Сашка

Сашка
С утра шёл дождь. Часам к десяти, умыв окрестности, он прекратился. Просыпайся, надо ехать, сквозь сон услышал голос матери, документы сдадим, потом выспишься, тебе целый месяц готовиться к приёмным экзаменам и две недели их сдавать. Считай, всё, улетел ты из родительского гнезда, кажется, недавно пестовала на руках. Хворенький  в младенчестве был, как заболеешь, бредить начинаешь, в полузабытьи меня зовёшь, а я рядом, но ничем помочь не могу. Придёт Шура, фельдшер, укол тебе сделает, затихнешь на некоторое время, а потом всё сначала. Трудно мне дался, думала, что не выживешь. Только Бог тебе ангела – хранителя хорошего дал, видно, в начале жизни твоей мы с ним на переменку тебя на руках несли, да и ножки слабенькими были. Натирала гусиным жиром пополам со скипидаром, да в подушки заматывала. Он, слушая, помнил то, о чём говорила мать, не перебивая, как будто знал, что этим разговором она подводит итог, дальше по жизни придётся идти одному. Этой поездкой в приёмную комиссию техникума начинается новая жизнь, что родительский дом в прошлом, напутствия и подсказок в вопросах жизни больше не будет. С отцом простился дома. Ночевали в Оренбурге у родителей матери, а утром пошли на автовокзал. Автобус ждать не стали, так как он ходил до хутора Степановский два раза. На утренрий опоздали, а вечерний только в шестнадцать часов. Остановили машину, водитель согласился подвести до места. Сели на скамейку в кузове. Ветерок, залетавший за кабину, холодил тело и зелёный пиджачишко мало защищал от него.. Дорога грунтовая, сплошь ухабы и лужи, вода из под колёс летела брызгами в кювет и на обочину. Показалось село, а за ним, на пригорке, учебные корпуса техникума. Приехали, выгружайтесь, крикнул шофёр, теперь по прямой, никуда не сворачивайте. Мать сунула в руку водителя рубль. Он стал отговариваться от оплаты, но Валентина, мать Александра, отказ не приняла, сказав: это не плата за проезд, а плата за будущий путь сына моего, может, этот 
2 страница. рубль ему в пути помогать будет. Ну, раз так, то, с Богом, ответил шофёр. Секретарь приёмной комиссии подробно объяснила, какие специальности в техникуме, но, как оказалось все они агрономической направленности, а механического курса у них не было. Как же так, ведь в районе нам сказали, что хутор Степановский, что как раз то, что нам нужно. Всё так мамаша, только если вам нужно механико – электрическое отделение, то это в Подгородней – Покровке, это рядом, в пяти километрах от нас. Вы направо по дороге свернули, а надо было прямо ехать, от нас грунтовка, прямо до Покровки, быстро дойдёте. Здания Покровского техникума расположились на краю большого села. Позже узнал, что с момента основания он находился в Оренбурге, а в дальнейшем, по распоряжению правительства и все средние сельскохозяйственные учебные заведения были переведены в сёла, так сказать ближе к земле. Написав заявление и отдав документы, пошли на остановку автобуса. Ехали молча и, только въезжая в Оренбург, мать спросила: у кого остановишься, у моих родителей или у Лены (Лена тётя Александра). Мам, не хочу стеснять бабушку и деда, да и жильё их, состоящее из двух комнат, для них тесно, а тут ещё я. Давай к тётке, чать не выгонит, да и дом у неё больше. Дорожка от калитки около стены дома и пройти не замеченным до двери не представлялось возможным, так как окно кухни выходило на дорожку. Это кто нам в гости пожаловал? Тётка встречала у порога, проходите в переднюю, сейчас чай поставлю, а пока он вскипит, расскажите как вы там, в деревне, как Вася? По делу мы к тебе… хозяйка, не дослушав, прервала: раздевайтесь, садитесь за стол, за чаем расскажешь, какая нужда погнала из села в город, ведь, если бы не она, то, пожалуй, меня не навестили? Так оно, так, а как без нужды жизнь прожить, она повсюду, и дома и за порогом. Вскипел чайник. Лена, наливая кипяток в заварку, продолжала: пей, да рассказывай, чем смогу, – помогу, если, не смогу, не серчай. Сашка пил горячий чай, дул на него, отхлёбывая маленькие глоточки, прикусывал печеньем. Свежая заварка с молоком придавала особый вкус напитку. Ну, так, что? С чем пожаловали?  Лен, вот сейчас в техникум документы сдали, возьмёшь племянника на постой на время вступительных экзаменов, застенчиво произнесла Валентина. Эк, нужда, безделица, да и только! Только вас опередили, за окном, по дорожке прошёл подросток с двумя вёдрами воды. Вот и он, Бахтыбай, он из ваших краёв, вчера приехал, показал записку от брата, уж деньги за харчевание отдал. Так, что, больше места не найдётся, или как? Чужому нашлось, а своему подавно. Поветь большая, скотину больше не держим, а там места на целый взвод. Остатки сена матрац заменят, а подушки и одеяла им приготовлю. Бахтыбай, вылив воду в большой оцинкованный бак, вошёл в кухню. Увидев одноклассника, расплылся в улыбке. Маленькие щёлки глаз казаха совсем закрылись и, по ним не понятно было – обрадовался он или огорчился. Ну, и скрытный ты, с укором проговорил Сашка, что, мне не сказал, хоть бы словом обмолвился, спрашивал же тебя, куда поступать будешь? Что, как партизан молчишь, давай рассказывай! Отхлебнув глоток, Бахтыбай произнёс: мне Василий Александрович, твой отец, не велел говорить про то, куда еду, только записку своей сестре написал и просил взять на постой на время вступительных экзаменов. Вот так Васятка твой отчудил, даже вам ничего не сказал, качала головой Елена Александровна. Переночевав, Валентина засобиралась домой. Поживи пару дней, оставляла гостью хозяйка, чай, ничего за два дня не случиться в деревне твоей, да и брат боле соскучится. Хоть и называют это разлукой, это не так. Она – то разлука, если близко вглядеться, не разъединяет, а сближает. Как знаешь, поезжай, ещё на поезд успеешь, а  за племяша  не волнуйся,  вдвоём им не скучно будет. Бахтыбай учился в Ильинской восьмилетней школе, жил в интернате воспитателем в котором был Сашкин отец. Родом с посёлка Айтуар – четвёртого отделения совхоза «Ильинский». Стелите и устраивайтесь на повети, сейчас дам постель, обживайте новое место, там, на верху, вам никто мешать не будет, лучше к экзаменам подготовитесь, хорошо сдадите, говорила тётка толи Бахтыбаю, толи Сашке. Сейчас поужинаем и на ночлег. Спальное место представляло толстый слой душистого сена, на который расстелили брезент и простыни с подушками в головах. Большой проём крыши сарая, через который набивали сеном чердак выходил во двор, а за двором, в полторастах метров – Урал, автомобильный и железнодорожные мосты, пляж, на берегу реки. Закончив стелиться услышали голос хозяйки: слезайте, ужинать будем. Тёткин муж, Иван, поставил на стол бутылку водки со словами: приезд твой племяш, грех не отметить, считай, из дома выпорхнул, да с товарищем, как тебя, сразу не запомнил, посмотрел на казаха Иван. Бахтывай, застенчиво произнёс тот. Ну, Бай, так Бай, так короче и понятней. Вань, что ты сразу с рюмок начал, им завтра ехать, узнать, что к чему, да и не будут они, глянув на бутылку, ответила за ребят тётка. Этому делу будет время обучиться, аль можа пригубишь племяш, испытующе глянула на Сашку тётка. Я не буду! Ну, а товарищ твой? Нам, казахам, Каран запрещает спиртное, грех большой. Тогда мы с хозяйкой за ваши успехи сустатку потребим, а вы за картошку с огурчиком принимайтесь. Поблагодарив за ужин, полезли на поветь укладываться ко сну. Как мягко, бормотал негромко казах, Как дома, как в ауле, даже мягче. Дома нары дощатые, старая одежонка   вместо матраца, а здесь простыни, подушки как в гостинице. Ты, что, в гостинице ночевал? Нет, не я, старший брат рассказывал. А как тебя угораздило к тётке раньше меня приехать, давай колись. Уговор с Василием Александровичем давнишний, он к нам в аул иногда за барашком на мясо заезжал, так мой отец, Мурза, его за меня просил, чтобы на первое время твоя тётка приютила меня, взяла на постой. Что с жильём – понятно, а что ко мне домой не заехал, вдвоём дорога веселей бы была. Нельзя мне было после тебя, вдруг тётка бы отказала, ты ей родной, а я – так себе. Вон оно, что! Вот почему ты обогнал меня с прибытием, документы небось уже сдал? Нет, тебя ждал, куда я один из аула в город. Хитёр ты, дружок, а в прочем так лучше, первому достаётся в лоб, второй увернуться всегда успеет. Сань, не знаешь, что за Уралом грохочет? Поезд шумит не так, а там сначала тихо, а потом как будто шайтан ревёт, далеко рычит, а здесь слышно. Не шайтан, а самолёт реактивный, за Уралом – аэродром Оренбургского училища лётчиков. Это в нём Гагарин учился? В нём, давай спи, за месяц наслушаешься своего шайтана, привыкай к городскому шуму. Завтра на автовокзал и до техникума. Бахтыбай засопел, успокоился, не остался без жилья, а сам, ворочаясь с бока на бок, ещё долго слушал гул взлетающих реактивных самолётов, вспоминал последние деревенские деньки, вечерние прогулки молодёжи села по улицам, где впереди шли девчата, а чуть отстав от них, пыля обувью, юноши, стараясь идти за той, которая нравилась. Садись за стол, чай пить будем. Бася, соседка Лены, села к торцу кухонного стола, её габариты не позволяли уместиться в уголке кухни. Комплекция, как говорили в народе, хоть поставь, хоть положи, делала эту женщину похожей на колобка, а полнеть она начала с того дня, как получила похоронку на мужа. Неделей раньше, такой же конверт почтальон принёс Елене. Общее горе потери мужей сблизило их, и, Бася, с военной поры, была, как бы членом семьи Севастьяновых. Своих детей у неё не было и она, глядя чёрными бусинками глаз, радовалась тому, что Лена родила до войны сына и дочь, да и племянник уже взрослый, в техникум экзамены сдаёт. Разговор за чаем неспешный, но за ним выявлялись новости прошедших дней, а ей не терпелось узнать, как живут новые постояльцы. Где ребята твои, ушли куда или, что? Поехали в приёмную комиссию узнать о зачислении. Экзамены сдали, но какой – то конкурс ещё есть. Сашка с одной тройкой, а казашонок на четвёрки сдал. Басе нравился Васин сын, и, негласно, в душе своей, эта симпатия позволяла ей считать Сашку своим племянником. Она не выставляла это на показ эту потаённую желанку, это было сокровенным её потаённого мира. Её огорчил результат экзаменов, ей хотелось, чтобы не казах, а Сашка был четвёрошником и, она уточнила: точно ли результат сказали ребята? Точно! Да ты не переживай, у Сашки мешок талантов за плечами, а у казашонка один кнут через плечо. Спросят в комиссии: что ещё умеешь делать? Племяш в