За живою водой 40. Волшебное яйцо

40. Волшебное яйцо

Конфеткин сидел в колодце.

Он был бы крайне удивлен, узнав, что в младенческом возрасте его нашла в корыте какая-то тётка, выйдя на берег реки прополоскать белье. И что речушка эта вытекала из Чаши Слёз и называлась она Вакулкой, и что свое имя он получил от названия этой реки.

В еще большее изумление его привела бы картина боя на Муравьином Острове, с таким мастерством описанная Гайтаной.
   
Он и сам был мастаком сочинять всякие сказочки, но тут, следует признать это, Гайтана обскакала его. Да, пожалуй, и не только его, но и самих братьев Гримм вкупе с Андерсоном в придачу.

И чего только не выдумает иной раз бабий язык! Просто диву даешься! И как это у него получается: молоть, молоть, да и намолоть с три короба такой чепухи?

И ведь потом эта дичь разносится по всему белу свету, и обрастает новыми деталями – подчас просто изумительными. И некоторые типы, выдающие себя за историков, пишут, ссылаясь на эти бабские побасенки, докторские диссертации, и ломают копья в научных диспутах о том, чего на белом свете никогда и не бывало.

Однако мы не станем уподобляться этим борзописцам и изложим события так, как они происходили на самом деле.

Так вот, комиссар Конфеткин сидел на дне глубокого колодца, и его охраняло два стражника. Ибо, во-первых, объект был секретный, и чем меньше народу знало о нём – тем он был, так сказать секретнее. И, во-вторых, сбежать отсюда – если только у тебя не было крыльев – невозможно.

Попав в такие обстоятельства, любой бы на месте Конфеткина приуныл. И было, было отчего!

В зиндане – темно и сыро, и лишь далеко над головой комиссара, в кромешной тьме, виднелся кружок ночного неба, в котором сияли звёзды.

Как же выбраться отсюда?

Никак.

А что сулит ему день грядущий? Распятие на кресте? Судьба Джеймса Кука, которого съели аборигены?

Несмотря на такие мрачные перспективы, Конфеткин не только не унывал, но даже и чувствовал некое веселие духа. И, подобно первым христианам, брошенным в застенки языческих властителей, он стал петь в своей яме, нимало не заботясь о завтрашнем дне:


Ніч яка місячна, зоряна, ясная,
Видно, хоч голки збирай.
Вийди, коханая, працею зморена,
Хоч на хвилиночку в гай!


Почему слова именно этой нежной украинской песни вдруг вылились из его души? И зачем на его ресницах повисли слезы?

Спросите об этом у кого-нибудь другого. Например, у психолога или ещё у какого-то парня, который знает обо всём на свете.

Услышав, как поет узник, стража размякла – хотя слов песни и не понимала. Однако же было в ней нечто ласковое, непреходящее – нечто такое, что звучало и в песнопениях их матерей, качавших детей в своих люльках на заснеженных островах их далекой родины.

…И тут в небе появилась белая птица.

Раскинув широкие крылья, она низринулась к зиндану, и Конфеткин отчетливо увидел её на фоне жёлтой луны – ибо взгляд его был устремлён в небеса. Стражники же птицу не видели...

Зависнув над колодцем, птица взмахнула крыльями, и всё погрузилось в сон – и стража, и Конфеткин.

Птица канула в зиндан.

Через некоторое время она вылетела оттуда, взмахнула крыльями, и опять все проснулись.

Воины поднялись с земли и, косясь друг на друга, протёрли глаза. Конфеткин зевнул, потянулся и увидел, что рядом с ним белеет что-то округлое. Он протянул к нему руку, прикоснулся и ощутил под своей ладонью нечто тёплое и гладкое. Он не сразу сообразил, что это было яйцо. И, причём, весьма крупное. Откуда же оно тут появилось? Комиссар не стал забивать себе этим голову. Он проголодался, как серый волк, а потому, не мудрствуя лукаво, надколол камешком кончик яйца, сковырнул ногтем скорлупку, выпил его и… превратился в лебедя.

Что же касается событий на майдане, то они развивались так.

Под редакцией Гайтаны активистами майдана был сочинен ультиматум Гарольду Ланцепупу с категорическим требованием незамедлительного освобождения Вакулы – и, причем, в самых забористых выражениях, после чего была выбрана делегация из сорока самых головастых и смелых мужей – таких, что без колебаний готовы были и головы положить на плаху за дело революции. Эту делегацию возглавила Гайтана.

Со свитком у груди, скрепленной печатью союза «Свобода или смерть», чёрная вдова направилась к дворцу во главе колоны своих соратников. Подойдя к воинам, охранявшим центральный вход, она потребовала, чтобы их мирную делегацию незамедлительно пропустили к колдуну.

Это требование было исполнено. Стража расступилась, и в образовавшийся проход вошла Гайтана, гордо неся свою змеиную голову. За нею, словно нитка за иголкой, втянулись её побратимы. Все они были тщательно обысканы, и только затем им было позволено пройти внутрь.

Когда последний представитель Майдана скрылся в проходе, воины опять сомкнули свои ряды.
   
