Памяти Алекса Керви

                Моей любимой из нового состава игроков Пенелоп
     После того, как эфир отпустит, ты долго трясешь гудящей головой с плавающими внутри черепной коробки серебряными рыбками обрывочных воспоминаний, пока к тебе не приходит здоровущий амбал и представляется Халли Боди, оказывается, накануне ты ему обещал замолвить словечко перед Харви Вайнштоком, знакомым тебе лишь по таблоидам и смутным россказням когда - то давно отсасывавших у него старлеток, опустившихся до телесериалов. Вот тут - то и прорубает тебе понимание правоты коалы, некогда советовавшего Дмитрию Киселеву быть поаккуратнее с эфиром, впрочем, легкомысленный зверек, так напугавший мускулистую лошадь Пришакариу прической Бонифация, тут же и забыл об этом, хорошо, что неугомонный разоблачитель несправедливостей режима Яковенко напомнил глубокомысленной фоточкой примадонны в балдахончике, как старлетки опустившись в уровень жирующей вторяками совковых излишеств Потупчик, чья тупость давно уже не служит мне поводом усмехнуться, я скорблю, Пенелоп, так как осознаю п...дец, накрывший мою родину, раз такие скудоумки рулят новациями цифр и прочей виртуальной ботвы, не умея вообще ни х...я, да хрена повторяться, эти уроды в Союзе и сейчас джинсы не могут пошить, какая, в манду, новая эра текнолоджи ? Чистить сараи, жидовня и иных наций креативщики. Выпроваживаешь амбала, отмазываясь и ссылаясь на заграничное турне Харви, затесавшегося на старости лет с парой приятелей, Бобби де Нирой и Мартином Скорсезе, в подтанцовку Диты фон Тиз, что тоже бизнес, а потом ждешь доктора Гонзо, надеясь, что уж он - то помнит предыдущий вечер, глядишь, подскажет или присоветует : как оно через плечо.
     - Какой, на хрен, Вайншток, - отрывисто ругался пузатый полинезиец, тряся нижней челюстью, - ты обещал свести его с Пахмутовой.
     Я поперхнулся картофельным пивом. Срыгнул подступивший к горлу комок, долго совал трясущимися руками сломанную сигарету в мундштук, так и не закурив, спросил :
     - А это кто ?
     Мой адвокат выразительно пожал плечами, снисходительно лаская неосторожно выглянувший из банного халата сосок своей новой подруги. Имбецил. Подцепил эту малолетку в аэропорту, угостил кислотой, а затем притащил в мотель и оттрахал во все дыры. Ишь, щерится. Ничего, бедный ублюдок, скоро ты все поймешь, станешь скитаться по пустыне, прячась от преследующих тебя собак и нацистов, рухнешь под кактусом, ожидая, когда канюки сожрут твои кости.
    - Обоссанная старуха, - неожиданно услышал я голос этой несчастной, - махонькая, как бешеная собачонка Культяпка из Доста, поганая и гнусная донельзя, чисто такая наглядная доказуха правоты товарища Сталина, как Нина Ургант и прочие славные представители пролетарской смычки говна с навозом.
    - Слышь, - осторожно сказал я, вставая и отходя к ванной, - ты бы лучше продолжала рисовать переоцененную сучку Барбару Стрейзанд, аналитить Империю зла тебе не надо, не отымай кусок хлеба у несогласных. Прикинь ! - заорал я, чувствуя новую волну плохоочищенного мескалина, вновь накрывающего меня. - Еще и эта начнет постить фоточки примадонны в балдахончике ! Вот тогда - то Харви Вайншток и свихнется окончательно, став инвалидом рассудка. Выйдет на площадь и покается, напишет открытое письмо в Конгресс и побреется наголо.
    Доктор Гонзо, ужасаясь, недоверчиво посмотрел на вновь задремавшую подружку и сделал мне таинственный знак, вызывая в коридор. Приватного разговора захотел. Что ж, свинья, сейчас ты его получишь. Как выйдем в коридор - дам ему по яйцам. Выйдя в коридор, мы тут же натолкнулись на Ласерду, куда - то спешащего, обвешанного фотокамерами, будто джаповский турист.
    - Гонка будет с препятствиями, - крикнул он нам от лифта, - такой осенний марафон для алкашей и мудаков.
    Сел в лифт и уехал. Мы переглянулись и вернулись в номер. Разводя герыч в медной пробке, я почему - то подумал, что прямо вот сейчас вот в далекой заснеженной России некоторый опойный мудак, похмелившись говносалатиком Криськи, слушает Ляксандру Маршала, одновременно дроча симулякром попки прелестного фембоя Эллы Холливуд на шикарные воспоминания из своей прошлой жизни, когда Сева Новгородцев был таким же кучерявым, а граф Хортица так же ложил с прибором. Жизнь удалась.