Полиптих о вине благословенной

               
   


                1. Пепел  Клааса


                Слышишь, мой друг, как в лазури пустой
                луч, как кораблик, скользит золотой?

                Луч тот Эоловой арфой зовут –
                тонкие сущности ею живут.

                Слушает арфу не только Парнас : 
                есть в ней послание также для нас.

                Хоть боги много и могут нам дать,
                остра, как бритва, богов благодать.

                Но и отречься от них не спеши :
                крылья своей ты подрежешь души.
               
                Пепел Клааса стучит нам в сердца :
                правду он знает о нас до конца.

                Созданы вроде бы мы для любви – 
                это как будто у всех нас в крови.

                Только любви в человеке запас –
                точно в цистерне хранящийся квас.

                Как бы цистерна была ни полна, 
                каждая капля там в ней сочтена.

                Сколько, по чем, для чего и кому, 
                дайте-ка смету я в руки возьму.

                Жизненный опыт черту подведет :
                львиная доля на женщин идет.

                Меньшая доля по вечным стезям
                в меру отходит родным и друзьям.

                Ну,  а остатки той влаги живой
                будут без ссоры делить меж собой :

                тяга к искусству – немногих удел,
                дружба с животными – счастья предел,

                к высшему – вслед за Икаром – прорыв,
                также и в низшее сладостный срыв.

                Ну и, конечно, здесь мелочи есть,
                коих, как водится, просто не счесть.

                Но, как довольство собой ни зови,
                чувство, что мало мы дали любви,

                вечно по жизни преследует нас :
                арфы Эоловой – помните? – глас.

                Именно так : ведь в решающий час
                горше сознанья не будет для нас,

                что хоть сто лет на земле проживи,
                мало земле ты подаришь любви.

                Если же места ей нет на земле,
                дом свой найдет она в солнечной мгле.

                Станет дышать она в синюю даль :
                вот она, светлого неба печаль.

                Будет печаль та в лазури пустой
                точно кораблик скользить золотой,

                арфой Эоловой тихо звуча,
                как перед образом божьим свеча.
               
                Взор свой ты в небо, мой друг, обрати :
                там и конец и начало пути.

                Там только можно на время забыть
                вечную боль о том, быть иль не быть :

                любвиобильным ты как ни слыви,
                мало ты, мало изведал любви!

                Взгляд в небеса невзначай обратив,
                слышим один мы и тот же мотив :

                тот, что все знает о нас до конца –
                пепел Клааса стучит нам в сердца!



                2. Галерные  гребцы


                Мы часто нашим ближним причиняем боль
                не для того, чтоб их намеренно обидеть :
                неблагодарную разыгрывая роль,
                должны б себя мы в зеркале в момент тот видеть!

                Но за уколом снова следует укол :
                будь то усмешкой, словом, взглядом иль поступком, 
                и себя надвое свершившийся раскол
                фиксируем мы несмутившимся рассудком.

                Как может человек спокойно мучить тех,
                кого на сердце он отчаянно, но – любит?
                и почему тот однозначно смертный грех
                одну мечту в душе бессмертную голубит?
               
                Вот в чем она : ведь мы того благодарим,
                кто сносит все от нас без страха и упрека,
                и сторицей воздать желанием горим –
                но можно ль добродетель сделать из порока?

                И хочется из неземного далека
                ладони положить на дрогнувшие плечи, 
                но из раздвоенного жалом языка
                совсем иные выползают с шипом речи.

                И все-таки, как вслед за гноем льется кровь,
                и долгожданное приходит облегченье,
                так после оскорблений странная любовь
                в нас поселяется монашкой в заточеньи.

                Бесплодными обидами истощена,
                она не создана для жизни полноценной, 
                однако, может, будет ждать нас лишь она
                после спектакля за прикрытой ширмой сценой.
               
                Итак, рождений и смертей круговорот
                чтоб не развел нас больше с нашими родными,
                чувство вины мы запускаем в оборот,
                и как же этой древней мудростью сильны мы!

                Так в жесточайшие былые времена
                вина людей соединяла в той же мере,
                в какой литая цепь – для всех гребцов одна –
                пожизненно приковывала их к галере.

               
                3. Обручальное  кольцо


                Женушку сладко иной раз побить :
                чтобы прощенья потом попросить.

                Всепоглощающим чувством вины
                исстари души людские хмельны.

                Ядом тончайшим отравлена кровь :
                странную он порождает любовь.

                Кто восстает, как вампир, из гробниц,
                не замечает привычных границ :

                всемеро чувства его вдруг острей,
                с чувствами этими жить веселей.

