На что мы жили

Стипуха 35 руб в месяц по тем временам были совсем немаленькая. Семейный дворник получал 60. Откуда я это знаю? Да я сам 9-ый, 10-ый класс работал дворником. Я убирал два участка в Кадриорге на улице Вейценберги. Свою сторону улицы и противоположную. Народ у нас жил очень чистоплотный и с работой я справлялся за 2 часа, только осенью было тяжелее. Потому как листопад, господа. Приходилось выходить ещё и вечером. Этой работой я страшно гордился. Одноклассники мне завидовали. Причём завидовали они не зарплате, а работе. Класс у меня был очень интеллектуальный, читающий. Мы учились во всех возможных заочных математических, физических и химических школах при разных универах и участвовали во всех конкурсах. Это при том, что почти все ребята успевали ещё заниматься спортом. Я сам занимался в то время борьбой и стрельбой из пистолета. А до кучи я прихватывал лыжи, фехтование, ориентирование. Всё это пригодилось мне в моей военной жизни. Вот пример моих одноклассников. Учились с нами Серёжа Свинцов и Серёжа Ромашечкин. Школа была в Копли и жили ребята в Копли. Занятия начинались в 8 утра. А занимались ребята конькобежным спортом. Каток был возле спортклуба «Двигатель» на улице Паэ в Ласнамяэ. Так вот ребята четыре раза в неделю до школы час катались на коньках. Я имею ввиду тренировались, а не просто катались. Это при том, что от дома на каток и обратно ездили они на трамвае №2. Редкое упорство и постоянство. Жизнь сложилась у обоих. Серёжа Свинцов много, много лет работал конструктором на «Двигателе», а Серёжа Ромашечкин дослужился до кап раз и командовал самой современной в то время лодкой в Северном флоте.
Они думали, что мы помогали им строить их ХХХ, такой же как мы уже построили у себя. Они были воспитаны так, что верили каждому печатному и трибунному слову. Попав в Советский Союз, они моментально видели гигантский обман и расхождение слов с делом. Их обучение длилось у нас шесть лет. Один год – русский язык и 5 лет – специальность. Столько же длился у них непреходящий шок. Они всячески избегали общения с нами и держались очень замкнуто. И вот я пригласил вьетнамскую девушку в театр, и она пошла. А все концертные залы в Питере были наши, студенческие. Любой гастролёр (от ансамбля «Дружба» до Рубашкина) первый свой концерт давал в зале Политеха только для студентов и бесплатно. В зале никаких папиков, никаких барменов. Только студенты. Потому что на дверях были студенты. Вот на такой концерт мы с ней и пошли. Коридоры у нас в общаге были узкие, а вот лестницы – широкие. Где-то метра четыре. И вот мы возвращаемся с моей спутницей с концерта, а 22 ее товарища стоят по обе стороны на лестнице, а вся общага стоит и ждёт. Деться некуда, беру её под руку и медленно поднимаюсь по самой середине лестницы и думаю «Если поломают сильно – возьму академку». 22 человека, ХХХ войну! Тут не спорт, не пулемёт не поможет. И когда мы дошли до середины этого скорбного пути (лестницы) в меня одновременно были направлены 22 указательный пальцы правых рук и 22 человека хором, с приятным акцентом сказали: «Плохой человек». Это мне сказали. Как мне потом объяснили, счёт у них шёл так: каждый вьетнамец – солдат, каждый вьетнамец с высшим образованием – 100 солдат. Страна в огне и крови, а я отвлекаю от учёбы. Как там у английского шпиона Ричарда Киплинга: «Восток – это восток, запад – это запад, а ни сойтись никогда».
