На ложе короля

     Надя, Лоик и Клорис были одногруппниками. Клорис неустанно твердила о том, что подруге пора отвлечься от учёбы. Наконец, Надя последовала её совету.
Клорис вообще умела убедить. «Нам нужен адреналин! Это лучшее лекарство!» – внушила она друзьям, и было принято решение поехать в ночной клуб, находящийся на окраине города.
     Всё шло, в целом нормально, пока к Наде не пристал какой-то татуированный лысый мужик с гигантскими бицепсами. По-видимому, американец. Она отпихнула его от себя и укрылась в женском туалете.
     – Слушай! Ну, не обижайся! Я же пошутила! – оправдывалась Клорис.
     – Знаешь… Я пришла сюда не для того, чтобы надо мной смеялись, – проговорила Надя, грея руки в тёплой воде. Это было её средством успокоить нервы.
     – Да, конечно! Я понимаю! – подхватила её подруга и тотчас же повторила свою ошибку:
     – Ну ты и правда…испугалась, как дикий котёнок!
Облокотившись об умывальник, Клорис покатилась от смеха. Похоже, ей было уже всё равно, что происходит вокруг.
     Бросив на неё презрительный взгляд, Надя закрыла кран и вышла.
Тем временем ночная жизнь кипела.
     – Лоик, я ухожу, – сказала Надя, подойдя к молодому человеку и добавила:
     – Присмотри за Клорис. Она перебрала.
     – Стой. Не торопись. Поедем вместе.
     – Нет. Я хочу побыть одна.
     – Надя, не надо так.
     – Как?
     Он глубоко вздохнул.
     – Сейчас уже очень поздно…
     – Не волнуйся. Вызову такси. Как доберусь до дома, сообщу.
     – Мне тебя не переубедить, да? – печально спросил он и, не дожидаясь ответа, сухо произнёс.
     – Что ж… Ладно. До завтра.
     – Пока.
     – Надя!
     – Ну? – произнесла она, оглянувшись.
     – Не злись на Клорис. Она не хотела тебя обидеть. Просто… В общем, ты понимаешь.
     – Знаю.
     В клубе было так шумно, что, оказавшись на улице, Надя ощутила себя в космосе, где никто не мог нарушить её уединение. Глубокая ночь. Асфальт блестел от октябрьского дождя.
     Наполнив лёгкие свежим воздухом, она поняла, что совсем не хочет домой. Так и бродила бы до самого рассвета… Размышляла.
     Однако место было не для прогулок. От всего, на что попадал её взгляд, буквально веяло опасностью. Одноэтажные здания… Настолько старые, что, казалось, брось в них маленький камень, и они развалятся. Напротив клуба темнели мусорные баки. За ними стоял чёрный забор с прикреплённым к нему ржавым знаком «Stop». Убогая листва деревьев напоминала лохмотья, а их тонкие стволы наклонялись от тихого ветра, точно бедняки, молящие о помощи.
     Взяв в руки телефон, Надя собиралась набрать номер такси, как вдруг послышались шаги. Она инстинктивно подняла голову и увидела, что прямо на неё идёт высокий, крепкий человек.
     «Срочно вернись в клуб», – велел разум.
Надя потянула на себя тяжёлую дверь, как вдруг из клуба вышел тот самый американец, от которого она удрала.
     – Малышка! Ты ещё здесь! – прошепелявил он с сигаретой во рту.
     – Дайте пройти.
     – Не-а, – с насмешкой откликнулся он, и его распухшее, покрасневшее лицо расплылось в издевательской улыбке.
     Не успела она ничего сообразить, как узнала за спиной спокойный голос:
     – Надя, это я. Пойдём отсюда.
Не веря своим ушам, она обернулась и увидела Фреда.
     – Сэр! Значит, леди занята. Pardon! – продолжал игру американец, подняв руки вверх, как арестованный.
     – Надя, нам пора, – повторил Фред несколько громче, и они ушли.
Едва зайдя за угол дома, она резко остановилась, и, заглянув спасителю в глаза, холодно сказала:
     – Итак… Я вся внимание.
     Он посмотрел на неё с вопросом.
     – Только не делай вид, что не понимаешь.
     – Знаешь… У меня тоже есть вопросы, – сказал Фред.
     – Какие же?
     – Что ты здесь делаешь?
     – Мы просто решили немного встряхнуться. А вот что ты здесь делаешь?!
     – Я?
     – Ты!
     – Живу.
     – Здесь?!
     – Да. А что тебя удивляет? Где по-твоему ещё может жить такой парень, как я?
