Парадокс 21. Два Александра

Итак, из предыдущей сказки мы поняли, глаз на Натали положил не Дантес, а Николай. Николай чувствовал некую высшую силу в Пушкине, но он был царь, это стало его сущностью, и придавить гения ему было просто необходимо, гордое благородное достоинство Александрэ было невыносимо для Николя. Так что он почти показательно приударял за женой Пушкина. Пушкин не ревновал, он понимал мелочный замысел царя. И он никогда не забывал, что в Сибири «во глубине руд» его друзья.   
Особенно он грустил по неуклюжему Кюхле. Как-то в рукописном журнале Кюхля написал, что поэзия – это буря, выброс чувств, вдохновение – нечто иррациональное. Пушкин возразил, что в поэзии вдохновение такое же, как в геометрии, всегда особый расчёт. Кюхля часто ошибался и придерживался взглядов, которые Пушкин считал несуразицей. Но даже разница во взглядах не мешала их дружбе.
Теперь друг был на каторге. Он, Пушкин, тоже был в немилости. Царь Александр сослал Пушкина на юг, в Кишинев, Одессу. Но разве он там мучился? Он там был влюблён. Возлюбленная его была жена одесского губернатора. Губернатор и его супруга были итальянцы. Однажды губернатор отъехала в Италию по некой необходимости.  Ничто не мешало  теперь встречаться со своей любимой.  Но однажды губернатор вернулся из солнечной Италии, жена родила сына. Губернатор увез супругу в Италию, поселил отдельно, так что она не видела никого кроме сына и кормильцы.  Пушкин был далеко, далеко. Ничего не оставалось кроме тоски, она умерла. Ребёнок остался с кормилицей, которую тот считал своей матерью.
До Александра дошла информация о тяжелом состоянии его сына, но выезд за границу для вольнолюбивого Пушкина был не дозволен.  Он грезил о бегстве. Деньги для мальчика он нашел и передал через брата Льва, который был такой же курчавый и смуглый как Александр. Лев назвался «мсье Дюма» и передал деньги для мальчика.
В начале 1837 года Пушкин сговорился с Дантесом, инициировал смерть на дуэли и с помощью друзей  перебрался в Париж. 
Пушкин писал по-французски раньше, чем по-русски. Первое сохранившееся стихотворение Пушкина было на французском языке. На балах в Петербурге с дамами говорили на французском. С гувернером, с мама, папа, Саша говорил по-французски. Лишь с няней да с младшим братом Лёвой иногда говорили по-русски. Александр написал пару пьес на французском и переправил их в Париж, где под именем Дюма их поставили. Пьесы нравились. Интригу усиливал тот факт, что никто не видел этого Дюма. Так что, чем заняться в Париже он прекрасно знал. Первое, что он сделал, написал роман о декабристах («Учитель фехтования»).
Но как же так?! Жить на чужбине под чужим именем! Возможно ли? Сразу вспоминаются Штирлиц, Йоган Вайс и доктор Зорге. Есть люди, которых такое существование лишь тонизирует и адреналинизирует.  В России Пушкин был великий, знаменитый поэт. Для незнакомцев он превращался в функцию. Даже старые добрые друзья чего-то от него ожидали. Поэта почитали, восхищались им, но многое для него было под запретом. Например, выезд заграницу. Александр мечтал о побеге. Ему нравилось превращение в другого. Повесть «Метель», «Дубровский» про русского Зорро,  Пугачев в «Капитанской дочке», и собственно прозаик Белкин – были «другими». Сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ», где персонажи оказываются «другими»,  сообщил Гоголю Пушкин. Пушкина манила позиция другого. Поэзия для него была его сокровенной тайной, чем-то другим, загадочным, но он и его поэзия оказывался на виду. В Париже тайна вернулась. Никто, кроме Дантеса, не знал кто он. Возможно, и Дантес не знал, так как своего французского имени Пушкин ему не сказал. Мог знать лишь Лев.
В доме, где жила приемная мать пушкинского незаконнорожденного сына, зазвенел колокольчик.  Женщина отворила дверь и хоть не сразу, но узнала человека на крыльце. Он изменился. Это был тот человек, который принес деньги мальчику на пансион для дворянских детей (мы помним, что это был брат Александра - Лев Сергеевич). Она тогда испугалась, подумав, что это отец мальчика и он заберёт ребенка. Но он сообщил, что принёс  деньги от отца. Сейчас же пришелец представился:
- Je suis Duma,  je suis le p;re d'un gar;on.