                Кровью залив у супруги лицо,
                купит ей муж с бриллиантом кольцо.

                Если б, однако, не тот инцидент,
                не получила б она свой презент,

                и столь знакомые, скучные дни
                может быть, дальше б влачили они.

                Правда, как должен с рассветом вампир
                снова вернуться в могильный свой мир,

                скоро иссякнет запас чудных сил
                в тех, кто их чувством вины прикупил,

                и тогда надобно снова грешить,
                чтоб покаянье потом совершить.

                Не обручальное здесь ли кольцо
                двух извращенных страстей налицо?               


                4. Первородный  грех, воочию 
                явленный  в  мюнхенском  метро               


       Снова вечерней порой возвращаюсь, усталый, с работы.
       Еду, конечно, в метро в окружении разных людей.
       Время давно уж прошло их описывать в точных деталях :
       в нескольких точных словах теперь нужно всю суть выражать.
       Пробую : грязный старик задремав, на меня навалился.
       Твердо и вежливо я от себя старика оттолкнул.
       Тот, продолжая дремать, на меня еще плавно ложился
       на протяженьи езды раза три. Мне три раза пришлось
       прочь от себя старика отфутболивать жестом привычным.
       Может, хотел указать ему место я в жизни и здесь :
       в мюнхенском нашем метро. И стыдился моей я указки :
       кто я в конце-то концов, чтобы ближнего так обижать?
       Классиков наших впитав, что любви к человеку нас учат,
       двери любви на засов закрываем мы в сердце своем.
       Это и есть та вина, что зовется в миру первородной.
       Но не любой человек этой странной причастен вине.
       Ею повинен лишь тот, кто о ней – и со страстью – печется.
       Если же страсти к ней нет, то наверное нет и вины.
       Хуже всего здесь лишь то, что, раз став той вине сопричастным,
       вам до скончания лет не удастся ее искупить, 
       что бы ни делали вы. Ну, того старика я, допустим,
       вовсе бы не оттолкнул. И он долго на мне бы висел
       грязным вонючим мешком : разве больше бы теплого чувства
       стало к нему у меня? Здесь в вопросе уже и ответ.
       В сердце досаду тая, я сидел бы с улыбкою вялой,
       только мечтая о том, когда мне из метро выходить.
       Тот же нелепый старик непричастен вине первородной.
       Знать он не знает о ней. Позавидуем, други, ему.
       Сын он природы лихой. И по мне милосердна мамаша :
       если уж что-то дает, ничего не желает взамен.
       Наше опасней куда положение в мире подлунном :
       тех, кто поверить готов, что сознанье вины, как рычаг –
       разве не прав  Архимед? – приподнимет людей над природой.
       Став сопричастным вине, мы по лезвию бритвы пошли.



                5. Всадник смерти  второй


                Когда без видимой обиды
                с людьми случается разрыв,
                вдруг закрываются все виды
                тот страшный залатать прорыв :

                как будто дверь в стене открыла
                к нам небожественная твердь
                и – как змею в постель впустила
                ту самую – вторую смерть,

                что знать не хочет воскресенья...
                о, бледный всадник на коне!
                и не видать тому спасенья,
                кто расстается в тишине :

                даже без видимой обиды,
                свой культивируя разрыв,
                по сути наплевав на виды
                тот страшный залатать прорыв.


                6. Уязвимость  сердца  человеческого


                Неосторожно брошенное слово
                иль перехваченный случайно взгляд
                души способны потрясти основы
                и черт характера неровный ряд.

                От посторонних выносить жестокость
                привыкли мы – и так из века в век,
                но кол вогнать – и в сердце одинокость
                способен только близкий человек.

                Кто тайную, постыднейшую слабость
                змеиным оком в нас вдруг разглядел,
                необъяснимую принес в мир гадость,
                прощение оставив не у дел.

                Осилить неприязнь к нему не сможем
                мы тайную в пожизненной борьбе :
                должно быть, человек предрасположен
                не знать последней правды о себе.

                Вот почему спасительней казаться
                не тем, что мы на самом деле есть, 
                и о себе в неведеньи остаться 
                быть может, самая благая весть.
               
                Да, есть она – критическая точка,
                в которой смертность наша вся сидит :
                о ней врача каракульная строчка
                всего красноречивей говорит,

                когда он ставит нам диагноз рака –
                по сути приглашение на казнь,
                так для людей смертельная клоака –
                пожизненная наша неприязнь.
               