карман не полезет, скажет, рисую хорошо, пою ещё лучше, на баяне играю – этого уже не мало. Ты, Бася, скажи, как можно в детстве узнать есть ли талант у ребёнка, поцелован он Богом или нет? Не знаю этого, не ведунья я, но слышала, что цыгане могут по руке гадать, что будет с тобой, только душа того, кому гадают, была чистой, по - детски чистой, чтобы грязь жизни её не коснулась. Так- то так, только куда от этой грязи сбежишь, не всегда по - совести живём, нужда заставляет. Ещё налить? Нет, спасибо, так посижу, не прогонишь? Что тебя гнать, может, дела, какие ждут? Какие дела, ночь мелькнёт, а день как неделя тянется. Пять минут как час длятся. Как – то Вася в Оренбург приезжал меня навестить, да какое - то дело учительское справить в управлении, а сына с собой прихватил, ему тогда годика четыре было, и рассказал про поездку. Сидим мы, говорит, на вокзале, поезд ждём, а рядом, напротив нас – старец с девчушкой. Присмотрелся, вижу не зрячий, а девчонка у него – поводырь. Седой, волосы длинные, морщинистое лицо, глаза брови закрывают. Чую, он слухом видит, застыл во внимании. Прошло несколько минут, потом девчушке говорит: дай мне книгу из чемодана, посмотреть в неё хочу. Положив на колени старику книгу, уселась рядом, наблюдая за происходящим. Еле слышно старец прошептал молитву, после чего открыл книгу и нашёл нужную страницу ощущением пальцев. На толстой бумаге были видны маленькие пупырышки. Книга для слепых – сообразил Васька. Дай – ка  руку, обратился слепой к Ваське. Тот, с осторожностью и недоверчивостью протянул её старику. Зовут тебя Василием, а годов тебе – 33, что молчишь, правда? Правда, шепотом произнёс Василий, находясь в лёгком трансе, как под гипнозом. На фронте был, фашист ранил тебя в руку, но ты выжил. Так, так, почти не слышно, прошептал подопытный. Сынишке твоему, что бегает около, четыре года, а звать его Александром, так? Василий качнул головой, но старец почувствовал этот кивок, как бы через воздух, разделяющий двух мужчин. Теперь главное: береги своего первенца, Бог его в макушку поцеловал и одарил многими талантами, не могу сказать, какой преобладает над остальными, Сказал тебе всё, а там сам думай, правду говорю или вру. Да, чуть не забыл, болезным будет в детстве, ножки у него слабенькие, видно, фронтовая жизнь твоя на нём отыгрывается, замерзал в снегу? Васька сидел в ступоре, соглашаясь с тем, что говорил старик. Невольно рука потянулась в карман за трёшкой, в знак благодарности, протянул её старику. Не надо мне денег твоих, понравились вы мне, а деньги, это сор. Какой сор если без них нельзя? Нельзя, но я живу и, девчушка Дуська мне в помощь. Как же ты живёшь, совсем свет белый не видишь? Зачем мне свет, если я душу насквозь вижу, а внучка меня в пространстве ведёт за собой. Спасибо отец, величать тебя как? Арсением зовут меня. Бася, сидела и слушала с открытым ртом, а что ты раньше о племяше не рассказывала? Так к слову не приходилось…  За окном, по дорожке, шли Бахтыбай и Сашка громко разговаривая. Что, можно поздравить или домой поедете быкам хвосты крутить, спросила тётка? Таких красавцев как мы, не возможно не зачислить, в тон ответил племяш, студенты мы теперь, вот на недельку домой отпустили, а дальше – грызть науку. Молодец, подумала Бася, значит на полученную за экзамен тройку, просто не взяли во внимание, а в слух спросила: в одну группу зачислили, или поврозь? В одну не получилось, ответил Сашка, меня, в третью, а его, в четвёртую. Он, только учиться умеет, а третья группа особенная, в неё зачисляют тех, кто талантом обладает. Вспомнив рассказ Лены, Бася подумала, как в воду глядела, не повлияла тройка на исход дела. Тётя Лен, мы на недельку домой, а приедем, два, три дня поживём у тебя? Живите, вы не мешаете, женихаться  ещё рано, а где во время учёбы жить собираетесь? Общежитие нам дали, даже комнату посмотреть успели, ответил казах, губы его расплылись в довольной улыбке, а глаза закрылись, оставив маленькую щелку между веками. Домой – то завтра? Нет, сейчас, может, ещё на вокзал к поезду успеем. Брату привет от меня и от Баси, матери – тоже. Предучебная суета пролетела быстро, начались занятия. Непривычным было то, что каждый предмет состоял из пары учебных часов:  физика, математика, русский язык и литература – учебные дисциплины средней школы, наряду с ними шли занятия по специальности: тракторы, агрономия, сельскохозяйственные машины и орудия, электричество и многое другое, вплоть до зоотехнии. Сашке нравилось учиться, учебные аудитории находились в разных концах села и, время между парами заполняла прогулка от одного класса к другому. Вот так, исподволь познакомился с селом, с ребятами – однокашниками Гладковым, Щербаковым, Силантьевым, Бурангуловым, Унщиковым, Смирновым, Худяковым и многими сокурсниками. Разновозрастность преобладала в группе, были сорокалетние студенты, демобилизованные из Армии и вчерашние восьмиклассники, желторотыми воробьями впорхнувшие в самостоятельную жизнь. Проучившись полгода и сдав сессию, Сашка приехал на новогодние каникулы в родное село. Теперь его статус сельчанина стал намного весомее по сравнению с прежним, когда учился в школе, как – никак студент, не ученик. Старый Новый год отмечали молодёжью села, компанией из двух десятков человек, или чуть более. В ней та, за которой ходил по пыльным улицам летом. За столом веселье уступило место песне и, Сашка, беря аккорды на баяне, вёл первый голос одной, а не всей молодёжи сидящей за столом. После песен, танцы под радиолу. Он так и не подошёл к той, которой пел за столом. Робость и застенчивость положили юношу на лопатки. Возможность близости и прикосновений миражом растворилась в прошлом, и он ругал себя за свою нерешительность. Пришёл? Мать не спала, ожидая прихода сына. Пришёл коротко ответил Сашка, слава Богу, успокоилась она. Сдав экзамены за первый курс, вновь вернулся в село. Ничего особенного не произошло на родине, казалось жизнь села неподвижна, а только он стал на год старше. Владимир Алексеевич, обратился Сашка, поздоровавшись с главным инженером совхоза. Вот, после первого курса попросил направить в совхоз на практику, может, есть какая работа?  Не хочу бездельничать, да и заработанный рубль не помешает. Ты у нас кто – механик или электрик? Механик. Тогда готовь готовь комбайн к уборке, иди к Богатову, он тебе комбайн определит, только на новый не рассчитывай, набивай руку на старом, после хлебной страды его на списание, а для тебя отличная практика. Найдя Богатова, спросил: с комбайном то как, Ск – 3 или новее, Ск – 4? На новые - рот не разевай, на новых – старые комбайнёры, а тебе, вооон  видишь, Ск – 3, даже, если сломаешь его, не заругают, его на списание определили. Когда приступить к работе? Хоть завтра, услышал ответ. Первый день практики прошёл быстро, второй, третий, неделя. Настала очередь «прокрутить» комбайн в холостую, убедиться в пригодности обмолота зерновых. Поставил аккумуляторы, запустил двигатель, включил молотилку. Грохот комбайна обещал многое, он слегка подпрыгивал на месте, как бы показывая тем самым нетерпеливость. Сашке казалось, что в ожившем и громыхающем металле родилось нечто одухотворённое, пахнувшее соляркой и солидолом, выпускающее из трубы отработанныё газы. Он смотрел на работающий  комбайн. Его наполняла радость того, что его руки дали жизнь железному чуду. Неслышно подошёл Богатов, почти в ухо прокричавший: как работает? Думал, что на списание, ан,  нет, ты его воскресил, завтра давай в поле, так сказать, в борозду. Сашка сияющий шёл домой и, ему казалось, что его состояние видит вся улица, прохожие, шедшие навстречу. Что, довольный такой? Спросила мать новоиспеченного комбайнёра. Комбайн отремонтировал. Работает как часы, похвалился сын. Поле, которое предстояло убрать, было засеяно ячменём, а год выдался засушливым и, хоть колос, вроде бы налился, а стебель был маленьким. Установив срез жатки на самую малую величину, включив молотилку, Сашка заехал на первый круг. Робко, неумело, с некоторой опаской, начал движение агрегата. Нож жатки, стрекоча, срезал стебли, мотовило подавало срезанное под шнек, а он, в свою очередь, в наклонную. Транспортёр наклонной в молотилку, вымолоченное зерно, на грохот, а солома на клавиши соломотряса. С грохота шло на решёта, под которые дул воздух вентилятора, очищая зерно от ости и половы. Клавиши соломотряса направляли обмолоченную массу в копнитель, гребни которого, похожие на большие ноги кузнечика снимали обмолот и сбрасывали в копнитель. В жизни бывают моменты, которые забыть нельзя, они, как вехи на дороге невольно  говорят о том, что произошло нечто особенное, не похожее на пережитое ранее. Это, то новое, которое остаётся в памяти на всю жизнь. От переполняющего чувства удовлетворённости, ему захотелось петь. Он запел, нет, он орал модную песенку: ты зря не любишь дождика, а я дожди люблю, дожди люблю. Комбайн грохотал механизмами, невпопад «подпевая» солисту, а тот, в свою очередь, старался переорать железное чудо. Во время обеда, на стерне покрытой брезентом, в кругу комбайнёров, он выглядел солиднее своих шестнадцати. Гордился внутренне, началась страда и он на переднем рубеже. Как, Санёк, мозоли ещё не набил? С иронией в голосе спросил Камиль Хафизович желторотого комбайнёра. Мозолей нет, зато соляркой руки пропитались. Ты, не нюхай, когда в руке хлеб держишь, но заметь, он становиться вкуснее с запахом горючки, продолжил Камиль. Я и сам заметил, хлеб и борщ, даже компот становятся намного душистее, только вот скажи мне, отхлёбывая компот из стакана, продолжил Сашка. Почему зерно в бункер попадает сорное? Я, уж, и решета «поджимал»   и удлинитель закрыл, ветра прибавил, а оно не чистое, с колосками и соломой. Ладно, покажу маленькую хитрость, которую заметил в твоей работе, но это в борозде, а сейчас дай обеду в животе улежаться. Поблагодарив повариху, подошёл к комбайну, выбрал тенёк, растянулся пластом на спине. Голубизна неба наполнена белизной облаков, неспешно плывущих на запад. Сытый желудок смежил веки, Сашка задремал. Его разбудил окрик: вставай, а то тебе не достанется, может, к вечеру уберём, а если ты проспишь, нам и до завтра не управиться подначил  Камиль. Слово своё держу, на счёт того, что хотел показать. Что ты делал не так, одно, учиться по книжкам, а совсем другое на практике. Она книгу дополняет, только не словом, а навыком. Сашка завёл комбайн и последним выехал в поле. Показывай, что делал. Начнём с подбарабанья, дека. Отодвинув заслонку , глянул в смотровое отверстие – какой зазор на входе и выходе между барабаном и декой? Давай ключ, регулировать будем. Почему регулировал выход? Потому, что от зазора зависит обмолот. И величина его, равна величине зерна. Зерно ячменя какое?  