Женился Серёжа Ромашечкин на нашей однокласснице Ире Шевченко и прожил с ней всю жизнь. У нас в классе это была не единственная такая семейная пара. Простите, отвлёкся. Так вот, в добавку к стипухе нам Министерство образования Эстонии давало на ноябрьские и майские по 50 рублей. Это был подарок от республики. А всё равно не хватало и мы зарабатывали как умели. Заработки бывали разовые и постоянные. Было два «медицинских» вида заработков. Многие сдавали кровь. За это кормили и давали талоны в столовую или шоколад. Была ещё одна группа, зарабатывающая на медицине, которую я (самокритично), а потом и все мы называли «беспозвоночные» или «бесхребетные». А мы все продали свои скелеты советской медицине и в паспорте у нас стоял штамп «не хоронить». Не помню сейчас уже сколько обходились государству наши будущие кости. То ли 75 руб, то ли 125 руб. Точно не помню, но сумма была кратной сумме 25. Были работы попроще и более постоянные. На первом месте стоял мебельный магазин из дома напротив. В нём продавались «стенки». Их надо было погрузить в машину, разгрузить, затащить в квартиру и собрать. Конечно, студенты – это гораздо лучше, чем пьяные грузчики. На окно магазина вешали красный шарфик, и дежурный по общаге вызывал коллектив грузчиков, чья сейчас была очередь. Списки лежали у дежурного на столе. Ещё я делал чертежи по машиностроительному черчению и трёхмерные эпюры по аналитической математике. В заказчиках проблем не было. Заказывали студенты-домашники. Брать деньги с соседей по общаге было не принято. С ними мы эти деньги проедали и прогуливали. Такого понятия, как кто-то кому-то что-то должен (имеются ввиду деньги) просто не существовало. Жили, если не очень большой семьёй, то по крайней мере большой дружной компанией.
Помню, как два «южных» мальчика в день стипухи заняли по одному рублю у каждого студента и очень хорошо провели время на юге (лето). Немного ребята просчитались. Мы всегда собирали деньги на свадьбы, рождения, болезни, семейные проблемы, но тут ребята возмутились. Студенты нарвались на бойкот. И им пришлось уйти из нашего универа. Да, поскольку Питер гораздо меньше, чем кажется, особенно студенческий, то перевестись в другой универ у ребят тоже не получилось и пришлось им возвращаться домой. Потеряли мы (потеряли как студента и Сэма – Самвела Овсепяна). Сэм так увлёкся девчонками, что на учёбу у него практически не осталось времени совсем. Сэм снял квартиру на Садовой возле Гостинного и съехал туда. Опишу свою последнюю встречу с Сэмом, которую я запомнил на всю жизнь. Жаль Куросава не видел. Сэм стоит на станции метро «Гостинный двор», площадка находится в самом Гостинном. Левый и правый эскалатор поднимают людей наверх. Средний эскалатор стоит, а на нём растопырив ноги и держась руками за перила стоит огромного роста и страшно маленького веса Сэм. У него двигается только голова. Влево, вправо и в обратном порядке. Это Сэм разглядывает девчушек, которые поднимаются на эскалаторе. Когда Сэм видит понравившуюся ему девчушку, он начинает двигаться активно. Это выражается в том, что у Сэма выпячиваются глаза, заостряется нос и губы складываются в бантик. На большее проявление активности Сэм уже не способен. Тогда не было фильмов ужастиков, и я не знал, что такое «зомби» и насколько это слово подходит к Сэму. Сэма было очень жаль. Хороший парень, отличный товарищ. Человек без жадности и без грамма нечестности. И вот наконец самый главный вид нашего заработка. Это станция «Московская товарная» на Ленинградской железной дороге. Там мы разгружали вагоны. Разгрузить один вагон стоило 20 рублей. За вечер там мы зарабатывали по червонцу на брата. Это очень большие деньги по тем временам. Студентов там очень любили. Мы работали быстро, аккуратно и не воровали. Брать себе покушать нам разрешали. А на продажу мы не брали, стыдно было. Администрация на станции была хитрая. Сначала они подводили нас к вагону и огурцами или помидорами и говорили: «Поешьте ребята, а то какая работа». Соль и чёрный хлеб у нас всегда были с собой. И вот, когда мы набьём себе животы помидорами или огурцами, или и тем, и другим вместе, нас вели разгружать «экзотику». Экзотика – это ананасы, бананы, персики и всякое такое. Стоила экзотика во много раз дороже, чем овощи. Но так везло не всегда, и мы разгружали всё, что придётся, в том числе и то, за что не хотели браться профессиональные грузчики. Это было стекло, сахар, свиные туши и удобрения россыпью. Ящики со стеклом были очень тяжёлые, а перемещать их можно было только в вертикальном положении. Иначе стекло просто лопалось. Свинина – это туша разрубленная вдоль на две половины и мороженая. Тушка была до двух метров (с учётом ног), была жирная, холодная и очень тяжёлая. Я любил ходить на свининку, потому что к этому относился как к борцовской тренировке. Сахар был в жгутовых мешках по 50 кг. Через полчаса работы, всё тело уже было покрыто сахарным песком и натиралось, особенно плечи, до крови. Но самое неприятное – это удобрения россыпью. Работать надо было в респираторах, а респираторы были самые примитивные. Через 10 минут работы респиратор снаружи и изнутри был мокрый от дыхания. Снаружи нарастала «борода» из удобрения и дышать в респираторе было уже невозможно. Но время было изумительное. Иногда наши девчонки из общежития, просто подружки или однокурсницы, говорили нам шепотом и с оглядкой: «Ой, ребята, как в эмиграцию хочется!» Мы на это отвечали: «Так и езжайте, а мы приедем к восьми, нам ещё визы надо оформить». Никакой эмиграции, никаких виз, девчушки просто хотели в «Сайгон». А находился «Сайгон» на Невском. «Сайгон» - это название неофициальное, официально он назывался кафе-мороженое какое-то там…А подавался там коктейль – зелёный ликёр «Шартрес» (это полынная настойка, сейчас запрещён во всём мире), ещё что-то такое алкогольное и замороженная до состояния камня ягодка-клубничка. А ещё полагалась трубочка. Девчонки шли к шести, кольцо вокруг них постепенно сжималось, а в восемь приходили мы и кольцо распадалось. Нам всем это очень нравилось. Работал «Сайгон» то ли до десяти, то ли до одиннадцати. Потом все ехали в общагу, так чудно у нас иногда проходили выходные. А ещё мы ходили на танцы. Если мы хотели подраться и порисковать, то мы шли в «Камень». Если хотели потанцевать и завести знакомство, то шли на танцульки в какой-нибудь из универов. Универов в Питере было очень много и каждую пятницу-субботу что-нибудь да было. Это называлось «тематическое мероприятие». Первые полчаса «есть ли жизнь на Марсе», а потом танцульки.
А ещё были «капустники», КВНы и многое другое. А была у нас в общаге очень колоритная фигура. Звали его Серёжа Бублик. У Серёжи Бублика был на спине горб, но на его характере это не отразилось. Серёжа был весёлый, с изумительным чувством юмора и очень сильной харизмой. А ещё Серёжа прекрасно играл на гитаре и пел. Напоминаю, это был 1968 год. Самое начало авторской песни бардов. Эпоха интеллектуальных дворников и кочегаров. Даже Бродский был кочегаром, как через несколько лет после него Виктор Цой. Лучше всего Серёжа пел песни Владимира Семёныча. В маленьком Серёже жил такой мощный голос, что его невозможно было отличить от оригинала. В то время как раз появились картонные вставки в грудной кармашек, которые оканчивались матерчатыми треугольниками и создавали видимость грудного карманного платка. Вставочки эти делались только в Таллинне и считались огромным дефицитом. В то время я часто ездил в Таллинн. Билет стоил 5 руб, но я и их не платил. Когда я десятиклассником ходил на танцы в Клуб железнодорожников (назывался он «Железка»). Потом его купил Боря Малиновский. А то время Дарья Каар с ЭТВ-3 была Борькиной женой. И у меня, и у Бориса разница в возрасте с жёнами была 30 лет и наши жёны дружили. Фу, опять отвлёкся. Так вот, когда я ходил в Железку на танцы, то туда же ходили девчонки с железнодорожного училища. Я стал питерским студентом, а они – проводницами в поезде Таллинн – Питер. Все поездки шли в радость. Так вот я привёз из Таллинна набор этих вставок и подарил его Серёже Бублику. Я тоже фанател от Владимира Семёновича и наша любимая песня у него совпадала и у меня, и у Серёжи. Это конечно была «Банька по-белому». На втором месте у меня, и у Серёжи были Битлы. Это конечно Yesterday и Fillis. Вот такое изумительное единодушие. Серёжа