                Лишь точку ту случайно обнаружив,
                поймешь – через пронзительную боль –
                плетется как из полусгнивших кружев
                по жизни неудавшаяся роль.

                И к точке той однажды прикоснуться
                как тронуть оголенный проводок :
                нельзя к незнанию назад вернуться,
                нельзя усвоить знания урок.
               
                А жизнь... она становится так хрупка,
                когда вины есть чувство перед ней –
                а если без свершенного поступка?
                тогда вина во много раз сильней.

                Вот этой непонятною виною
                как будто с детства я отягощен :
                она, как тень моя, всегда со мною – 
                я ей не проклят и не пощажен.

                Но думаю я часто против воли,
                что сторицей должны благодарить
                мы тех людей, что заставляют боли
                тончайшие нас в сердце выносить.

                Мы будем их любить... на расстояньи,
                и той любви совсем не грош цена :
                лишь та любовь, где йоты нет страданья,
                не нам... но сердцу нашему нужна.      



                7. Близость  и  расхождение


                О, эта груда мелочей,
                что нас с людьми разъединяет,
                которых взгляд и образ чей
                нам жить и выжить помогает!

                Сперва обидка на пустяк,
                вслед за обидкой – раздраженье,
                молчанье наперекосяк,
                а там, глядишь, и отчужденье.

                Потом вдруг разом отболит,
                но возвращается все снова –
                как будто в этом состоит
                житейской близости основа.

                От нас отворотилась высь,
                нам точно оказав услугу :
                так в жопу стреляная рысь
                бежит по замкнутому кругу.
               
                Да, мы мечтаем об одном,
                но вечно делаем другое –
                как будто в круге том земном
                нам страшно встретить неземное.

                За тот – и самый страшный страх –
                нас ждет когда-нибудь расплата :
                обиды превратятся в прах,
                не будет к мелочам возврата.

                Сольемся с близкими людьми
                в час их иль, может, нашей смерти –
                и за последними дверьми
                исчезнут разногласий черти.

                Но чувство горькое вины –
                за то, что больше не поправить, 
                иглой войдет в земные сны,
                чтоб сердце заново кровавить.

                И не позволит та игла
                в астрале долго оставаться –
                в привычный мир добра и зла
                придется снова собираться.

                А может, мы того хотим, 
                если подумать на досуге,
                чтоб наш двулезвийный интим
                нас в колдовском замкнул бы круге?

                А может, нам не нужен рай, 
                и ад тем более не нужен –
                нам лишь движенье подавай :
                покоем человек контужен?

                Как будто так оно и есть,   
                но и тогда здесь все в порядке :
                и нужно только дальше есть,
                что у нас выросло на грядке.



                8. Точное  соотношение  вращения
                планет  и  человеческих  отношений