Вот такой и зазор. Если он меньше, то дроблёнку в бункере получишь. Теперь давай решета посмотрим, верхнее должно быть открытым немного больше нижнего, не обмолоченные колоски с   которого попадают в колосовой шнек и направляются на повторный обмолот, то есть опять в барабан. С этим разобрались, а вот створки вентилятора должны быть всегда открытыми полностью, напор ветра гонит с решет полову, пыль, солому в хвост комбайна, в копнитель. Это всё, спросил Сашка? Ему не терпелось проверить все регулировки в деле. Камиль, улыбнувшись затаился, кивком головы показав, мол, давай, торопись, только не всё от регулировок зависит, а Сашку спросил: сам поедешь или меня прокатнёшь? Прокатну, покажу, как комбайном умею управлять. Айбат (татарское), проговорил Камиль, давай, трогай. Сашка вёл комбайн по полю то и дело меняя обороты двигателя, тем самым показывая, что не лихачит, а качественно убирает поле. Ты, что, меня за штурвал сажать не хочешь? Практикант любил комбайн  и доверять управление другому ему не хотелось. Останови комбайн, садись рядом и смотри. Чем ты лучше меня, подумал Сашка, те же руки, ноги, пахнешь  соляркой  как и я. Встав сзади сиденья, услышал: держись! Двигатель комбайна, выплюнув из выхлопной клуб чёрного дыма, взревел на полных оборотах. Вариатор хода, получил наименьшее ускорение движения, дал агрегату малый ход. Сашка сразу понял свою ошибку, на которую так прозрачно намекал наставник. Камиль остановил комбайн. Теперь понял, как надо? Внимательно посмотрел в глаза практиканта, увидел – опыт бывалого, прорастает в стажере, будет новый комбайнер, вернее не будет, а уже есть. Зерно пригоршнями летело из шнека в бункер комбайна, Сашка, через смотровое окно видел, как наполняется он. Чувство радости снова заполнило тело, ему вновь захотелось петь. Сполоснувшись в бане, сел ужинать. Устал, как первый день, спросила мать? Аж четыре бункера намолотил, заедая жареную картошку солёным огурцом, ответил сын. Четыре, это много? Интересовалась мать. По этому году и урожаю не много, но это начало. Свой урожай уберём и на сырт, в командировку. Постелила тебе в дровнике, иди спать. Посуду  уберу и то же на боковую, иль ты на танцы в клуб?  Мам, я малость потанцую, ложись, меня не дожидайся, я не на долго. Мать чувствовала состояние сына, молодость усталости не ведает, да, видимо стимул в юбке силы придаёт. Засыпая, вдыхая прохладный воздух дровника, он вновь ругал себя за робость, которая так и не дала близости в танце. Уборочная в совхозе заканчивалась на четвёртом отделении, в маленькой деревушке Айтуар. От Ильинки, центральной усадьбы совхоза, до неё было около семидесяти километров. Переоборудовав комбайн на свал, Сашка и ещё два комбайнера были командированы в это дальнее село. Перед отъездом, Славка, один из командированных, забежав на минуту, просил взять с собой баян, мотивируя тем, что вечера длинные, занять их не чем, а там, где песня, скуке места нет. В путь двинулись утром и, только вечером прибыли в село. Управляющий отделением показал ночлег. Поужинав, отправились на отбой. Неделя прошла быстро. Шестиметровые жатки оставляли на поле ровные валки скошенной пшеницы, а прибывшие комбайны на подборе завершали уборку. Вечером субботнего дня, был подобран последний валок. Управляющий стоял на краю поля, всем видом показывая удовлетворение завершением страды. Комбайнёры, окружив его и в ответ на его «рахмат» (спасибо) вразнобой сыпали словами: рахматом не отделаешься, давай вечером сабантуй (праздник) с барашком и магарычём, на что получили ответ: барашек и бешбармак будут к вечеру готовы, спиртное в роднике, вечером  сабантуй. Сашка знал, что всякое большое дело на селе заканчивается угощением и выпивкой, но ранее ему не доводилось быть участником этого мероприятия, это настораживало и забавляло неизвестностью предстоящего. Поставив в ряд комбайны, ополоснувшись наскоро в бане, пошли на берег Урала, где на  возвышенности были накрыты «столы» - брезент, со стоящими бутылками водки и закусками. Хлеб, нарезанный крупными ломтями, аккуратно сложен в небольшие горки. Молодёжь села сидела по краям брезента поджидая комбайнёров. Вот и они, любезно разведя руки, управляющий пригласил за стол. Сашка сел рядом со Славкой, Борис расположился напротив. Баян поставил на траву за спиной, ощутив пристальный взгляд молодой казашки. К чему бы такое начало? Сидела Алтынай напротив, Борис – по правую руку от неё. Водку разлили в гранёные стаканы, управляющему предоставили начать застолье. Дорогие друзья, не громко начал тот, обводя взглядом собравшихся, как будто здороваясь и отдавая признательность участникам общего дела. Коротко остановился на итогах уборки: сколько скошено, намолочено. Через небольшую паузу, закончил словами – большое дело в одиночку сделать не получится, а коллективу оно по плечу. Подняв стакан, наполовину наполненный спиртным, продолжил: с праздником, ура! Ура, ура, ура кричали собравшиеся. Выпили первую. Опустились сумерки, от воды потянуло холодком. Включили вары близстоящего уазика. Закусив первую, налили по второй. С ответным словом от комбайнёров говорил Богатов. Друзья, начал он, как сказал ранее управляющий, с ним я полностью согласен, большое дело сделано вами, страна хлеб получила, а есть хлеб, будет и песня. Ну- ка,  Александр, по такому случаю, как не вспомнить агронома, хоть в песне есть слова « молодой агроном не уходит с полей, он приходит сюда, как к невесте своей» но они и о нашем Николае Филипповиче, он уже не молод, но бразды не портит. По такому засушливому году сумел вырастить хороший урожай. Его прервал агроном: говорил директору, давай ржи больше площадь отведём, так он, разнарядка, разнарядка из района. Чёрт бы её побрал, разнарядку, шагу самостоятельно не дают шагнуть, сразу на партбилет напоминают, а ведь хлеб, валовой сбор, на треть бы больше было. Сидящие за столом,  прервали докладчика возгласами: нагрелась водка, закипит сейчас. Первая стопка заскучала, давай по второй. Кончай, Филиппович, доклад, а то мы до утра с едой и выпивкой не управимся. Коль, так, больше не буду от серьёзного дела отвлекать, выпьем за здоровье всех сидящих за столом. Сашка захрустел огурцом, держа в руке кусок отварного барашка. Только откусил, услышал Богатова, запевай про агронома. Баянист, отложил на брезент надкусанный кусок мяса, вытерев руки о полотенце, взял инструмент. Первые аккорды дружно заглушили собравшиеся. После спетой песни напряжённость сменила расслабленность, застолье сплотило всех. Разговоры, шутки, смех наполнили поляну. Сашка понимал, что значит выпить и мало закусить, развезёт на полную и, он, взяв мясо, стал смачно жевать, добавляя к нему огурец. Помидор протолкнул содержимое рта в желудок, маэстро потянулся за вторым куском, но так и не осуществил намеченное. Давай нашу, давай Катюшу, про трёх танкистов, на побывку едет молодой моряк. Заявки на песни сыпались со всех сторон, он знал, на всех не угодишь, запоёшь одну, другие обидятся. Давайте споём, он взял первые аккорды, расцвела под окошком белоснежная вишня… вторую строку песни запели хором: из – за тучки далёкой показалась луна… он посмотрел на Алтынай, она, перехватив взгляд, улыбнулась, глядя на солиста. Её привлекательное лицо на миг заслонило лицо той, которой пел на Новый год. Не может быть, наваждение какое – то, мелькнуло в сознании Сашки. Наверное, алкоголь начал действовать, Надо от третьей воздержаться, а то не выдержу до конца, захмелею. На Славкин вопрос, почему не пью, тихо сказал: до конца вечера хочу быть в сознании, а по другому, меня до середины не хватит. Хмель делал своё дело. Тосты шли один за другим, веселье продолжалось. Далеко за полночь силы веселящихся  пошли на убыль, песни стали протяжнее, выговорить слова песни не представлялось возможным, да и те, что пелись, понять было сложно. Сабантуй подходил к финишу. Сашка, вялыми пальцами, перебирал кнопки баяна, сознавая то, что память покинула голову, а то, что он ещё держится, заслуга того кусочка барашка и огурца. Солнце ещё не взошло, природа и окрестности наполнялись светом. Щебетали утренние птицы, истошно кукарекали петухи, как бы соревнуясь между собой, кто кого перекричит. Вчерашний запевала лежал на спине с закрытыми глазами. Утро было прохладным, но тело не ощущало холодка. Сознание пробуждалось, голова трещала с похмелья.  Где я? Явно не на берегу. Память показывала отдельные картинки, словно кадры из киноплёнки. Посмотрел кадр, когда садился с баяном в уазик, рядом Славка и Алтынай. Всё, как ни старался, больше вспомнить ничего не мог. Неужели казашка повезла в свой дом? Он открыл глаза. Над ним, навес из шифера, значит не дома. Приподнявшись на локтях, полусидя, крутя головой по сторонам, понял, он на летних нарах во дворе, укрытый одеялом, в головах добротная подушка. Проснулся, услышал голос Алтынай, хлебни рассольчик с похмелья. Поднесла к губам стакан огуречного рассола. Умывайся, сейчас самовар поставлю, чай пить будем, голова болеть перестанет. Слушая её, испытывая неловкость, пытаясь вспомнить, что было вечером, но память артачилась, скрывая за семью печатями произошедшее накануне. Спросить Алтынай? По её поведению понимал, серьёзного,  а тем более запретного, произойти не могло. Она, весела, глаза светятся, излучая благодарность и покорность. За что он такое поведение заслужил? И, тут, как луч солнца, пробивший пелену туч,  вспомнил поцелуй, вернее только жаркое ощущение поцелуя в губы. В подтверждение ощутимого, представленного сознанием, лизнул губы, ощутил на вкус лёгкую горечь толи полыни, толи стебля травы, который держала вечером в губах девушка. Разливая в пиалы кипяток самовара с свежезаваренным индийским чаем, забелённым свежими сливками, девушка молчала. Душистый аромат чая пробуждал обоняние. Алтынай, глядя в глаза, как бы говорила: нравлюсь тебе, хозяйственная я? В слух продолжила, пей чай, сегодня уезжаете по утру, не отстань от своих, одному ехать трудно. От второй чашки чая отказываться не стал огорчу молодую хозяйку. Он почти не говорил, только кивал головой в ответ на вопросы угощавшей. Допивая чай, заметил шедшего к ним