     Не зная, что возразить, Надя опустила голову, а он добавил:
     – И вообще-то… Я говорил тебе, что живу почти за городом.
     – Извини… – ещё немного помолчав, смягчилась она, а затем волна, наконец-то, разбилась о берег:
     – Неважно! У тебя ведь отпуск! Ты же говорил, что уедешь на море!
     – Поездка сорвалась, – не сразу отозвался он.
     – Интересно. И из-за чего?
     Его губы беззвучно шевелились. Это была отчаянная самозащита.
     Надя глубоко вздохнула и отвернулась от него. Наступило нелепое безмолвие.
     – А что ты делаешь на улице в третьем часу? – тихо произнесла она и, грустно усмехнувшись, добавила:
     – Наверное, вышел за хлебом, да?
     – Так и есть, – неожиданно подтвердил он и пояснил:
     – Я серьёзно. Тут рядом булочная. Они работают круглосуточно.
     Интуиция подсказала Наде, что это была правда. Но, к сожалению, единственная.
     Фред был строителем и приходил пообедать в небольшое кафе, больше похожее на столовую, где Надя подрабатывала официанткой. Несмотря на свою типичную афроамериканскую внешность, мужчина сразу показался ей особенным. «Он с душой…» – родилось у неё в мыслях, как только она его увидела.
     Разумеется, Надя использовала любую возможность заговорить с Фредом, который всегда садился за столик возле окна, если он был не занят. Её преследовало впечатление, что и Фред хочет с ней сблизиться. Однако стоило Наде сделать хотя бы шаг, как он тут же пасовал. Их спасало то, что они могли поговорить на отвлечённые темы. Надю буквально поражали познания Фреда в области медицины.
     Тайна любимого человека интересна лишь вначале пути. Потом она беспощадно пытает… Наконец, когда становится трудно дышать, внутри что-то переключается. И тут Надя ощутила непривычную для себя уверенность. Возможно ещё свою роль сыграл пресловутый адреналин, который, по теории Клорис, способствовал истинному расслаблению. К тому же, Надя вспомнила о том, что дом вот-вот достроят. «Либо сейчас, либо никогда» – сказала она себе, и мысли вырвались на волю.
     – Фред, послушай… Вот уж целый год, как ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю. Вот уж целый год, как ты любишь меня! Да, ты этого не говорил. Но я это чувствую!  И… И вот уж целый год, как я пытаюсь достучаться до тебя!
      Прошу тебя. Пожалуйста, скажи мне правду. Я больше не могу так страдать. Клянусь тебе, всё останется между нами, – прошептала Надя.
      Однако Фред молчал и слушал её с опущенной головой.
      – Почему ты не впускаешь меня в свою жизнь?! Сколько можно теряться в догадках?! Ты убил человека? Это была женщина, мать троих детей? Ты ограбил ювелирный магазин? А, может, банк? Ты притворяешься бедным, потому, что прячешь миллиарды! Ты!.. Ты… – торопливо проговорила она и разрыдалась.
     Только сейчас Надя осознала, как сильно его любила. Только сейчас она осознала, сколько переживаний таилось в её измученной душе. Конечно, Фред не мог совершить убийство. Он также, однозначно, не питал слабость к деньгам. Наверное, она сказала это для того, чтобы заставить его опровергнуть её слова и, тем самым, раскрыть карты.
     От Нади исходила злость. Однако ею она только растрогала Фреда.
     – Хорошо… Хорошо. Я расскажу. Я всё тебе расскажу, – как всегда спокойно проговорил он, гладя Надю по кудрявым волосам.
     – Только не здесь. Пошли ко мне, – добавил Фред и обнял её ещё крепче.
     Он впервые пригласил Надю домой. Через пять минут они были уже у него. Старый дом. Первый этаж. Узкий коридор вёл в единственную комнату. Фред аккуратно сложил её пальто и положил его на шкаф, поскольку в прихожей (если так её можно было назвать) не имелось ни одной вешалки.
     «Какой огромный шкаф», – обратила внимание Надя.
     Они прошли на кухню.
     – Садись сюда. А то от окна дует. Я на секунду… – молвил он и вскоре вернулся из комнаты со стулом.
Кругом царила бедность, однако было очевидно, что уборкой здесь не пренебрегают.
     – У тебя так чисто, – совершенно искренне отметила Надя, вымыв руки и лицо.
     – Не люблю грязь, – как-то многозначительно сказал Фред, ставя чайник на плиту.