Посольство вступило во дворец. Чинно прошествовав по длинному коридору, оно попало в апартаменты с высокими галерками у потолка, и здесь делегации было велено остановиться.

Через некоторое время вышел служитель, и предложил Гайтане следовать за ним, остальные же должны были ожидать её возвращения. Заподозрив неладное, послы стали роптать, но чёрная вдова повернулась к ним и, успокоительно подняв ладонь, произнесла звенящим отвагою голосом:

– Не бойтесь ничего! Я – представитель майдана. Они не посмеют и пальцем коснуться меня.

Ее чёрные очи сияли, словно у святой, и ни тени страха не было на её горделивом лице.
 
Ведунья вышла из комнаты – надменная, осанистая, словно некая богиня, – и дверь за ней затворилась. Все это очень не понравилось послам, и в их сердца закралась тревога.

Как вскоре оказалось, она была не напрасной.

Едва Гайтана исчезла, как на балконах появились лучники и стали пускать стрелы в безоружных людей. Попавшие в ловушку, послы метались по комнате, словно зайцы, их крики, проклятья, стоны, хрипы раненных и умирающих – все это смешалось в некую ужасную какофонию. Через пять минут с ними было покончено, в покои вошли воины и добили мечами тех, кто еще оставался в живых. После этого тела убитых перенесли в подвал, (отличный корм для собак будет!) а следы побоища замели.

Между тем Чёрная вдова вошла в тронный зал.

Гарольд Ланцепуп стоял у окна и глядел на площадь. Он повернулся к ведьме и спросил у нее:

– Ну, что?

– Порядок, – усмехнулась Гайтана и, подойдя к пылающему камину, швырнула ультиматум протестующих в огонь. – Песий Хвост обложил площадь со всех сторон и только ждет моего сигнала. Мы с ним условились так: как только Тупица выйдет на сцену, Хвост начнёт действовать. Правда, бунтовщики завезли оружие в палатки, но, я думаю, они не успеют им воспользоваться. Сейчас они в мышеловке и радостно скачут с кастрюлями на головах. Пусть ещё поскачут маленько, если это их развлекает. Всё произойдет слишком быстро и неожиданно. К тому же мы уничтожили их главарей. А без этих заводил вся их толпа – лишь стадо безмозглых баранов. Так что всё должно пройти, как по писанному. Хотя, конечно, будет и жарковато.

– Сладко поешь…

– Да уж как умею. А что с Вакулой? Ты с ним потолковал?

– Да.

– И что? Он признал себя мессией?

– А куда ж ему деваться, – колдун растянул губы в самодовольной улыбке. – Признался, щенок.

– Плохо, – сказала Гайтана.

– Почему?

– Выходит, он тебя не боится. Иначе он начал бы отпираться. Но он так уверен в своих силах, что предпочитает действовать, уже не скрываясь…

Колдун промолчал, скрывая раздражение.

– И, конечно, он не поддался на твои посулы? – продолжала Гайтана.

– Нет… Пока ещё не поддался… – процедил Гарольд Ланцепуп. – Но я ещё пока и не брался за него всерьёз. 
 
Гайтана нахмурилась.

– И где же он?

– В зиндане.

– А умнее ты ничего выдумать не мог?

– А в чём дело? – спросил колдун, подавляя раздражение, – что тебя опять не устраивает? Не мог же я держать этого парня при себе, когда у нас начинается такая заваруха? Сама же говоришь, что будет горячо. Вот разберемся с этими баламутами, и тогда…

– Даже если бы он находился у тебя под рукой – прервала его Гайтана, – я и тогда не дала бы и ломанного гроша за то, что он не смоется. Этот парень слишком шустрый. Или ты забыл, как он улизнул от Кимберли и госпожи Бебианы?

– Да куда ему деться! – колдун воздел руки. – Куда?! Его стерегут мои люди. Они глаз с него не спускают! И, к тому же, никто ведь не знает, где он.

– Твои люди… – передразнила его Гайтана. – Да за Вакулой стоят такие силы… Смотри, обведет тебя этот малец вокруг пальца, посадит в лужу… И, похоже, это будет ему не впервой.

– Ну, вот! Опять начала! Пошла-поехала! – волшебник схватился за голову. – О, дьявол! И за что только мне это наказание! И пилит, и пилит, и пилит и пилит!

Он простер руки к дворцовым сводам:

– О, Вельзевул! Помоги! Заткни рот этой проклятой бабе, дабы мне никогда уже больше не слышать её сварливых речей!

– Ладно, – сказала Гайтана, усмехаясь. – Довольно страдать. Давай поглядим лучше, как их там станут поджаривать.

Они подошли к окну. Как раз в это время на сцену вылезал кулачный боец Клык по прозвищу Тупица. Он захлопал ресницами, и на его губастом и кривоносом лице, как бы вырезанном из куска деревяшки, расплылась дебильная улыбка. Тупица поднял свою огромную лапищу и начал держать речь:

– А-ааа… э-эээ… Преждевременный оратор правильно сказал! А-ааа… Э-эээ… И бабушка Арина… И злой колдун… А-ааа… э-эээ… И наша боевая организация «Свобода или Воля…» э-эээ…

– Б-эээ, – заблеял какой-то весельчак.