Славку. Поздоровавшись, тот спросил девушку: мне плеснёшь или самовар сами выпили? Налью, ответила незваному гостю, по тону голоса было понятно, что появление товарища было не кстати. Отхлёбывая горячий чай, Славка прозрачно намекнул, как ночевалось? Поняв неуместность вопроса, замолчал, шумно допивая налитое. Сашка, улучив момент затянувшейся паузы, спросил. Наши не уехали? Через полчаса отъезд, ты едешь? Еду, не глядя в глаза молодой хозяйки, ответил он. Спасибо, тебе, Алтынай, голова прошла, только в теле небольшая дрожь после вчерашнего. На прощанье казашка кивнула головой, считая, что слово до свидания не уместно, что было, быстро закончилось, не обещая надежду новых встреч. Гуськом выстроившиеся комбайны, выезжали на просёлочную дорогу, чтобы засветло прибыть на центральную усадьбу совхоза. Изредка перед глазами, в клубах серой пыли, от идущего впереди комбайна, Сашке мерещилась Алтынай. Могли ли события развиваться по другому? Зачем поцелуй? Действия его, напрочь отбило чувство ответственности по отношению к девушке. Вечером, в коровьи табуны, приехали в Ильинку, поставили комбайны на машинный двор и по домам. Сашка приехал, орал на бегу Сергей, младший брат комбайнёра. Совсем, или как? В командировку не отправят? Спросил отец. Завтра будет известно, утром сообщат, кто едет, а кто остаётся. Скорей всего меня не пошлют, учебный год скоро, а на сырту уборка только началась, это как раз на месяц, а за месяц пропущенных занятий могут отчислить из техникума. Практика удалась, знаю цену хлеба, своими руками и молотил, и косил. В командировку его не взяли. Справятся без тебя, сказал директор, крепко пожимая руку практиканта. Тебе спасибо, небольшая помощь с твоей стороны, да без копейки нет рубля. Подписал расходный, иди в кассу получи заработанное. Расписавшись в ведомости, сунув деньги в карман, шёл домой. Первая получка, двести восемьдесят рублей сорок копеек, обрадую домашних. Это не матери получка восемьдесят девять рублей, а у отца и того меньше. Второй курс занятий в техникуме добавил специальные дисциплины. Студенту особенно были по душе трактора и сельхозмашины. Старого преподавателя тракторов, Виктора Ивановича, однокашники называли Трактором Ивановичем. Шестьдесят прожитых лет, война, народное хозяйство, наполнили большим опытом этого человека. Он читал лекции, зная свой предмет в совершенстве и, если его знания оценить по     пятибалльной  шкале, то ему, в аккурат, ставить шестёрку с плюсом. Говорил тему урока и, тут же начинал лекцию. Не заглядывая в конспект, он, монотонным голосом, проговаривал устройство механизма, принцип работы, регулировки. Единственный минус – монотонность в изложении лекции. Если она в расписании была утренней парой, то студенты, накануне вечером припозднившиеся с просмотра кино в сельском клубе или на свидании с девушкой, поздно отошли ко сну, слушая Трактора Ивановича, засыпали, тщетно пытаясь победить сонное состояние. Пара длилась неимоверно долго, к концу её, половина класса, не выдержав борьбу со сном, засыпала. Он, видя это, не ругал студентов, понимая, что лекция – начало предмета, будут  практические занятия, они дополнят пропущенное и не услышанное. Он и сам читал лекцию с закрытыми глазами, а может, закрывал их, чтобы не видеть последователей его примера. Особенно любил Сашка рассказы лектора про войну.  Студентам нравились повествования из его прожитой жизни, он, зная эту слабость слушателей, пробуждал сонное состояние не окриком, а рассказом военной поры, которых в его памяти было множество. Дождавшись, когда половина группы от монотонности смежит веки и опустит головы на столы, он, чуть увеличив громкость, продолжал: помню, возили мы на полуторках,  с этих слов студенты открывали глаза, возили продовольствие в блокадный Ленинград по льду Онежского озера. Бомбили нас изрядно, а укрыться не можем, как на ладони, только лёд да вода, местами доходившая до осей автомобиля. Газу не убавить, не прибавить, влево, вправо не свернуть, а задание выполнить надо, знали мы про блокадные 125 грамм хлеба, вот и не щадили живота своего. Он прервал рассказ, убедившись, что группа проснулась, спрашивал: о чём это я? Как бы приглашая слушателей за вниманием рассказа. Дальше, Виктор Иванович, по льду вы грузы продовольствия в Ленинград возили.  Убедившись, что слушают все, продолжал. Как -  то  раз, на середине пути, а до берега ещё километров пятнадцать, колонну атаковали фашистские самолёты. Бросят бомбу, а с разворота пулемётом, очередью, та… та… та. Слушатели, затаив дыхание, представив себя в кабине полуторки, медленно движущейся по льду озера, на которую летят бомбы и трещат пулемёты, а дальше, что? Что? Что? Живой остался, коль видите меня за кафедрой. Только живым я остался не по тому, что газу дал и в миг до берега доехал, а потому, что выручила меня смекалка, про неё расскажу далее. В очередной раз налёт самолётов не миновал мою полуторку. Толи осколком, толи пулемётной очередью, срезало карбюратор у движка. Ну, и что? Обратился он к классу. Те, в один голос, заглохла полуторка. То – то и оно, замолчал мотор намертво. Друзья мои из колонны, объехав меня, подались дальше, а я один средь белого безмолвия. На прицеп меня не возьмёшь, лёд две машины не выдержит, утонем оба сразу. Фашисты  с воздуха даже бомбить меня не стали, может, бомбы кончились, может, патроны расстреляли, только, я думаю, что они, увидев мою беспомощность, подумали: полчаса постоит и замёрзнет в холодной кабине, что на него боеприпас тратить. Не вдомёк им, что русский человек смекалистый, а я, как вы, наверное, заметили, руки опускать не привык. Что, мы имеем? Задал себе вопрос. Горючего – навалом, только карбюратора нет. Из чего сделать, что приспособить? Что, если на впускной коллектор тряпку натянуть, а на неё, бензин небольшими порциями подать? Ведро, вот оно спасение. Его над тряпкой, в нём небольшое отверстие, капельки бензина капают на тряпку. Времени на раздумье не осталось, надо догонять. Набрал пол ведра бензина, закрепил над коллектором, тряпку под ведро, и на гашетку – стартер. Завелся, правда, со второго раза, я скорость, и, вперёд. Минут на десять отстал от товарищей. На базе те, видя, что у меня под капотом, смеяться начали: на соплях доехал, на соплях! Молодца, жить захочешь, на соплях доедешь. А я, довольный благополучным исходом и тем, что уцелел, с назиданием поправил: на соплях далеко не уедешь, а не ведре и тряпке пятнадцать километров проскакал.  Магарыч за смекалку не надо.  На заметку, в  шоферской опыт возьмите, пригодится в хозяйстве. Награду вам дали? Груз продовольствия рыбам не достался и машину сохранил. Как же, вот она, награда. На орденской колодке показал медаль «За боевые заслуги». Памятна она, как посмотрю, будто время вспять вернулось, перед глазами, как в кино. Второй парой была физика. До аудитории минут пятнадцать ходьбы. По пути курили сигареты, делились в разговоре о предстоящей паре, не оставляя без внимания Веронику – учителя физики. Участия в разговоре Сашка не принимал, но был согласен с тем, что армянка вызывала симпатию товарищей, а армянские корни её рода проявились на лице кавказской девушки, смуглая кожа которого не требовала косметики, только слегка подкрашенные помадой губы, оттеняли приятную смуглость лица. Но не это отметил про себя Сашка. Ему нравилась статная фигура учительницы, в меру полная, красивыми ногами в сапогах на молнии, юбка до колен, модный жакет. Лекция началась точно по расписанию с  оповещения темы: токи высокой частоты. Сначала он слушал преподавателя, слова с лёгким акцентом, применение в народном хозяйстве, но потом уставился в окно, за которым тёплый погожий день сверкал сочными красками осени. Близстоящие тополя желтели оттенками разного цвета ещё не опавшей листвой, закрывали собой дальнее пространство. До слуха долетало: муфельная печь, первые микроволновки, бытовые печи, нагрев металла для закалки. Калинкин, что вас так заинтересовало за окном, спросила Вероника Леонтьевна, неслышно подойдя к столу.  Так, что там интересного? Повторила она. От неожиданности Сашка вздрогнул, не зная, что сказать на заданный вопрос. Лёгкий запах хороших духов долетал до обоняния, что более оттягивал ответ. Он встал и, глядя в чёрные её глаза, негромко промямлил про красоту осеннего дня, про листья, про солнышко. С этим – понятно, а про то, что я говорила, о токах высокой частоты? Он, опустив глаза, вспомнил начало лекции, как пялился на её фигуру, и, негромко процедил: токи высокой частоты, это, он запнулся, это, когда не 50 герц, как в сети 220 вольт, а когда 200 или даже больше. Ладно, хоть это запомнил, иронично продолжила Вероника, три балла заслужил, подойдя к доске, произнесла она. Кто хочет заработать четвёрку? Около десятка рук тянулись вверх, желая дополнить ответ предыдущего студента. Смотри, Александр, сколько твоих товарищей слушали меня не как ты.  Не спрашивая,  добавила: всем, кто поднял руки, по четвёрке.  Может, кто – то хочет «пять»? Руки дружно опустились на столы. Она выставила оценки в журнал,  Сашка подумал, на моём горбу в рай заехали, четвёрки получили. Пусть, зато моя тройка все четвёрки перевесит. Ему так захотелось домой и, если бы выросли крылья, он бы не стал медлить и минуту, в открытую форточку, домой, не думая о последствиях, тем более о токах высокой частоты. Привязанность к дому, особое испытание на самостоятельную жизнь вне его. Некоторые, уезжая от родителей, редко вспоминают родное село, дом, где вырос, но это было не про Сашку. Разлука, свалившаяся на пацана, давила и напоминала о себе. Он, как мог, гнал из головы мысли напоминающие прошлое, понимая, не только занятиями можно одолеть ностальгию, надо больше новизны и времяпровождения. Записался в секцию вольной борьбы. Посещал секцию борьбы три недели. Понял, не для него эти подсечки, броски через бедро, мельницы, захваты. Душа не лежала к этому, он перестал посещать тренировки. Попробовать секцию танца? Небольшая труппа, под руководством преподавателя, приглашённого из культпросвет училища, три раза в неделю занимались в свободной комнате, специально отведённой для танца. На одно из занятий пришёл сельский  танцор. Несложные танцевальные «па» показались ему вполне выполнимыми, а что будет после, его мало интересовало. В трико, подошёл к станку. Первая позиция, ноги – слушал и выполнял требования преподавателя. Лиха беда – начало. Через месяц он освоил не только позиции у станка, но и многие французские названия элементов танца, батман, батман кандю, русские танцевальные движения, ковырялочка, сапожок, присядка, разножка. Положение корпуса в танце, головы, движение рук,  переменный шаг и многое другое. К Новогоднему празднику разучили два танца, гопак и русскую плясовую. Каждую репетицию музыкальное сопровождение под баян, слушая его, он танцем дополнял мелодию, которую мог бы сыграть. К Новому году каждая группа готовила стенгазету, Сашка, с головой погрузился в оформление её. С открытки, Губский, Сашкин напарник выполнил заглавный рисунок, а текстовое содержание, отдал ему. Газета посвящена жизни группы, юмор, анекдоты, как встречают этот праздник в странах мира. Посыпали на клей мелкое битое стекло от стеклянных игрушек, повесили на стену в ряд с другими газетами. По итогам, их газета была признана лучшей, а делавшие её получили ценные подарки. Так, наряду с танцевальным талантом Сашка показал себя художником – оформителем. Новый год встречали в сельском Доме культуры, фойе которого вмещало не только молодёжь села, но и техникума.  