     Обычно, когда человек должен узнать что-то очень важное, он сильно напрягается. Но на душе у Нади было легко. Она нисколько не волновалась. Ну, может, только самую малость. Всё происходило так естественно, словно поезд просто продолжал свой путь. И так, под тускло горящей лампой, висевшей в потолке, состоялся долгожданный разговор.
     У мамы Фреда было два неудачных брака. От первого мужа родились его единоутробные братья, Алан и Дэвид. От второго – он. Его папа ушёл из семьи, когда сыну исполнился месяц. И с того момента они жили вчетвером в этой маленькой квартире.
     Когда Фред пошёл в школу, у его братьев уже начался переходный возраст. Алан и Дэвид были очень разные, но их объединяли общие увлечения.
     – По ночам братья напивались. Окно служило входной дверью. И прямо в комнате они развлекались со своими подружками, – глядя в одну точку произнёс Фред. В его голосе звучал ужас.
     – Они крали деньги? – после паузы осторожно задала вопрос Надя.
     – Уверен, что да, – подтвердил Фред и, на минуту задумавшись, продолжил:
     – Мама дико уставала на работе, к тому же спала здесь. Тут стояла раньше раскладушка.
     Наверное, рассказать о происходящем было даже моим долгом, но я берёг её нервы. Маме и так досталось сполна. Первый муж её бил. А отец вообще чуть в могилу не свёл.
     Возможно она вышла замуж за него от безысходности. Ничего у неё не складывалось нормально. Но мама была совсем неглупой. Мне всегда казалось, что она очень многого не могла нам сказать и была вынуждена жить с этим невыносимым грузом. Я жалел её… Очень жалел.   
     Скорее всего, она знала про Алана и Дэвида. От матери ничто не скроешь. Но всё случалось гораздо чаще, чем она думала. Хотя не исключено, что мама и об этом догадывалась. Привирала себе. Надо же было как-то держаться. Утешить её могла только она сама.
     Братья фактически со мной не общались. По всей вероятности, в какой-то момент они сделали вывод о том, что никаких перспектив у них нет, и стали жить сегодняшним днём, – изложил он, а затем с печальным смехом добавил:
     – Я же, начитавшись биографий великих людей, наоборот, вбил себе в голову, что у меня большое будущее.
     С ранних лет у Фреда обнаружился живой интерес к психологии, и он загорелся мечтой стать психотерапевтом. Однако учиться было крайне трудно. Практически невозможно. Он делил комнату с братьями, которые вели, откровенно, развратный образ жизни.
     – Тем не менее, я умудрялся выполнять домашние задания. Читал...
Приподнявшись, Фред достал из коробки маленький фонарик и протянул его Наде.
     – Если бы не он, я бы, вероятно, не проглотил бы ни одной книги. Забирался с ним в кровать, накрывался одеялом так, чтобы никто меня не видел и читал, читал, читал.
     Бережно покрутив фонарик в изящных пальцах, Надя вернула его Фреду. Он убрал фонарик на место, и рассказ продолжился:
     – Все школьные годы ассоциируются у меня с кошмарным недосыпом. Он сопровождался изматывающими головными болями и нескончаемыми упрёками учителей, которые ругали меня за то, что я засыпал на уроках. Как ни старался, организм брал своё.
     Одноклассники подтрунивали надо мной. В их глазах я был странным, мрачным типом. В то время как моя замкнутость объяснялась хроническим непониманием. Я не видел смысла изливать душу тому, кто жаловался на свою лень, а также на то, что в его комнату не всегда стучатся.
     Попадались и «хорошие»… Отнюдь не добрые, а любопытные. Я даже заикаться начал. К счастью, с этим разобрался сам. Всё презирал себя за неумение выразить мысль, пока не осознал, что просто не хотел с ними говорить. У меня как бы не было топлива, а меня заставляли ехать. 
     Понять проблему – не значит кивнуть головой в знак того, что услышал. Понять проблему – значит её прочувствовать. Непонимание – это одиночество. И, как бы ни было тяжело, лучше лишний раз не убеждаться в том, что ты совсем один, – добавил он.
     Голос Фреда дрогнул. Он резко встал и подошёл к подоконнику. Повисло молчание.
     Позднее, по-прежнему глядя в окно, он продолжил:
     – Мне было плохо дома. И мне было плохо в школе. Изнывая от одиночества, я парадоксально сходил с ума от отсутствия уединения. В мире нет людей, стремящихся к негативу. Мы – не растения: среди нас нет тех, кто предпочитает тень. Каждый подсознательно тянется к свету и теплу.
     «Хм… Может, поэтому мы говорим «на белом свете?» – родилось в голове у Нади.
