ПШАТ

 

Парон Варужан уехал в 94-м, когда стало совсем тяжело. С работы, мелкой чиновничьей должности, его выкинули новые власти. На его место посадили молодого, малообразованного революционера, который за пару месяцев развалил все, что он выстраивал годами верной работы.
Парону Варужану, сыну репатриантов, в свое время пришлось ради этой должности вступить в партию-доказать свою лояльность. К таким, как он, относились с недоверием. И получение хотя и маленькой, но должности, в Советской еще Армении было сродни прорыву.  Впрочем, несмотря на усердную работу, исключительную честность, пунктуальность и преданность, выше он не поднялся. Зато получил от работы дачный участок- кусок каменистой земли без воды и коммуникаций. Все это богатство называлось русским словом «дача».  Надо было построить дом, завезти плодородной земли и насыпать поверх глинистой почвы, найти воду и вырыть колодец, найти в эпоху глубокого застоя отделочные материалы и сантехнику, посадить деревья и дождаться пока они вырастут и обеспечат тень на выжженном солнцем глинистом холме, где по разумению партии должны были доживать на пенсии мелкие и среднего калибра чиновники и служащие.
 За несколько лет нечеловеческих усилий, шесть соток каменистой земли превратились в маленький рай и олицетворение «ергир», куда стремились все его предки. Карот, переданный по наследству вернувшимися в Советскую Армению родителями, но не нашедшими в ней дома, наконец воплотился в этом маленьком клочке родной земли. В небольшом , но удобном и уютном доме. В бережно посаженных деревьях  миндаля и орешника, черешни и вишни, и конечно, абрикоса. Но самое главное, пшата, посаженного перед воротами.
 Отработав неделю, в выходные он мчался к своему дому, и  услышав еще издалека аромат пшата, наполнялся ощущением счастья и уместности себя на этой земле. Дети уже выросли и свои студенческие годы предпочитали проводить в компании друзей в городе, лишь изредка заваливаясь на шашлыки и оставляя за собой разгром и веселый дух молодости. В эти моменты ,несмотря на то, что они с женой Амалией сбивались с ног, обслуживая и убирая за этой веселой ватагой, он чувствовал что жизнь удалась. Дом построил, деревья посадил, двоих сыновей-умниц вырастил. Осталось дождаться пенсии и внуков. 
Но Союз рухнул, оставив под обломками стабильность и планы на тихую старость. Сыновья-погодки к тому моменту ,окончив аспирантуру в Москве, нашли работодателей в Америке и уехали. Весь ужас темных блокадных лет они, слава Богу ,пропустили. Хотя время от времени порывались вернуться, но сдавались под напором матери, заклинающей их остаться. Амалия боялась. Страх, что сыновья вернутся и она их потеряет, сковывал сердце и занимал все мысли. «Темные» годы пережили вместе, помогая всем, кому могли. Дача стала источником жизни не только для них, но и для родни и друзей. В 94-м, отдав ключи крестным, и прощаясь как будто навсегда, с тяжелым сердцем они с Амалией уехали к детям. Вначале как очарованные, в шоке от изобилия, с трудом привыкали не экономить на электроэнергии, продуктах- благо сыновья хорошо зарабатывали. Потом оказалось, что страх Амалии, застрявший комком в горле, превратился в рак. Долго боролись за ее жизнь, но не спасли- было уже поздно  когда  сопоставили комок в горле с раком щитовидной железы. Поняли тогда, когда метастазы стали мешать нормально жить.
После смерти жены парон Варужан затосковал- мрачно, тяжело. Ни женитьба сыновей, ни любимые внуки не могли заглушить карот по клочку земли, политой его потом. Через 5 лет после смерти жены, собравшись всей большой семьей, с сыновьями, невестками и внуками, парон Варужан наконец приехал. Туристом. С прахом жены в маленькой урне. Дорога в дачный поселок заросла кустами ежевики, островки асфальта прерывались каменистой почвой . Таксист отказался ехать дальше. Парон Варужан со старшим сыном, загруженные сумками и урной, под палящим солнцем, двинулись к дому.
 Дома, когда-то выстроенные советскими служащими, стояли молчаливыми и брошенными памятниками  поколению. Сады стали живой иллюстрацией борьбы за жизнь в отсутствии воды. Но насыщенный ароматами и жужжанием насекомых воздух густо пах солнцем и памятью о счастье. Еще издали, не дойдя  до заржавевших ворот, парон Варужан услышал аромат родного пшата.  Кое-как открыв ворота, они прошли по заросшей сиреневыми кустами дорожке к дому и немного передохнули на прогнившей тахте на террасе. «Пап, остаться мы не сможем. Воды только две бутылки. Давай перекусим ,похороним урну и пойдем, иначе нам не выбраться»,- предложил сын.  В самом конце сада, под миндальным деревом, посаженным им с Амалией, они вырыли яму и похоронили урну, как завещала мать. Потом перекусили и сын прилег на тахту- отдохнуть. Парон Варужан вышел за ворота и обошел дома всех бывших соседей. Никого... Ни Роз, в честь которых  улица, на которой стоял его дом, была названа улицей Трех Роз, ни жизнерадостного Андраника, разводящего кроликов, ни бывшего замминистра отрасли, в которой он трудился. Все умерли, дома медленно разрушались.  Парон Варужан вернулся на лавочку под пшатом, сел, вдохнул в последний раз любимый аромат ,и тихо ушел к своей Амалии. На  его губах застыла счастливая улыбка.

Пшат*-дерево семейства лоховых, обладающее сильным ароматом.
Ергир*-родина.
Карот*-тоска по родине.
Парон*-господин. Так называли армян-репатриантов, в отличие от товарищей.