Студенты уехали домой, а Сашка встречал праздник в техникуме, потому, что был участником концерта. Громко звучала музыка, он пригласил на танец девушку, та согласилась и он, взяв её за талию, а в свою ладонь её тёплую ладошку, ощутил приятную близость. Танцуя, он ничего не говорил, только изредка, скосив глаза в сторону, глядел на её лицо. Музыка закончилась, танцевавшие  разошлись к стенам фойе. Поблагодарив за танец, загадал: если в следующем танце не откажет, наберусь храбрости, познакомлюсь. С первыми звуками её закружил в танце молодой парень, Сашка опоздал, остался стоять у стенки. Наблюдая за ней, уловил несколько быстрых, как молния, взглядов его партнёрши по прошлому танцу, а то, что она, не смотрела на парня, придавало надежду, она свободна и может отдать предпочтение любому. Он подошёл ближе и, только заиграла музыка, пригласил девушку на танец. Закружились в вальсе, как будто первый танец не прерывался. У Сашки закружилась  голова,  он предложил, давай без кружения, немного походим. Перед глазами, по инерции,  танцевавшие около, хороводом продолжали танец, а кружение в голове ещё продолжалось, он спросил партнёршу, можно, на следующий танец пригласить тебя? Можно, с лёгкой кокетливостью ответила она, спросив, где это ты научился вальсу?  В следующем танце расскажу. Он не пошёл к стене с окончанием музыки, а остался рядом с девушкой, ожидать новую мелодию. Перерыв, как показалось ему, был неимоверно долгим, он молчаливо стоял около девушки, не зная чем заполнить затянувшуюся паузу. Зазвучала мелодия медленного танца, наступил момент знакомиться. Задать вопрос без прелюдии или начать издалека? Местная?  Или приехала в гости к родне? Местная, родилась в Покровке. Учишься в школе или в Оренбурге? Учусь, только не здесь и не там. А где же? По возрасту, он давал ей те же годы, что и себе, может, чуть моложе года на два. Так, учится или работает? Могло быть такое: большая семья, денег на учёбу нет, работает, размышлял партнёр. Наработаться ещё успею, учусь на мастера – закройщика, заодно швею – мотористку. Где это? Сказала, что не в Оренбурге. Училище в Кардаилово, семьдесят километров по Илекской трассе. Чувствуя момент вопроса, как зовут, Сашка почувствовал сверлящий его взгляд парня, который опередил его на второй танец. Он  выдержал взгляд незнакомца, перевёл свой на девушку и задал вопрос: как тебя зовут? Валентина. Меня, Александр, вот и познакомились. Местных не забоишься, она посмотрела в глаза, он понял намёк вопроса, ответил, волков – бояться, в лес не ходить, подумал, ну дадут в челюсть, нос разобьют, не велика беда. Проверить решила на робость, струшу или нет? Около часа ночи танцы закончились, молодёжь вышла на улицу. Снег хрустел под ногами Сашки и Валентины шедшей рядом. Спросила провожатого, про меня ты знаешь, теперь твоя очередь. Он коротко рассказал о себе, кося взгляды по сторонам, стараясь увидеть эскорт местных парней, но ничего пугающего не было. Миновав центр села, дорога пошла в гору.  Шагали  молча, какой разговор на первых проводах? Вот и к дому сейчас подойдём ещё несколько десятков метров, и я дома. Провожатый поднял взгляд. Напротив дома стояла небольшая группа парней села. Может дом её дальше этих парней, может, стоят курят да болтают, травят анекдоты. Валентина, дёрнув Сашку за рукав пальто, тихо проговорила, Витька встречает, друзей своих прихватил. Ты дальше не ходи, будет спрашивать или задирать, ничего не говори. Дальше Валентина пошла одна, а к нему, отделившись от группы, не спеша шёл Витька. Подойдя, развязано поздоровался. Здорово, ответил Сашка, как зовут тебя, не знаю? Витёк, процедил сквозь зубы тот. Чой – то, ты от техникума далеко ушёл, заблудился, али что? Сашка не стал отвечать, вспомнив напутствие девушки минутой ранее. Язык проглотил, не унимался задира, но тут подошла провожатая и громко отчитала Витька. Иди, куда шёл, мы ещё немного погуляем. Подхватив под руку Сашку, она медленно пошла к кучке парней, а миновав её, тихо шепнула, вон, высокий, это мой брат, он тут верховодит, а Витька, так себе, один на один выйти боится. Хвост распускает как павлин. Приготовившись к тумакам, Сашка порадовался за исход дела, но затаил возможность дальнейшего хода событий по другому сценарию. Сейчас бить не стали, побьют около техникума. Девушка, высвободив руку из варежки, протянула её Сашке. До свидания, может, прощай? До свидания, приду завтра к калитке в восемь вечера. До общежития шёл без приключений, тихо прокравшись в комнату, уснул, накрывшись одеялом. Новый жизненный уклад отношений с девушкой были не похожи на ранее прожитое. Встречи были не частыми, их наполняло чувство серьёзности, а продолжительность встреч, темы разговоров, углубляли отношения девушки и парня. Сашка первый раз поцеловал Валентину на третьей встрече, робко, неумело, едва коснувшись губами её губ. Поцелуй у калитки. Он долго стоял не уходя, слышал, как хрустит снег под ногами, как скрипнула входная дверь в доме, и скрипнул засов. Новизна произошедшего, взросление, то, что она не препятствовала поцелую, окрыляли Сашку. Он впервые подумал, может, это любовь? На очередном свидании спросил, любишь ли меня? На что девушка игриво ответила: любишь, не любишь,- давай не будем углублять. Он не мог понять, вроде ответ получен, а в искренности его, сомнений хоть отбавляй, и, чтобы сразу уточнить и развеять сомнения, спросил, Валь, как это давай не углублять? В той же игривой манере она ответила, понимай, как хочешь. Девушкам свойственна недосказанность, она, чувствуя, что ухажер влюбился и пытается ответом на заданный вопрос, получить подтверждение, что он не безразличен ей, не конкретизировала свою влюблённость. Почти, как в футболе, гол в мои ворота, рассуждал «Ромео» сидя на занятиях. Его мучило одно, если не нравлюсь, зачем встречаться? Почему на его вопросы ответы двусмысленные? Это ещё более терзало душу юноши, а свидания, каторгой чувств. Поцелуи хоть и становились искреннее и горячее, не доставляли  удовлетворения, а она, зная, может, только чувствуя это, забавлялась его неопытностью. Он понимал это, но не знал, как добиться взаимности. Пришла весна, деревья покрылись изумрудной листвой, в высокой траве расцвели ландыши, воздух наполнился душистым ароматом цветов. Распустила соцветия черёмуха. Весенний аромат, цветение округи, время непродолжительное, а с окончанием его незаметно приходит лето. Сашка, изо всех сил старался сохранить регулярность встреч, но его усилия были тщетными. Он не мог объяснить, почему свидания становятся редкими, а на вопрос, почему не пришла, всегда находила отговорку, правды в которой ни на грош. Агитационная бригада техникума, в составе танцевального коллектива которой был Александр, готовилась к туру по западным районам области. Цель заключалась в том, чтобы привлечь как можно больше абитуриентов для поступления в техникум, пропагандируя его специальности. Ранее, выступая на конкурсе агитбригад, коллектив занял первое место, получив звание лауреата зонального конкурса в Челябинске. Значками лауреата зонального конкурса были награждены все участники агитбригады, Сашка гордо носил его на лацкане пиджака. Придя на свидание , даже не мог предположить, что оно будет последним. Сухо поздоровавшись, Валя села  на лавку около калитки, где сидел ухажер. Заметив значок, спросила, что за награда? Он подробно рассказал, за какие заслуги она получена, что через два дня уезжает на гастроли с агитбригадой, что будет скучать и с нетерпением ждать встречи. А встречи не будет, коротко ответила девушка, быстро встав со скамейки, звучно хлопнув дверцей калитки, скрылась за ней. Сашка сидел истуканом, ощущая, как будто на него вылили ведро родниковой воды. Он ощутил сухость губ, в глотке большой комок, который, как ни пытался, не мог проглотить, беззвучно сжимая челюсти. Неподвижно сидел на скамейке, словно ожидая, когда высохнет одежда. Ему  казалось, что насквозь промокшая одежда, должна быть высушенной теплом его тела. Вновь открылась калитка, обрадовался надежде увидеть зазнобу, что она неловко пошутила, сейчас попросит прощение. В проёме стоял брат. Что сидишь, не жди, не выйдет она. Сашка, проглотив сказанное, как горькую пилюлю, заметил, комок в горле пропал, только челюсти, сжатые спазмом мышц, оставались в напряжении. Кивнув в ответ, встал, и, как побитый пёс, медленно отошёл от дома. Его терзало одно, чем можно объяснить слово не будет, что он делал не так, в чём его вина? Перебрав мысленно возможные варианты обид, не нашёл ни одной, которая бы оправдала ответ, короткий и хлёсткий, как выстрел – нет! Вспомнил, как зимой Витька остался ни с чем, при своих интересах, а теперь он занял Витькино место. Проиграл ему в чём – то, проиграл. Не вышел рылом?  Что же, пусть будет так! Придя домой взял чистый лист, авторучку, начал писать письмо, в ответ около калитки, он ничего не сказал, пусть не сказанное будет в письме, прочитает – поймёт, не прочитает – порвёт. Здравствуй, Валентина и далее мелким шрифтом на весь лист: о своих чувствах, недосказанности, планах, которым не суждено сбыться, пустоте, заполнившей душу. Отступив, с красной строки, закончил, первым словом, слетевшим с моих губ, было слово зима. Зимой с тобой познакомился. Сейчас за окном весна, но в душе моей – зима. Я так и не смог почувствовать прелести слова весна. Прощай.  