           То, что общенье людей протекает по тем же законам,
           что и вращенье планет вдоль оси им присущих орбит :
           то есть планеты одни друг от друга сравнительно близко
           в танце безмолвном плывут, а взаимные так далеки
           прочих орбиты планет, что бессмысленно даже о связи
           их нам всерьез говорить, – в этом вроде б сомнения нет.
           Все же первичность любви как основа чего-то такого,
           что заставляет забыть аналогию с миром планет, –
           да, эта тайная власть над душою любовного чувства
           нас принуждает искать даже там и тогда компромисс,
           где и когда ему быть по-хорошему вовсе не нужно.
           Связь навсегда прекратить, став подобным небесным телам,
           что друг о друге и знать по причине пространства не могут,
           их разделившего, – вот какова наша первая мысль.
           Будто природа сама очертила, как мелом, границу
           между иными людьми. Перейти роковую черту
           значит создать прецедент. Разве сущность любого конфликта
           не состоит только в том, что сближенья хотели достичь
           обе его стороны, но сближение им не лежало?
           И катастрофы любой заключается горькая суть
           в том, что чрезмерно близки стали кто-то, а может быть, что-то.
           Были б они далеки, пусть чрезмерно, не мог бы войти
           в мир их коллизии взрыв. Потому о дистанции думать
           как о законе святом – он и правит движеньем планет! –
           значит всегда и везде о гармонии думать великой.
           Все остальное потом. Но хоть это звучит хорошо,
           самого главного нет здесь – того, что отмечено выше.
           Речь ведь там шла о любви как о высшем начале души.
           И вот в согласии с ним дискомфортное мучит нас чувство,
           если, дойдя до черты, где с людьми музыкальная связь
           перестает вдруг звучать и сплошные идут диссонансы,
           мы несмотря ни на что не пытаемся дальше искать
           новых в общеньи путей. И гармонии в музыке новой.
           Совести слабый укор, точно старой занозы игла,
           сердце тревожит слегка, но с завидным зато постоянством
           всякий по жизни нам раз, когда ставить готовы мы крест
           на человеке ином, отношение с ним прерывая.
           Если ж, с другой стороны, мы себе только ставим в вину
           произошедший надрыв, и все делаем, чтобы поправить
           с ближним тем прежний контакт, тогда чувство такое у нас,
           будто на чашу весов символически жизни и смерти
           кто-то дары положил – и есть в каждом свой собственный смысл –
           но, по совету души, мы дар жизни опять выбираем.
           Все, о чем сказано здесь, на себе я самом испытал.
           Разве не ценно лишь то, что постигнуто опытом личным?
           Были с женою у нас, как и водится, нет, не друзья
           просто знакомые : два симпатичных и умных еврея.
           Правильно : муж и жена. Когда пары общаются две,
           лучше всего результат. Заодно и играть можно в карты.
           В гости ходили мы к ним. А они с удовольствием к нам.
           Было о чем поболтать – хороши эмигрантские сплетни!
           Вкусна была и еда : хлебосольство с обеих сторон
           реже и реже в ходу. А у немцев не принято вовсе.
           Всласть почесать языком не с любым человеком дано :
           уши развесить не все вам на ваши беседы готовы.
           Очень уж им повезло в этом плане, увы! за наш счет.
           Слова я вставить не мог : говорил он буквально часами.
           Правда, отнюдь не скучны были мне разговоры его.
           Странен был только эффект наших встреч интересных и частых :
           как на дрожжах после них поднималась энергия в нем.
           Я же, напротив, хирел – и как в выжатом трижды лимоне,
           соки и силы во мне истощались, как будто шприцом
           высосал все из меня некий злой непонятный волшебник.
           Вспомнить тогда мне пришлось, как в народе у нас говорят,
           что энергийный вампир – человек, говорящий без меры,
           и – очень важный момент! – если слушать он вас не готов.
           Выдержал я почти год. И похерил я наше общенье,
           точно курить завязал. Да, обиделись крепко они
           на меня и жену, не подав к расхождению повод :
           так они думать должны. И действительно, тихий развод
           без объясненья причин, вообще без любых разъяснений :
           самый болезненный он. Как заноза, он будет свербить
           душу обоих людей до скончанья земного их века.
           И невозможно изъять ту занозу, а вот почему,
           это мне трудно сказать. Далеко я не все еще знаю.
           Минуло несколько лет. Мы ни разу не видели их,
           в том же районе живя. Но однажды, во время прогулки
           в парке, далеком от нас, лишь случайно туда забредя,
           нет, даже больше того : на окраине этого парка
           с ними столкнулись мы в лоб. Оскорбленные, сделали вид,
           что нас не видят они. Мы приветствовали их сердечно :
           в лучшие как времена. Завязалась беседа опять.
           Правда, была коротка она – пара обычных вопросов :
           все ли в порядке у вас? как здоровье? как дети? Потом
           нечего спрашивать вдруг и у них, и у нас оказалось.
           И нам расстаться пришлось : так соседи болтают в дверях.
           Странно же было лишь то, что могли мы с женою подумать,
           будто позвонят они, хоть была вероятность звонка
           и до смешного мала. Нет, нам больше они не звонили.
           И это тоже была на занозу похожая боль.
           Впрочем, скорее не боль, а на сердце свербящее чувство :
           что-то случилось не то, а вот что, очень трудно понять.
           Прежде всего – не решить, было б лучше иль было бы хуже,
           в случае к нам их звонка, я имею в виду : для души.
           Ибо – скажу о себе – во все время общения с ними,
           пусть я все время страдал, но занозы не знала душа.       
           Может, большой это грех – умертвить в людях теплое чувство.
           А заодно и в себе. Пусть ему далеко до любви.
           Теплое было оно. А гармония, та – холоднее.
           След ее в наших сердцах – той занозы свербящая боль.



                9. Свершение


                О, как же мы благославляем нашу участь
                при виде рядом умирающих людей!
                Они уходят в смерть, душой и телом мучась,
                а мы живем себе – и никаких гвоздей!

                Но вот они ушли. И все как отболело.
                Не все. В нас чувство в сердце странное кровит :
                они ведь сделали решающее дело,
                тогда как нам оно лишь только предстоит.

                И сделаем ли мы его еще как надо :
                теперь вина уже лежит на нас одних.
                И непонятная рождается досада :
                во многом на себя, но и чуть-чуть на них.