– Э-эээ… на деревянном лице тупицы отразилась напряженная работа мысли; он мучительно напряг лоб, принявший на себя уже не один удар кулака. – …и, если так называемый колдун, э-эээ… – блеял он, – который пожирает наших детей, э-эээ… и если бабушка Арина на хуторе близ Диканьки… то мы должны все вместе, четко, ясно, и однозначно заявить своё гневное несогласие! И это есть наша твердая линия… И мы должны все вместе взяться за руки, и пойти дружными рядами, и идти, и идти… э-эээ…

В то время, как Тупица развлекал толпу подобным перлами красноречия, на площади стали появляться воины воеводы Зарубы. Они надвигались на митингующих со всех сторон, грозно стуча мечами о щиты.

– А-ааа… Э-эээ…

Толпу охватил ужас, началось смятение.

Не многие успели достать оружие из палаток. А те, что достали его, так и не сумели воспользоваться им.

Это было побоище. Ужасное побоище.

Люди метались по майдану, давили друг друга, повсюду царила паника, и многие головы слетели с плеч – даже и те, что были в кастрюлях. Запылали палатки, и зарево от костров окрасило майдан в багровые тона. Кровь полилась рекой, визг и ор вздымался до небес, леденя души. Те, кто оказался ближе к карателям, напирали на дальних, и трудно было сказать, кого больше погибло в этой толчее: затоптанных ногами, или же павших от меча.

Тем временем со стороны дворца, навстречу целовальникам, двинулись отборные дружинники Гарольда Ланцепупа, замыкая смертоносное кольцо. Внутри него орала и металась масса безоружных людей – мужчины, женщины, дети, и все они хотели жить, но их рубили, как скотину на бойне, и мечи карателей были напоены в тот день горячей кровью, а их лица и доспехи были в человеческой крови, и очи этих мясников сверкали демонической радостью.

Это был котел – такое словечко было придумано позднее военными стратегами для описания подобных побоищ. И этот котел бурлил и таял на глазах, и каратели ступали в лужах крови, добивая раненных.

Несколько часов такой «работы» – и «герои» перебили всех, за исключением тех немногих, кому удалось укрыться в Христианской церкви, построенной ещё княгиней Ольгой. Ибо по древним верованиям славян, нашедшие убежище в храме, были неприкосновенны – чтобы они не свершили, и пролить кровь под кровлей самого Бога, означало найти себе сурового мстителя в Его лице.

Итак, люди заперлись в церкви, возложив все упования на Господа Вседержителя, а целовальники стали сносить к её стенам пуки камыша и вязанки дров. Обложив ими храм, они подожгли его со всех сторон.

Два человека – если только можно называть их людьми – стояли во дворце у окна и с сатанинским наслаждением любовались этим аутодафе.

Огонь разгорался, и его языки начали лизать деревянные стены церквушки, послышались истошные крики, от которых содрогнулись и камни на мостовой – но только не гнусные сердца воинов Гарольда Ланцепупа; потянуло запахом горелого человеческого мяса, и целовальники, перемигиваясь друг с другом, говорили:

– Неплохое жаркое выйдет из этих сермяжников, а? Еще посолить да поперчить чуток – и будет самое то.

Иные люди выпрыгивали из окон храма, и тогда «герои» развлекались тем, что подставляли под них свои копья. Если кому-то все же удавалось избежать пик, их добивали мечами.

Таким-то вот образом забавлялись целовальники.

Воевода Заруба стоял посреди майдана, залитого человеческой кровью и заваленного трупами убиенных людей и хмуро глядел себе под ноги. Вот он поднял взор на горящую церковь и перевел к его куполу. На карнизе небольшого оконца стоял русоволосый мальчик лет двенадцати и лицо его было нежным, словно у херувима. Мальчик печальными очами смотрел вниз на беснующуюся толпу, и к его ногам уже подбирались языки пламени. Внезапно воевода ощутил, что мальчик глядит прямо ему в сердце…

К утру церковь сгорела дотла, став братской могилой как для детей Адама, так и для чад Афродиты Небесной. На майдан слетелись тучи воронья, и они устроили себе на нём отменное пиршество. Гарольд Ланцепуп повелел насадить головы протестующих на колья и разукрасить ими стены кремля – в назидание остальным смутьянам, а затем распорядился привести Вакулу.

И тут его ожидал сюрприз – Вакулы в зиндане не оказалось. И, таким образом, эта чёртова ведьма, Гайтана, вновь оказалась права: мальчишка таки натянул ему нос.

Стражники божилась всеми святыми, что они не спускали с колодца глаз всю ночь, и что никаких происшествий на их дежурстве не было – разве что из зиндана вылетела белая птица, похожая на лебедя, и улетела куда-то на северо-восток. Но это им уже не помогло. Колдун повелел отрубить стражникам головы – проворили, мерзавцы!

Продолжение 41.  Гуси-лебеди  http://proza.ru/2023/01/03/823