Не стал ставить дату, запечатал конверт и бросил в почтовый ящик на калитке дома. Техникумовский автобус, заполненный артистами, катил в дальнее село, где договорившись заранее, должен состояться концерт. На крыше автобуса, крепко привязанный контрабас, по бокам, под окнами, с той и другой стороны, красочные афиши с приглашением на концерт. Агитбригаду тепло встречало население. Билеты не дорогие, зрители заполняли всё пространство зала. Восторженные отзывы вдохновляли самодеятельных артистов, и они работали номера программы с оценкой отлично. Земляк Сашки, конферансье Владимир, заполнял промежутки между номерами программы и к завершению потел так, что был похож на юношу,  промокшего под дождём. Зная друга, ведая, что произошло, говорил: не бери в голову. Первая любовь она понарошку, как первый блин – комом. Считай, на Пасху он тебе достался, съел его не в удовольствие. Открой шире глаза, заметь, на конец  девчонку , которой ты нравишься. Это, кому же я ндравлюсь, исковерковав слово, спросил Сашка? Совсем шоры на глазах, не видишь, очки надень. Людмила, вон как на тебя пялится, дырки на рубашке взглядом сверлит, а ты, как слепой котёнок, отнесись к расставанию с Валентиной проще, не углубляй.  Услышав знакомое, не раз произнесённое зазнобой слово, понял, отношения были поверхностными, их не надо было углублять. Земляк плохому не научит, послушать его совет? Клин клином вышибают, так же может и в любви? Он чаще стал обращать внимание на Людмилу, которая обрадовалась приглашению сесть на сидение рядом с Сашкой. В разговорах, переезжая от села к селу, касались разных тем, так, мало - помалу, его душа оттаивала, симпатия девушки реанимировала её, готовя новые события жизни. Двухнедельные гастроли подходили к завершению. Финальный концерт состоялся в большом сельском Доме культуры. После концерта, танцы. Людмила кружила в танце Сашку, ему нравилась лёгкость танца с ней, она, как бы немо говорила, останься со мной, я та, которая нужна тебе. Забудь, что было, два раза в реку не войдёшь. Приехали, разгрузили реквизит. На съёмной квартире занялся чтением интересной книги о индейцах. Бледнолицые, скальпы, томагавки, погони и борьба с угнетателями. Весь следующий день был отдан чтению, а в воскресенье агитбригада в полном составе, была приглашена на праздник города, на стадион «Динамо» в Оренбурге. Концерт сборный, в нём принимал участие любимый народом артист, Николай Рыбников, артисты филармонии, цирковые артисты. Сашка хотел было уехать домой, но подводить танцевальный коллектив не стал, да и выступить на сцене с знаменитым артистом, посчитал за честь, когда ещё представится случай? Он надеялся хотя бы издали посмотреть на любимца публики. Отработав номер, танцоры ушли в раздевалку, переодевшись, заняли места на трибуне стадиона. В проходе на поле Сашка увидел артиста. Белая рубашка, отглаженные светлые брюки, коричневые ботинки, в руках гитара. Со сцены звучала песня «Не кочегары мы, не плотники», «Когда весна, придёт, не знаю», дослушав песню до конца, спустился в раздевалку, вспоминая свою, так и не состоявшуюся весну. В дверь постучал Валерка, участник агитколлектива, сообщил новость: к тебе Валентина пришла, говорить с ней будешь? Просила, чтоб разговор с ней состоялся. Скажешь  нет, так и передам, что сказать, да или нет? Боль её слов, ещё жила в сердце юноши, он не хотел разговора бередить вновь ту рану едва затянувшуюся рубцом? Вновь зайти в реку жизни, только какой будет вода в реке? Явно не приятно  ласкавшая тело, скорее всего родниковая, как из ведра, опрокинутого на последнем свидании. Так, что? Не унимался гонец. Зови, тихо выдохнул Сашка. Он сидел на стуле в очках, плотно закрывающих глаза, которые слезились и были красными веки. Часто смахивая влагу носовым платком, насквозь мокрым от неё, не понимая, чем вызвано такое состояние организма. В глазах, как будто мелкий песок, веки, пытаясь очистить глаз, беспомощно смыкались, вызывая резь и ещё большее выделение слезы. Аллергия? На что? Предстоящий разговор и нервное состояние, реакция на него? Неслышно, в открытую дверь вошла Валентина. На ней простенькое ситцевое платье в мелкий цветочек на белом фоне, почти яблонька, в цвету, отметил Сашка. Робость и нерешительность, напряжённость момента, были видны сразу. Подойдя ближе, увидела тёмные очки, спросила, что с тобой, в комнате при очках? Вероятнее всего аллергия на тополиный пух, прозвучал ответ и, по его тону,  поняла, что ответа не будет,  что  бы она не спросила. Не поднимая рук, остолбенев, заплакала беззвучно, только плечи её вздрагивали в тишине, отвечая глоткам воздуха судорожно вдыхаемого лёгкими. Слёзы ручьями катились по щекам, заливали губы и подбородок, а она, дав волю внутреннему состоянию, выплеснутому наружу, даже не пыталась вытереть их платком. Он, видя происходящее, хотел успокоить, но чуть зажившая рана, ещё бередившая душу, не дала сделать этого. Прикосновение к ней, означало новый виток отношений, возможность прощения в дальнейшем. Перестав плакать, ещё судорожно всхлипывая, тихо спросила, всё? Всё, с дрожью в голосе, ответил Сашка. Валентина, прикрыв дверь, ушла и, тут прорвало Сашку, который на пролитые ею слёзы, дал полный ход состоянию еле сдерживаемого минутой ранее. Он также беззвучно заплакал, слёзы заливали подбородок и губы. Резь в глазах стала меньше напоминать о себе. Он бегом припустил на вокзал в надежде успеть на вечерний поезд.  На восток, та, та, та. На восток, да, да, да – на восток. Он сидел за столиком боковой полки вагона, смотрел на проплывающие мимо полустанки, переезды, населённые пункты. Почему так устроена жизнь?  Только началась определяться, получил специальность, работай в удовольствие, думай о перспективе, получай новые отношения быта. Ан, нет! Повестка из военкомата о призыве на военную службу в Вооружённые Силы, пришла осенью, но Василий, отец Сашки, посетив военкомат, выпросил у военкома отсрочку до весны, объяснив поступление сына в институт. Два года службы пойдут не впрок, что забудутся предметы для сдачи экзаменов в приёмную комиссию. Ладно, подумав, произнёс военком, пусть будет по   твоему  не зря же ты Родину защищал, а Родина – не только поля и реки, это наши дети и внуки, это те, кто придёт нам на смену. А сын не хочет получить военную специальность? Составлю протекцию и в танковое училище. Будет высшее образование, звание военное, карьерный рост. До весны ждать не надо, осенним призывом определитесь? Отец не ждал такого предложения от военкома, минутой помедлив, обратился по уставу к нему. Товарищ подполковник, какой из него офицер, он только техникум закончил, желторотый ещё, да и я, если бы не война, не стал сержантом. На то была необходимость, а какая нужда сейчас, в мирное время? Не для того фашиста били, чтобы не только нацизма, но и войны больше не было. Я, учитель, у меня мирная профессия, хочу, чтобы и сын был мирным, а не военным. Сержант, что за сына отвечаешь, вдруг ему понравится моё предложение, заглянул отцу в глаза. Тот не стал отвечать, а перевёл тему разговора в прежнее русло. Давай оставим просьбу с отсрочкой в силе, а через полгода видно будет, куда тропинка поведёт, в армию или в институт. Хорошо, договорились. Повестку пусть сдаст в военкомат дежурному. Успеха тебе, сержант, крепко пожал руку военком. После защиты дипломной работы  Сашка,  получив свободное распределение, не раздумывая, написал заявление на работу в совхозе, на должность инженера. Ему льстило, что инженер, не техник, считай на голову выше, да и в подчинении пять рабочих, которые занимались снабжением водой ферм и население совхоза. Получив трудовую книжку, заглянул в приоткрытую дверь кабинета директора совхоза. Увидев недавнего практиканта, тот, кивком головы, пригласил в кабинет, протянув руку для приветствия. Что, работать захотелось, направление не взял, хвалю. Есть поговорка, она как раз к месту, где родился, там и сгодился. Приказ подписал, бери бригаду и за дело, главный инженер покажет фронт работ. Та, та, та, стучали колёса. Куда везут,  говорят на восток, а он такой огромный, понимай, как  знаешь. По вагону разносили обед, жидкий борщ на первое и пшённую кашу на второе, в ней, как осколки щепок от кораблекрушения, выглядывали кусочки кильки. Такое ранее он не ел, но голодный желудок был рад и этому. Компот на третье был великолепен, душистый, сладкий, половину стакана наполняли сухофрукты. После приёма пищи, призывники занялись игрой в карты, кто читал книгу, кто отдался сну. Он вновь уставился в окно. Дополнением к проплывающему пейзажу, лёгким миражом возникали картинки прошлого. В октябре написал заявление и подал документы на заочное поступление в институт, а ранней весной приехал сдавать экзамены. Остановился у двоюродной сестры, дочери тётки, к институту ближе, да и Зинаида не возражала на недельном присутствии брата в её доме. Утром, ещё не открывая глаз, слушал радио и сообщение, конфликт на границе с Китаем. Есть погибшие на острове Даманский пограничники. Вспомнив осенний призыв, от которого его отсрочил отец, точно был бы там, весь призыв на дальневосточную границу, возможно и я был бы там. Сдав на тройку литературу, не стал сдавать следующие экзамены. После услышанного сообщения по радио, так захотелось домой, что на вопрос сестры, ответил: до весны, а там в Армию. Провожали всей молодёжью села. Все значимые события жизни сельчане по старинке отмечали сообща. Так и в этот раз повестка указывала, прибыть в военкомат 12 мая. В душе теплилась надежда, что его в армию будет провожать девушка, та, которой не мог открыться. Она не пришла на проводы. Весь вечер он скучно отбывал принуждение, его не трогали ни напутствия, ни пожелания, всё было серым и холодным. Пусть будет так. Так, так, так, стучали колёса вагона. Призывник, о чём мечтаешь?  Перед ним стоял старший сержант, главный по вагону.  Что он ко мне, нигде не нашкодил, никого не задирал. Вопросик нарисовался, да как подступиться к тебе не знаю. Больно смурной, не в армию, а как на каторгу едешь. Чему радоваться, из дома в не  куда, может, откроете секрет? Челябинск проехали, а конечной остановки не видать.  