     Отпив немного чая, Фред сказал:
     – У меня не оставалось никаких сил носить маску человека, у которого всё благополучно, из-за чего мои переживания были вечно под надзором. Вопреки тому, что многие фальшиво улыбались, в их глазах отчётливо читалось: «Фред, ты мне не нравишься». И, казалось, я не вписываюсь в этот «мир».
     Со мной в одном классе учился парень с похожими семейными проблемами. Но и с ним я никак не мог дружить. Он был очень озлобленным. Я видел в нём потенциального убийцу и боялся стать таким же сам.
     Поделиться было не с кем, и мысли в голове стремительно копились. К тому же, меня преследовал страх не успеть. Дома постоянно приходилось отвлекаться. И чтобы выполнить задания я даже не мог позволить себе саморефлексию, поскольку на это не было времени. В итоге, мысли превращались в сильнейшие эмоции. Они не находили выхода и гнили внутри как перезревшие ягоды. Всё это создавало дополнительное напряжение и вдвойне мешало мне сосредоточиться. 
     Алан с Дэвидом творили, что хотели. Мне же было ничего нельзя. Так сложилось. И так повелось. Когда ещё хватало нервов, я пытался по-доброму объяснить им, что не могу жить в условиях, которые они мне диктовали. Но им было наплевать. Потом я стал срываться, из последних сил пытаясь отстоять свою позицию, но все споры заканчивались скандалами. Впрочем, обычно они и не спорили… У меня даже складывалось впечатление, что я их гораздо взрослее, поскольку ни Алан, ни Дэвид совершенно не умели вести диалог. Они орали, да топали ногами, как капризные дети. Сражаться с ними было бесполезно. Что я ни делал, только и слышал «Заглохни, мелкий!» В общем, конфликты ни к чему не приводили. Так и шла холодная война.
     Тут речь Фреда затихла. Тогда Надя налила в чайник воды и уже собиралась поставить его греться, как вдруг он произнёс:
     – Нет энергии мощнее той, что нам даёт мечта.
В его интонации снова звучал ужас. И, резко почувствовав, что ему сейчас требуется всё её внимание, Надя вернулась на своё место.
    – Долгое время я благодарил бога за то, что он подарил мне цель, которая заставляла меня двигаться вперёд, невзирая на обстоятельства. Она так развила мою силу воли, что, казалось, её хватило бы на целое войско.
    Инстинкт выживания оставляет настолько сложный выбор, что самого выбора как будто и не существует. Или ты смиряешься, но умираешь, или выживаешь, но борешься.
     Страшно то, что просто так не умереть. Инстинкт выживания хитёр… В каждом человеке как бы установлен барьер, преодолеть который удаётся единицам. По той причине даже тот, кто еле жив от боли, всё же не может решиться спустить курок или просунуть голову в петлю.
     Однако бороться не менее страшно… Возможно даже страшнее. Чтобы достичь желанного, придётся стать многократным чемпионом по преодолению себя. При этом гарантии того, что достигнешь цели, никто тебе не даст.
     Сделав глоток чая, Фред вдумчиво проговорил:
     – И самое страшное – сломаться, чуть-чуть не добежав до финиша. Однажды я понял, что ещё немного, и мне придётся самому это пройти. Братья работали на заводе. А к моменту моего окончания школы мама заболела лейкемией. Умерла.
Тогда, сидя на вокзале, я смотрел на уходящий поезд и пришёл к смирению. Мои руки опустились. Я больше не мог ни действовать, ни верить в лучшее и сдался. О какой психологической помощи людям могла идти речь, если мне самому требовалось комплексное лечение?
     Погрузившись ненадолго в мысли, Фред сказал:
     – Однажды братья ушли, и больше я их никогда не видел.
     – С тех пор… Я живу, чтобы спать, – неожиданно добавил он.
     – Что? – аккуратно спросила Надя.
     – Сон – мой главный жизненный приоритет. Я делаю всё, чтобы он был максимально хорошим. Ничто так не способствует ему как физическая усталость. Вот я и устроился на стройку. Есть у меня один знакомый. Как-то предложил пройти курсы. Образование у меня в этой области, конечно, слабовато. Я, скорее, не строитель, а его помощник. Но это даже плюс. Высокая зарплата мне не нужна, а лишняя ответственность и подавно. От неё одна бессонница.
     Фред снова о чём-то задумался, а затем, осторожно взяв её ладонь в свою, проговорил:
     – Пойдём. Я кое-что тебе покажу.
     Переступив порог его комнаты, Надя замерла. В глаза бросилась роскошная кровать. Она была, действительно, роскошной. Огромной… Очень широкой и настолько высокой, что воображение автоматически нарисовало рядом лесенку.