с удовольствием пел для меня, а я с не меньшим удовольствием слушал его песни. Никаких скидок на физический дефект никто Серёже не делал, да он бы и не позволил. Когда Серёжа начинал петь или говорить, то горб переставал быть заметен. Серёжа был любимцем всего Питера. Его знали во всех пивных и ресторанах, и нигде не давали платить, не взирая на то, пел Серёжа или не пел. Но вот пил. И когда пил, то мешал водку с пивом. И вот перед тем как вырубиться, Серёжа последним осмысленными движением выхватывал из кармана платочек-вкладыш. Вкладыш далеко не улетал, так как к карману был прикреплён унитазной цепочкой. А на вкладыше было написано: «Ребята, я Серёжа Бублик, прошу доставить тело по адресу Васильевский остров, Средний 57 и номер комнаты. Если в 2-3 часа ночи на лестнице была возня, топот многих ног и нестройное пение, то все знали - Серёжино тело закончило свой дневной цикл. А жил Серёжа в одной комнате со Львом Лейнером. Сейчас Лёвка живёт в Израиле и во всём мире считается признанным сатириком. Ох, как изумительно приятно было слушать пикировку Лёвки и Сергея. Ни с каким КВН-ом не сравнить. Такого уже не будет. Про общагу можно писать вечно, на то она и общага. Напишу про последнюю колоритную фигуру. Был он негр и звали его Габи. Он был принц из Камеруна, и, в отличие от многих, принц настоящий. К нему часто приезжали из посольства на машине с флажками. Габи только что закончил обучение в Сорбонне и решил сравнить француженок с русскими девушками. Габи играл в футбол по 5-6 часов без перерыва во дворе общаги. Остальное время он ежедневно получал доказательства превосходства русских девушек перед всеми остальными. Эксперимент удался и прекращать его Габи не собирался. Да, куда там Сэму, Габи был круче. Габи был абсолютно незаносчив и радушен. Никакого заискивания. Его любила вся общага. Габи знал английский и французский. Обучение Габи русскому начиналось на моих глазах. Просто моя комната и комната Габи были дверь-в-дверь. У Габи появился удивительный жест. Плечо и предплечье находились под углом 90 градусов. Локти был на уровне талии, а сжатые в кулак ладони были направлены вперёд. Габи резко отводил обе руки назад и произносил первое выученное или русское слово. Это слово было «дружба». Ребята не могли не засмеяться, а девушки не могли не дать. Видимо, так они понимали поддержку угнетённых народов Африки, забывая при этом, что Габи всё-таки наследный принц, а мы все – просто народная масса. Питер был таким городом, которого больше нет и не будет. Там в течение многолетия можно было каждый раз попадать в новый музей, в новое кафе, в новое просто красивое место. У Дома Книги на Невском торговали из-под полы книгами. В основном это были дореволюционные издания или фантастика. А в Катькином Садике торговали ХХХ. Сейчас там тоже торгуют, но ХХХ. Там биржа у геев. Это же надо во что город превратили. Питерцы были добрейшими и любезнейшими людьми. Если ты задерживал на питерце взгляд, то он подходил к тебе и спрашивал, чем он может тебе помочь. Они с удовольствием рассказывали о городе, показывали город, забыв о своих делах. А если ты спрашивал, как тебе куда-то пройти или проехать, то могла собраться целая толпа, которая спорила и решала, какой маршрут для тебя удобнее. В последний раз я был в Питере в 2003 году. Я возил свою вторую жену по своим питерским местам. Весь багажник моей машины был забит продуктами для сына Ирины и Сергея Ромашечкиных. Он жил в Питере и учился в Таможенной Академии. Тут произошёл очень смешной случай. Мы остановились у молодых Ромашечкиных и жили у них три дня. Каждый раз, когда мы смотрела друг на друга, мы начинали истерически смеяться. Всё дело в том, что моя жена и молодой Ромашечкин были 8 лет назад в одном пионерском лагере и в одном отряде. Ну о Питере могу сказать что: Понаехали!!!
Одежды серые, лица серые, друг на друга не смотрят, как на зоне, и выражение лиц у всех, как в Чикаго во время Большой депрессии. Никаких улыбок, никаких мечтаний. Только безопасность и хлеб насущный. Пропал город.  Блокаду выдержал, а коммунистов-реформаторов выдержать не сумел. До крика жаль, это был лучший город моей юности.