Куда едем, не скажу, есть приказ и я его выполняю, а к тебе вопрос, что умеешь делать? Дорога длинная, а в безделье она ещё длиннее, в анкете призывника написано рисуешь и пишешь шрифтом, твоя анкета? Моя, что могу, то могу. А на баяне могёшь? Могу, только откуда он у вас? Ну, это не твоя проблема, старший сержант  Радаев, будем знакомы, протянул руку старший вагона. Минут через десять он вернулся с призывником из другого вагона. Знакомься, вдвоём будете делать Боевой листок, он, по художественному оформлению, а ты, за печатное слово отвечать будешь. Считайте, с этого дня, к вам особый интерес который в будущем пригодится, намекнул сержант. Материал здесь, он протянул исписанный мелким шрифтом листок бумаги, дальше, очередь за вами. Ватман и карандаши у Губского, кивнул головой на призывника. Через два часа задание было выполнено, текст дополняли рисунки, мастерски нарисованные напарником. От командования – благодарность. Это первое признание заслуг, извините, медалек с собой не захватили, не обессудьте, пока, только в устной форме. Губский ушёл в свой вагон, а Сашка, написал домой короткое письмо. Омск остался позади, но до места не доехали, сопровождающие ничего не говорят. Знаем, что на восток, а он от Байкала до Камчатки и Сахалина. Первые аккорды баяна делали своё дело. В купе набилось народа, что селёдок в банке. Форточку откройте, а то в песне задохнёмся, кричал новоиспечённый солист, во всю глотку оравший песню про трёх танкистов. После отбоя, вытянулся на верхней полке, стал вспоминать недалёкое прошлое. Зря с Валентиной расстался, был бы адрес для писем, может быть и ждала девчонка. Бирюк, едущий на восток, два года, как долго, сколько произойдёт в жизни? Веки тяжелели стали закрывать глаза. Колёса стучали, всё будет хорошо, шо, шо, шо.  Почему долго стоим? Большая станция или до места приехали? Судя по пассажирам, никто на станции не сошёл, значит, не приехали ещё. В составе, пятнадцать вагонов,  наверное, из других высадили. Часа через два, резкий рывок дал понять, едем дальше, но выглянув форточку окна, увидели, что нет четырёх вагонов. Вот почему долго стояли, в Улан – Уде служить будут, остальные до моря прокатят. Укачало? Спросил сержант. Не укачало, а секрет того, сколько осталось ехать, ответил Сашка в надежде на то, что намёк будет услышан, и, он первым узнает пункт прибытия.  Немного осталась -  Петровск – Забайкальский проедем, за ним наша станция. Вспомнив населённые пункты школьной карты по географии, предположил – Чита. Через весь Союз, далеко судьба забросила,  спросил, в Читу? Скоро узнаешь. Состав загнали на запасной путь, прозвучала команда: на выход. Кто бы мог подумать, что путь до Читы такой короткий, правду сказал сержант, но где город, здания, вокзал? Неужели Чита такая маленькая станция, а этот населённый пункт – большое село. Стройся около вагонов, прозвучала новая команда. Закинув за плечи рюкзак, Сашка встал во вторую шеренгу. Чита, так Чита, не я один, вон сколько, человек триста призывников. Большая орава, только, где служить будем, не иначе военной специальности учить будут. Товарищи призывники, обратился к новобранцам майор, начальник поезда. Длинная дорога закончилась, поздравляю вас с прибытием в ШМАС. Рифмовано как у поэта: вас в ШМАС. Что это такое, ШМАС? Как бы поняв новобранцев, майор продолжил, так называется Школа Младших Авиационных Специалистов, коротко ШМАС, а вы теперь шмасовцы. Мудрено, повернувшись по команде налево, новобранцы пошли к казармам. День ветреный и хмурый, срывались капельки дождя, холод пронизывал картину встречи. Незнакомая сторона встречала призывников не ласковыми объятиями матери, а суровым взглядом из-под бровей мачехи, внезапно появившейся перед глазами. На призывном пункте в Оренбурге клёны зелёные, двадцать градусов тепла. Здесь почки тополей ещё не проклюнулись, трава только показалась, как будто выдавленная испод земли лучами солнца, только начинающего отогревать промёрзшую твердь. Дрянь погодка, произнёс Сашка, устраиваясь на нижнюю сетку двухярусной кровати в казарме. Военную присягу принимали на лётном поле грунтового аэродрома, перед бомбардировщиками Ил-28 стоящими в ряд. В торжественной тишине каждое слово текста клятвы вызывало появление на теле мурашек, он ощутил их появление после слов, громко произнесённых перед шеренгой товарищей: если я нарушу…, пусть меня покарает презрение трудящихся и их ненависть. Пятая рота учебного подразделения войсковой части была укомплектована музыкальным взводом, в состав которого вошли не только призывники, владеющие музыкальными инструментами, но и вокалисты. Музыкальный взвод представляли «духачи» владеющие духовыми инструментами, поскольку баяна не было, Сашке дали трубу. Овладев несложной игрой и теперь, на каждой строевой, дул в неё всеми лёгкими, в то время как остальные оттачивали строевой шаг на плацу, шаркая каблуками кирзовых сапог по асфальту. Вместе с Губским начали наглядное оформление Ленинской комнаты. В ней проводились занятия по политической подготовке, происходящее в стране и мире. Учебные корпуса находились в полуторе километров от казармы. Это расстояние использовалось командирами взводов для марш – бросков. Пробежав, курсанты, их стали называть после принятия присяги, садились на низкие скамейки около ограды в тени тополей, прерывисто дыша, переводили дух, курили сигареты, отдыхали перед занятиями. Устройство и эксплуатация самолёта, техническое обслуживание, приборы, двигатель, вооружение и боезапас. На практическом занятии по теме система высокого давления, заправляли небольшие стальные баллоны сжатым воздухом до давления 150 атмосфер. На перерыв курсанты сели на скамейки для перекура вдоль ограды, как мимо, на большой скорости, ломая  штакетник, пролетел баллон, словно ракета громко шипя воздухом из заправочного отверстия. За ним, в дверях, появился курсант Гордиенко бормоча невнятно под нос: я его, а он, как вырвется, хорошо в дверь полетел, а то бы в классе наломал дров. Беги, догоняй, вон лежит за оградой, тебя поджидает. Ты, нас чуть не перебил, возьми по центру, калеками был бы не один, может и Богу кто представился. Как выяснилось  после, слабое крепление заправочного крана, сорвало фиксацию, баллон летел как ракета, круша всё на своём пути. За оплошность виновник получил наряд вне очереди, а остальным происшедшее послужило наглядным примером, если выполнять должностные инструкции спустя рукава. В каждую субботу, в Доме офицеров гарнизона были танцы под духовой оркестр, но Сашка, к этому времени, уже не дул в трубу, а был с микрофоном в руке. Состав оркестра представлял не весь взвод, а самые натренированные музыканты умеющие сопровождать мелодией солиста. Плащом прикрыло плечики, дожди идут везде и капли, как кузнечики, стрекочут по воде.  Сашка всецело отдался исполнению песни, исполненной певцом Мулерманом, копировал его пение, задорно выговаривая, а я, а я дожди люблю, дожди люблю. Глядел на танцующие пары, ловил восхищённые взгляды, понимал, пусть самодеятельно, но он на сцене, не просто поёт, а солирует под сопровождение духового оркестра. Ударник Оржельски, подмигивая солисту, как бы говорил: давай жги, страсти, страсти в исполнении. В перерывах лилась музыка из магнитофона, музыканты расслаблялись в танце. В один из таких перерывов пригласил на танец девушку и сразу же познакомился. Александр, а тебя как зовут? Алла, тихо ответила девушка. Второй и третий танец кружил её так, как будто был знаком с ней давно. Лёгкость в кружении, партнёрша хорошо танцует, говорила о том, что она посещала уроки танца. Алла, ты местная, живёшь в селе? Нет. Приехала к бабушке на каникулы. Значит она ученица, а выглядит взрослой девушкой, к тому же привлекательной лицом и фигурой, подумал кавалер. Подружка тоже с тобой? Тоже, у неё  бабушка и дедушка, живут рядом  через дом по улице. Сашка решил, рискну! Увольнительные выдавали оркестру для посещения Дома офицеров, если уйти в село, самоволка обеспечена, но запретное манило неизвестностью, он решил, пойду провожать, а там, будь, что будет. В конце финального танца шепнул на ухо, провожу тебя? Да, прозвучал ответ. После освещённой танцплощадки темнота заполнила улицу, оставив только силуэты домов и деревьев на фоне звёздного неба. Тёмная ночь пахла цветущей черёмухой, запах её дополнял незнакомый цветок, напоминающий аромат водной кувшинки. Шли молча, подруга ушла раньше, не хотела быть третьей. Почему подружка к нам не присоединилась, прервал паузу провожатый? У неё парень в городе, учится в одном классе, не хочет новых знакомств, да и уезжать нам на неделе, в субботу на танцы не придём. Говорила на каникулы приехали, а на неделе уезжать, с досадой изрёк кавалер, в надежде на то, что подруга уедет одна. Для точности спросил, с подругой едешь или останешься? Одной здесь скучно будет, местных не знаю, бабушка подругу не заменит, хоть и родная. Может, останешься, он взял её руку в тёплую ладонь, жестом говоря просьбу остаться. От переизбытка чувств его стала колотить дрожь, он еле сдерживал её, боясь не выдать клацание зубов. Рука мигом стала холодной,  девушка спросила, замёрз? Есть чуть - чуть, смущённо прошептал Сашка. Пришли уже, вот калитка, остановилась Алла. Он резко повернулся, обнял податливое тело, поцеловал в губы, вспомнив первый поцелуй почти забытой Валентины. Напиши читинский адрес, вдруг поцелуй не последний? Сейчас дома напишу и выйду, подожди пять минут, я сейчас. Минуты длились вечностью,  дурак, на что надеешься, не выйдет, зря ждёшь. Стукнула дверь дома в проёме калитки силуэт девушки в руках листок бумаги.  