     Под парчовым покрывалом белела шёлковая простыня. На кровати было столько подушек, что, казалось, их не сосчитать. Большие, маленькие, самые разные… Почти все были искусно расписаны или украшены изумительными вышивками, выполненными руками настоящих мастеров. Надя жадно вглядывалась в чарующие взор узоры, а также фантастические изображения луны, жар-птицы, пегаса… Здесь как будто спал ребёнок, но в то же время это было ложе короля.
     Кровать никоим образом не вписывалась в антураж. Исключением являлся только угол, где она стояла. Это была как бы комната в комнате… Царские покои, стены которой покрывали, явно, дорогие обои… Искры звёзд на тёмно-синем фоне.
     Надя медленно повернулась к Фреду. Он смотрел на кровать, расплывшись в улыбке счастливого ребёнка, которому Пер-Ноэль принёс игрушку его мечты. Но как только их взгляды встретились, она увидела перед собой не просто взрослого человека… В его глазах было столько грусти и трепета, как будто у него в памяти всплывали эпизоды войны. За одну секунду они сказали больше, чем Фред сказал за несколько часов. И в тот миг Надя полюбила его ещё сильнее. Она очень хотела поцеловать Фреда, но что-то внутри подсказало: будет лучше просто его обнять.
Пару минут они стояли, прижавшись друг к другу. А затем с его уст слетело:
     – Светает…
     Открыв глаза, Надя снова увидела роскошную кровать и подошла поближе. Подушки оказались ещё красивее, чем она себе представила. Улыбка едва коснулась уголков её губ, и, проведя ладонью по золотистому покрывалу, она произнесла:
     – Да… Не хватает только балдахина.
     – Нет. Он не нужен. Я специально не стал его устанавливать, – неожиданно возразил Фред и пояснил:
     – Смотря на оставшуюся часть комнаты, я как бы возвращаюсь в прошлое и делаю то, чего не мог тогда… Засыпаю. Это компенсация.
     Осмыслив его фразу, Надя собиралась сказать «понимаю». Но вспомнив о том, что Фред говорил о понимании, она решила, что у неё нет права произнести это сильнейшее по своей энергетике слово. Оно бы причинило ему боль. Надя вовсе не считала себя наивной. Она уже научилась терпеть. Переезд из России во Францию был трудным, да и в семье у неё хватало проблем. Тем не менее, Надя точно знала, что её жизненный опыт не шёл ни в какое сравнение с тем, каким обладал он.
     Обняв Фреда ещё раз, Надя опять подошла к кровати и вдруг заметила тканевую сумку, которая висела на крючке. Из неё выглядывал край, очевидно, толстой, неновой тетради.
     – Фред, что это? – вырвалось у неё.
     – Выдуманные мною короткие истории. Они действуют на меня как снотворное. Это далеко не единственная тетрадь. У меня их целый шкаф. Там стоит, у входной двери. На нём твоё пальто лежит.
     Написал ещё одну… Работает! Вчера прочёл её и сразу отключился. Проснулся ночью, захотелось есть, и вспомнил, что нет хлеба, – объяснился он.
     Наде безумно захотелось прочитать хотя бы одну историю. «А вдруг в каком-нибудь из них фигурирует мой образ? – пробудилось её эго. – Не спеши». – Обуздала она себя, ощутив, что любопытство было неуместно в той же мере, как и слово «понимаю».
     Тем временем, глядя на кровать словно на что-то святое, Фред тихо произнёс:
     – Можешь прилечь.
     – Прости… – тут же молвил он, вдруг осознав, что его предложение имело деликатный характер. Они с Надей ещё не были близки. Или были? Близость телесная
– лишь «шлейф» духовной. Поэтому она вторична.
     – Мне самой и не забраться! – словно и не слышав его извинения, откликнулась Надя.
     – Ваше Величество, не соблаговолите ли Вы мне немного помочь? – приятно смеясь, задала вопрос актриса и обхватила Фреда за шею.
     Намёк был понят. Подняв Надю на руки, он опустил её на кровать, а сам прилёг рядом. И, не пролежав минуты на ложе короля, она задремала.
     Погружаясь в волшебный сон, Надя думала о том, что зачатки психотерапевта у Фреда были налицо и затаила в глубине души надежду на то, что рана однажды затянется, а потом исчезнет даже шрам. «Силён не тот, кто не упал, а кто сумел подняться… И сильный только тот, кто не утратил человечность», – вспомнила она излюбленную фразу своего покойного брата.