А можно я брата убью?!

Квадрик летит
с моей гранатой в стакане
к окопам нацистов.
Я вижу на моем экране
изувеченную взрывами,
покрытую снегом землю;
каких-то бетонных уродцев,
трубы, кучи мусора,
все искалечено,
лишено смысла,
приведено в негодность.

Вот мой планер
зависает над их окопом.
Вот нацик в окопе
услышал жужжание планера
и замер у края: хочет
казаться незаметным.

Вот он
задирает морду к небу,
слушает звук мотора
и ждет неприятностей.

Включаю зум-камеру.
Увеличиваю.
Узнаю его.
Это Котик, сын
тети Оли Пигаревской.
Мы приезжали
к ним в Полтаву,
и они поили меня
чаем с вареньем.

Котик — мой брат.
У каждого из нас
есть брат на Украине,
если не двоюродный,
то троюродный,
потому что мы —
один народ,
и разделили нас
в 91-ом для того только,
чтобы мы
хорошенько повоевали
да так успешно,
чтобы нас потом
здесь вовсе не было!
Ну, какому дебилу
это неясно?!

Я не чувствую. жалости.
Во мне гнев и омерзение.
Почему он с ними?
Ведь я хорошо о нем думал,
 и тетю Олю любил и уважал!

Когда-то услышал я
от  одного пьяного прохожего
странный вопрос,
достоевщину какую-то:
"А можно я брата убью?!"

Я не задаю никому вопросов.
Я бросаю гранату ему в ноги.

Вместо его изображения
вижу белую муть:
водоворот песка, снега
и еще каких-то ошметков.

Мне не жалко.
Жалеть  надо
с двух сторон,
а с одной только —
толка не будет:
вчера он
и такие как он,
ударив по Макеевке,
уложили в гроб
63 моих товарища,
"поздравили"
с новым годом...

Брат-убийца,
особенно наемный,
восемь лет
вызывавший нас на войну,
без особого гнева,
а просто за денежку
за доллары и гривны,
за бред "це Эуропа" —
такой  хуже,
омерзительнее врага!

У  сволочей много наемников,
но в огромном большинстве,
у них наши русские лица,
имена и фамилии!

Увидел иуду с ружьем, —
убей! —
Дорога к жизни  идет
сегодня через смерть.
Дорога к миру —
через войну.
Другой, обратной, —
нет!

Но я увлекся.
Надо уходить.
Сейчас они вдарят
по мне из всех орудий.
Им же тоже теперь
все видно и слышно!
Проклятая электроника!
Ухожу....

На этом запись голоса
обрывается:
он не успел...