человеком и вовсе не соответствовал возрастом тому неуклюжему виду, озабоченного переездом в Одессу, родственника тети Раи. Предложив даме чай, он учтиво согласился выслушать ее основательно и с самого начала.

После повествования типичной и совсем не трагичной истории странствий бедной, одинокой девушки по задворкам Великой империи, представившейся именем Исай хозяин, постарался перевести беседу, как он выразился; поближе к покойной, не так давно проживавшей в этом старинном доме.

— Вы знаете, милочка, что во времена перемен меняются не только люди, но и хозяева их добра, нажитого предками или ими же самими, которое, как ни странно, имеет свойство перетекать из рук в руки. Но поверьте, что во времена столь грандиозных революционных перемен отрицать подобные метаморфозы было бы глупо. Учитесь видеть перемены, милая София, иначе Питер вам покажется далеко даже не Одессой, где по карманам нищих сейчас тоже гуляет свобода, всегда принося в их пустое и никчемное содержание, свои плоды и полезный смысл. Прошу меня простить: я немного философ, но я ведь еще и еврей… А что касается ваших «семечек», дорогая Софи, то Буржуйские хоромы, какими по известным мне сплетням располагала ваша незабвенная тетушка, нынешние власти легко превращают в коммуналки. Так вот, по сведениям местных источников, каким-то странным и удивительным образом в четырехкомнатные пространства вашей тети, после ее смерти, проникло это существо — известный вам, Пашка — Фердинанд. Кто и в каких кругах дал ему это, простите, жаргонно выражаясь, «погоняло», я не осведомлен; ходили слухи, в честь императора Священной Римской империи, разбившего когда-то турецкое войско под Веной, хотя какое это имеет отношение к Пашке?.. Как выяснилось позже, турок он недолюбливает и из личных убеждений очень уважает русского Адмирала Нахимова, топившего их корабли на Черном море. Но эту историческую ремарку можно опустить… После того трагического факта, в квартиру вашей тети Агаты уже больше никто не въезжал; оттуда выезжали… Теперь он владеет жильем вашей тетушки в единственном числе и утеснять его в жилплощади никто даже не помышляет. А чем занимается он в Буржуйских кулуарах, знает только он один. Касаемо его нравов, можно смело предположить, что если они и есть, то — ужасны… Злости его нет предела, изощренностям в наказании дерзких, тоже… Вы необыкновенно красивы, Софья, и на мой опытный, многопонимающий взгляд, можете оказаться в его вкусе, и вот тогда я не стал бы вам завидовать. Мой вам совет; не лезьте на рожон, милочка, и уезжайте. Сегодня можете расположиться у меня и завтра же уезжайте из мрака Петрограда куда-нибудь на юг; хотя там тоже идет война…

— Никакая моя тетя не буржуйка и ею не была, — не смело возразила Софья, — эта квартира досталась ей от мужа, бывшего морского офицера, с честью погибшего за Царя и Отечество где-то под Ревелем. И я, как единственная ее племянница имею на нее право. А кто такой, этот ваш Пашка, знать не хочу. И на него можно найти управу. Я завтра же заявлю о своих правах в домовой комитет и его должны будут выселить. Мне некуда идти и жить тоже негде!..

— Ну если вы, милочка не внемлите моим просьбам, то будьте любезны; третий подъезд, второй этаж, квартира справа. Мне было приятно ваше общество, а сейчас я спешу за молоком. Пойдемте я вас провожу. — Похоже было на то, что Исай вовсе не собирался настойчиво переубеждать вновь прибывшую в Петроград девушку в ее более чем стойком желании добиться справедливости в далеко несправедливом обществе.

Совсем малознакомая с особыми нравами людей и с еще только-только зарождающимися в «колыбели революции», взаимоотношениями, Софья, все же хотела отстоять право на свое жилье, хотя бы ради светлой памяти тети Агаты. Возможно даже у нее ничего не получится, но этот страшный упырь будет знать, что завтра его могут выкинуть из квартиры. И пусть ей это будет дорогого стоить она добьется своего. С этой неотвратимой решимостью Софья распрощалась с Исаем возле арки и смело направилась к третьему подъезду, где на втором этаже, в квартире ее тети, незаконно поселился гроза местных подворотен, Пашка — Фердинанд…