Фетиния и Семён

Миша рос избалованным мальчиком. Ему покупались разные игрушки, которые можно было купить. Жизнь текла своим чередом. Пришла новая власть – советская. Людей стали собирать в колхозы. Это новшество было невиданным, люди тревожились, но смирные, спокойные и трудолюбивые люди не противились особо, хотя в других местах были и бунты.  Более богатые люди не хотели отдавать свою землю, но их заставили. Выделили наделы для личного хозяйства – сравнительно небольшие – в 40 соток. В этом были свои преимущества. Обрабатывать меньший участок было гораздо легче, чем гектары земли. Работать в компании с другими людьми тоже было веселее, чем только своей семьёй.
При Польше людей из деревень отправляли жить на хутора, теперь же можно было снова селиться в деревни, но и с хуторов никто никого насильно не прогонял.  Люди начали привыкать к колхозной жизни, но тут вмешалась война.
Семёна вызвали в район, в военкомат, но медкомиссию он не прошёл. Болячки на теле вызывали сильные сомнения у медиков. На фронт его не взяли. Влюблённая девушка и его сестра, не думая и не ведая, спасли, возможно, своим гореколдовством его жизнь… Семён не был политически подкованным и не геройствовал. Не взяли на фронт, так не взяли.
Он остался жить с семьёй. Вскоре пришли враги, завоеватели. Потекла жизнь в оккупации.
Заколдованное тело Семёна спасло и Фетинию, когда пришли «вербовщики», чтобы забирать женщин на работы в Германию. Фашистов не могли остановить ни малые дети, ни другие обстоятельства, но их могла остановить страшная болезнь «тиф». Дедушка и показал им своё тело. Немцы не стали разбираться – тиф там или нет. Они побыстрее ушли  от «страшной заразы». Фетя осталась дома.
Район был тихий  и немцы там не злобствовали. Они заходили, просили «млеко, яйки, сало». Бабушка говорила, если дашь им немного, они довольны, суют марки, говорят: «Гут, гут» и уходят. Если не дадут ничего люди, то могут побить и палкой.
Какие-то партизаны всётаки там были, потому что ночами за едой приходили и они.
Практичные немцы иногда были не прочь сделать и добрые дела, например, дать помыть котёл от каши с остатками этой каши, которой можно было накормить не одну семью. Они разрешали брать остатки, но, если человек надумает сам уворовать, то тогда пусть пощады не ждёт.
Как-то немец смотрел, как Семён пахал на лошади огород, не выдержал и взялся сам за это дело, с удовольствием. Соскучился по простому, мирному труду.
Жизнь шла. Любовь всётаки предпочтительнее ненависти  и сестра Семёна Марфа жила с немецким офицером. При отступлении она уехала с ним. Больше о ней никто ничего не знает.
Но другие фашистские команды творили страшное зло по приказу свыше. Как и повсюду, и в наших краях собрали евреев и расстреляли и люди с ужасом рассказывали друг другу, как земля ходила ходуном, потому что закопали ещё живых людей.
В оккупации, в военное время родилась девочка – Анечка – моя мама.
Бабушка рассказывала, как только налетали самолёты – бомбардировщики, 2хлетняя Аня падала на землю, в борозду между грядками и прятала под себя куклу. Мама помнит, как они прятались в кусты, в вырытый окоп.
А за огородом хутора был военный аэродром. От него дедушке в хозяйство перепали лёгкие алюминивые  колёса, которые он приспособил под тележку – калмашку (от слова «колымага», наверно).
Приходу своих очень радовались! У Фети и Семёна останавливались девушки военные. Немцы сопротивлялись и были налёты. Танки красноармейцев прятались возле избы. Фетиния боялась, что их заметят и дом разбомбят, но красноармейцы успокоили:
- Не бойся, мамаша, всё будет хорошо.
Так и было. Дом остался цел.
В 1944 году родился мальчик Фотей, Фотя, потом его звали просто Федей, Фадеем, Феликсом.
Когда пришла победа, все; конечно, очень радовались!
Но время шло. При немцах было плохо, но при сталинцах – ещё хуже.
Один дальний родственник, попавший во власть, не посмотрел на родственные связи и решил раскулачить не богатую семью, забрать всё подчистую, как говорила бабушка. Слёзы и уговоры, что нужно кормить малых деток, не помогли.
Но они выжили, потому что дедушка был охотником. Он приносил зайцев. Бабушка пекла пирожки с зайчатиной, дедушка продавал их на рынке в литовском местечке, а на вырученные деньги покупал муку, чтобы своей семье испечь лепёшки напополам с мякиной, чтобы как-то выжить.
Маленькая Анечка прибегла к матери и говорила: «Хочу исть»
«А кого ж я тебе дам?!» - Говорила Фетя и заливалась слезами, что ребёнку нечего дать поесть. Аня убегала к своим подружкам – двоюродным сёстрам. Может там ей что-то перепадало. В 1946 году родилась ещё одна крошка Зина, которая всётаки выжила при голодовке.
Фетя радовалась, когда дети засыпали без ужина – что-то экономилось… и ужасалась этому.
Рьяный родственник был наказан самой жизнью. Он упал на острую косу и порезался. Раны оказались смертельными.
Сталин умер, время сталинцев закончилось, принесшее много горя людям, а жизнь продолжалось.
Фетя и Семён ещё были молодые. Всеобщее горе закончилось, можно было и веселиться. Часто  в доме устраивались вечеринки – танцы. Фетя очень хорошо пела, Семён играл на гармошке. Он умел играть 4 мелодии танцев –
«Польку», «Краковяк», «Вальс» и «Коробочку». Фетя пела:
«Муж играет, я пою. В нашем весело краю!» Она знала много песен, чаще грустных, заунывных…  Они сменялись весёлыми. Фетиния могла залезть на стол – танцевать там и петь.
И в колхозе бабам нужны были развлечения. Они иногда просили Фетю:
- Давай мы будем работать, а ты нам пой.
И она их развлекала. Раньше люди любили петь песни. И правильно. Оно лучше, чем только слушать, как поют певцы. Фетиния была запевалой.
Так и текла жизнь. «Всё бегом», как говорила бабушка. В колхозе работать, потом – дома – своё хозяйство и убрать, постирать, и готовить… 
Родилась и младшая девочка – Маринка. По книге её нужно было звать Марией, можно Машей, но у них была кобыла Маша, поэтому девочку предпочли звать Маринкой.