Держи, не потеряй. Сашка, обрадованный её возвращением, крепко поцеловал на прощание, когда ещё? Бегом припустил в казарму, была полночь. Небо прояснило, звёзды стали ярче. Сколько их, до самого горизонта, раньше не смотрел  на звёздное небо, а сейчас, глядя на их мерцание, говорил,  они свидетели свидания, возможно не последнего. Тихо вошёл в казарму. Дневальный, склонив голову на тумбочку, сладко дремал на табурете. Дружный храп заглушал еле слышные шаги самовольщика, который быстро раздевшись, ловко юркнул под шерстяное одеяло. Прошло две недели. Капитан Капустин объяснял устройство двигателя реактивного самолёта, работу и его характеристики. Курсанты слушали преподавателя, монотонно читавшего лекцию. Сашка вспомнил Трактора Ивановича, но тот был гражданский, а этот при погонах без «погремухи», не придумал ещё взвод, по военному, проще – товарищ капитан. Курсантов клонило в сон и, как только половина начинала кивать отяжелевшими головами, не воспринимая сказанное преподавателем, тот брал в руку метровой величины сделанной из тонкой алюминиевой трубки, медленно поднимал её над столом и, резко опускал её на поверхность. Следовал оглушительный звук от удара, подобный выстрелу из ружья. Дремавшие мигом просыпались как совы, лупя глаза, вертели головами по сторонам, не понимая, чем так резко прервалась сладкая дрёма. Как ни в чём не бывало, лекция продолжалась до звонка, сна не было. После второго урока дверь аудитории открылась, а на пороге стоял посыльный из штаба. По  уставу, обратился к лектору: курсант Калинкин в вашей группе? Не дожидаясь ответа капитана, Сашка, как ужаленный соскочил со стула, отрапортовал «я». Капустин строго посмотрел в его сторону, но замечание не сказал, обратившись к посыльному: что за спешность, кому курсант дорогу перешёл, что даже во время занятия понадобился? Сказали, в штаб доставить, а по какому вопросу и кому, не сказали. Свободен, кивнул капитан в Сашкину сторону. Разрешите идти? Иди, прыткий ты мой,  отцовски напутствовал лектор. Войдя в комнату штаба части, увидел склонённого над столом подполковника и рядом Губского, который пришёл раньше и уже ответил на вопросы, интересующие подполковника. Взяв под козырёк, здравия желаю, прибыл по распоряжению…   Здорово, курсант, позволь несколько вопросов: как служба, нравится ШМАС? Так точно, тут же громко ответил Сашка. Что, так точно? Испытать хочет, замялся прибывший.  Смотрел личное дело и анкету твою, техник – механик твоя гражданская специальность, а авиационным специалистом хочешь стать? Четыре месяца учёбы, через два, выпуск в части Воздушной Армии. В Читу не пошлют? Какой  шустрый, откуда мне знать, куда направление получишь, Армия большая, территория от Монголии до океана. Лётных частей много, куда приказ получишь, я не знаю. Повторяю вопрос: хочешь стать авиационным специалистом, строго посмотрев на Сашку стоявшего по стойке смирно. Что молчишь? В голове вихрем пронеслось раз подполковник, которому понадобился рядовой, это не просто так. Не с проста вопрос нужна ли военная специальность?  Откуда его принесло? Из другой части? В его звании военного в своей части находятся, а не по другим частям шарятся. Была – не была, как на духу произнёс, военная специальность не по мне. Сельский я и хозяйствовал на селе. Значит, дальше учиться не хочешь? Не хочу, ответил курсант. А как послужить в дальнейшем, есть ли какая мечта, поделись. Пишу хорошо рейсфедером и плакатными перьями, гуашью и тушью, оформляю наглядную агитацию. Рисую слабее, про мои художества лучше Губский расскажет. Видел вашу работу в Ленинской комнате, но это было без меня, а при мне напиши на ватмане плакатным пером слово, чтобы я не сомневался в твоих способностях.  Макнув в тушь перо, написал, Родина любимая моя. Восклицательный знак хотел поставить, макнул перо во флакон, но до строчки не донёс, поставил жирную кляксу. Сашка сконфузился, экая оплошка. Наверное, напугал тебя, результат волнения клякса эта, но ты мне нравишься. Забираю вас в штаб, будете при оперативном отделе чертёжниками. Разрешите вопрос, товарищ подполковник. Слушаю, курсант. Разрешите узнать, штаб где? Где, где, в Чите. Каким сладким был ответ. Удовлетворён? Зовут меня Николай Анисимович, ждите вызов о переводе в другую часть. В субботу в Доме офицеров выходной и танцы не состоялись. Воскресенье, нудный  день для тех, кто остался в казарме, а музыкальное отделение взвода не было занятым в работе. Наряд натирал мастикой полы. Эта работа хоть как – то скрадывала минуты дня, но как ни натирай полы до зеркального состояния и этому приходит конец. Пообедав, музыканты расположились в Ленинской комнате, но свобода, пусть небольшая, как посещение клуба, не давала покоя собравшимся и все разговоры сводились к одному, чем заполнить время до ужина. Пять часов ничего неделания. Давайте у командира роты отпросимся, скажем, новую программу готовить будем. Спросив у дневального, где командир, он ответил, мол, мне он не докладывал, а где сержант, замкомвзвода? В коптёрке, при учебной части, какую – то безделушку в подарок делает, скоро у командира день рождения, они там на весь день окопались. Кому мы нужны? Никому! Махнём всем составом в клуб, дневальному скажем на репетицию ушли, на случай того, что нами интересоваться будут. Сказав дневальному придуманную версию, построившись в шеренгу по два, пришли в клуб. На всякий случай положили инструменты на стулья, поставили пульты, ноты. На взгляд со стороны, занимаются ребята, а сидят в сторонке, так это перекур. Безделье такое долгое, что возник вопрос, чем бы заняться? Давайте назад вернёмся, скажем, если спросят, отрепетировали. Для чего тогда этот маскарад? Пойдём на плац строевой шаг отрабатывать. Давайте сыграем для настроения, чтобы совсем не скиснуть. Настроение не игрой поднимают. А, чем? На гражданке винцом три семёрки, на худой конец бормотуха, из фляги. У нас бражкой зовут, а у вас как спросил Оржельски Сашку. У нас так же как у вас, татары бузой называют. Ты, пил? Нет, запах её противный, как будто в сортир зашёл, ноздри хоть ватой затыкай. Я бы стаканчик, нет, кружечку на пол литра осушил. Набрал бы воздуха, чтобы не дышать, выпил одним залпом. Ну и тема разговора, пил, не пил. Зачем желудок мучить и слюни глотать, браги от наших разговоров не будет. Идея! Не поставить ли нам за сценой небольшую флягу, насыплем сахара, дрожжей бросим, к следующим танцам аккурат поспеет, пей, не хочу! Неделя? За сценой? Вдруг кто – то найдёт? Этот вариант не реальный, а реальность такова, что надо сейчас что - то придумать. Тогда единственный способ взбодриться – тройной одеколон, его в каждом ларьке под завязку. Бабки его на растирание суставов приспособили, а нам растирать нечего, два флакона возьмём и в школу не пойдём, предложил Оржельски. Кто «за», поднимите руки. Подняли пять, два воздержались. Кто в ларёк? Кто предложил, тому и идти. Минут через десять пришёл гонец, лицо которого походило на начищенный до блеска пятак, весь вид говорил без слов – принёс. В гримёрке нашли два стакана и графин с водой. Разбавив водой на половину тройной одеколон, Сашка поднёс к губам пузырящуюся жидкость, запах которой был такой, что запах бражки был марочным вином. Пить не буду, произнёс он, завтра ротный туалет будет пахнуть одеколоном, это выдаст нашу самоволку с головой. Как знаешь, неволить не будем, глотни водички из графина за компанию. Возвращались самовольщики строем, не вызывая подозрений, но войдя в казарму и увидев встречающего командира роты, поняли, кто – то настучал. Так, так, значит с репетиции, сколько длилась, кто зачинщик самоволки? Нашкодившие, опустив головы, стояли перед командиром роты, но никто не проронил ни слова, боясь дыхнуть и выдать себя сразу же, толи решили потянуть время для признания. Что, молчим? Мучить вопросами у меня времени нет, а награду получите сразу же. Он выпрямился, взял под козырёк, громко произнёс: каждому, за самовольное нарушение распорядка и оставление территории казармы, по три наряда вне очереди на кухню. В понедельник заступайте в наряд, начальник столовой примет с распростёртыми объятьями, поймёте, что такое наряд на кухню, разойдись! Взвод строился в столовую в шеренгу по четыре, а «награждённых» мучила одна мысль, кто настучал командиру? За столом вопрос наказания  продолжил обсуждение. Поколотить, сделав тёмную, намочить постель, публично высказать общественное порицание. Последнее предложение показалось наиболее исполнимым. Кто - то из наказанных, после вечернего построения, попросит слово, выйдет перед строем и скажет, от музыкантов объявляю общественное порицание и тут же, хором сквозь зубы, со злостью, музыканты – у сука! Подумав над последним предложением наказания, сочли его недостойным. Вдруг это окажется оплеухой с последствиями? Какими последствиями?  Выйдет на улицу в туалет, да удавиться на ремне? Нам дисциплинарный батальон гарантирован, а тому, кто слово перед строем выскажет, статья. Нет, этого делать нельзя! Без ответа оставим? Выходит так, не будем обращать внимание на ябеду, для нас он перестал существовать,  жизнь его накажет. Следующий день наряд на кухне. Чистили картофель, приносили мясо из ледника, продукты для приготовления еды. Это не было утомительным и трудным как мытьё посуды. За её чистоту отвечал сержант, дежурный по наряду и если он обнаруживал плохо вымытую посуду, вся груда отправлялась опять в мойку, так, что первейшей задачей была чистота её с первой мойки. К вечеру от воды и порошка соды, добавленной в раствор, пальцы рук походили на маленькие песчаные барханы белые, как бумажный лист. Заключительным этапом из посуды, мыли кружки из  под киселя. Кисель накрепко прилипал к эмали, а для того, чтобы его размочить требовалась уйма времени. Последние кружки поставлены на поднос для просушки, всё на сегодня. Завтра и послезавтра тоже самое. Кирзовые сапоги промокли до портянок, вода от мытья посуды стекала по прорезиненному фартуку и затекала в обувь. Хлюпанье в сапогах не переставало, сырые портянки не грели и остужали ноги. Перед закатом прошёл дождь, воздух наполнился влагой. Казалось, что природа грозой и ливнем отмыла окрестности, соревнуясь с мойщиками посуды. Сашка стоял на крыльце перед входом в столовую, смотрел на восток, высвеченный закатными лучами солнца, туда, где на сине-чёрном фоне неба сверкали далёкие молнии, и раскаты грома еле-еле долетали до слуха. Стихия грозы вызывала тревогу, которая передалась Сашке, стоявшему на крыльце. Там, на востоке Чита, подполковник сказал ждать вызов, но какую новизну готовит он? В душе он хотел скорейшего отъезда из учебки, но то далёкое, что сверкало за горизонтом и грозно урчало раскатами грома, пугало неизвестностью, была хрупкая, как первый замёрзший лёд на реке надежда, которая больше холодит, чем греет. Он достал из кармана гимнастёрки военный билет, в котором на маленьком листке был написан адрес, подобный соломинке, за которую предстояло ухватиться. Когда это будет, тихо произнёс он. Что будет? Переспросил  Оржельски неслышно подошедший сзади. Да так, про своё, дом вспомнил, соврал в ответ Сашка. Зря порицание не сделали, сейчас бы легче было, вон, как промокли, самих хоть выжимай, сапоги перестали греть, впору снимай и ходи босиком. Правильные слова в Присяге: солдат должен терпеть тяготы службы. Считай это таковым. Тебе легче от этого? Нет, не легче, но твёрдо знаю, время нарядов кончится, оно не стоит на месте, завтра новый день с новыми заботами. Пошли в казарму на отбой, встав в строй произнёс солист.