Женщина испугано вздрогнула и даже пошатнулась. Отец мальчика был единственный человек в Париже, кто знал, что она не родная юному Александру.
Пушкин-Дюма поспешил успокоить встревоженную кормилицу.
- Мальчик будет жить с вами. Тайна о его матери останется тайной. Я вам обещаю. Но я буду навещать сына. У мальчика должен быть отец. Согласитесь?
Она знала, что мальчик ждал отца. Она сказала ему, что деньги на школу передал отец, что он заграницей, возможно, он бонапартист, ему приходится скрываться. Она ничего не знала об отце мальчик. Знала лишь, что муж изгнал от себя супругу, мать мальчика, который был сыном  любовника.
Другая проблема была связана с «Учителем фехтования». Критика отозвалась сдержанно. Мол, экзотичная русская тема, любопытная для читателя, но слог изложения не столь богатый как надлежит французской литературе. Даже был указание на ряд погрешностей, отмечалось, что Дюма не плохой драматург, но прозаик посредственный.
В лицее у Александра было прозвище француз. Он так бойко и разнообразно говорил и писал, что друзья утверждали, что он говорит даже лучше коренных французов. Но это оказалось заблуждением.
Писал свой первый французский роман таким образом, что писал сначала те места, которые уже в его голове сложились, а в прочих местах делал пропуски, заполненные планом-схемой того, что там должно произойти.
Так что ему не сложно найти и нанять литератора, который мог бы бойко заполнять лакуны его нового романа за неплохую плату. Роман назывался «Три мушкетера». И уже имел успех. Критика его хвалила больше, но тоже оговаривалась насчет простоватого стиля, но очень сдержанно, так как тираж был раскуплен с небывалой скоростью. Нанятых Дюма-Пушкиным писателей позже назвали «литературные рабы». Соавтор «Трех мушкетеров» хотел бы, чтобы его имя тоже было на обложке. Но Дюма его убеждал:
- Покупать будут Дюма. Твоя фамилия лишь снизит продажи.
Таким нехитрым способом Дюма, скрывающий от всех, что он русский поэт, накропал 300 томов своих произведений. Дюма, бывший Пушкин, любил Францию, больше французов. Для них история Франции была сагой о «проклятых королях» либо что-то вроде романов про романы Анжелики и Жоффрея.  Недаром один из периодов дореволюционной истории Франции назван периодом Поршнева, советского историка, перекопавшего эту эпоху вдоль и поперек, как из французов никто не делал. Такой «русский»,  документированный, ссылающийся на источники подход был не привычен. Не отличился исторической щепетильность и Андрэ Моруа, написавший роман «Три Дюма» (Дюма-дед, Дюма-пэр, Дюма-фис) , где опирался лишь на переписку и «воспоминания» Дюма-отца.  Впрочем, Дюма-Пушкина любование «французским» заботило больше, чем историческая достоверность.  Сыну он тоже привил любовь к литературе, тот стал известным романистом,  как Александр Дюма-сын.
Однажды Натали приехала в гости к сестре, которая была замужем за Дантесом. Сестра рассказала Наталье, что Пушкин где-то здесь в Париже. Почти случайно пути Александра и Натальи пересеклись, он не сразу её узнал, поэтому в нем не возникло волнения. Она же вовсе не узнала своего бывшего мужа, так он раздобрел и изменился. Впрочем, она не всматривалась, и наверняка узнала бы, если б Александр к ней обратился. Но у Пушкина выработалась привычка не разговаривать с русскими, чтобы случаем не быть узнанным. Также прошлое, которое стало для него тайной, туманным облаком, вызвало у него чувства Гамлета, увидевшего призрак отца. Он не заговорил с Натали. Всё было в прошлом, как и не было.
Когда император Николай умер, Дюма-отец посетил свою родину. Побывал в Крыму, на Кавказе, в Москве, Петербурге. Никому и в голову не приходило, что Дюма, довольно известный в России французский писатель  был Пушкиным. Дюма-пэр понимал, сколь важна тайна. 
В России он был тенью, символом, функцией. Натали и вся Россия уже были замужем за другим. Он в каком-то смысле стал Пушкиным, который был французом Дюма. Тайна перевернулась, усилилась…
Дубровский сел в свою карету и отъехал до города Парижа.
*
 Продолжение:
 http://proza.ru/2023/01/02/416