Цицерон-антисемит

                Эпиграф: «Коллеги! Ну, хотя бы в этих стенах   
                не называйте друг друга
                антисемитами!»

                (из стенограммы прений депутатов в израильском
                кнессете, Иерусалим, 1999 г.)

С детства движимый странной и в известном смысле нездоровой тягой к изучению истории Древних Греции и Рима, я, конечно, не мог пройти мимо (рифма «Рима – мимо» случайна) такой выдающейся личности (политического и государственного деятеля, мыслителя, оратора, законоведа, писателя, моралиста и прочая и прочая…), как Марк Туллий Цицерон.
Постепенно вникая в обстановку «системного кризиса» Римской республики, я столь же постепенно освобождался от ходульного представления об этом человеке, как о знаменитом витии, патетически изрекавшем крылатые фразы вроде «О  времена, о нравы!» или «Доколе, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением?», но в конце концов зверски зарезанном исполнительным центурионом у себя на вилле по приказу властителей второго триумвирата (а конкретно, Марка Антония).
Из той обширной литературы, которая посвящена «Горошине» (прозвище Cicerо – от латинского cicer – «горох», ставшее фамильным, дали, по-видимому, кому-то из предков Марка Туллия по мужской линии за то, что на лице этого предка красовалась бородавка величиной с горошину), я узнал много подробностей о его судебной и политической карьере, устремлениях, исканиях, заблуждениях, симпатиях и антипатиях, благородных и низменных поступках, даже о личной жизни.
Оказывается, с женой, дамой знатного происхождения, из породы тех жен, которые ставят на мужей как на козырную карту и бросают их, как не «оправдавших высокого доверия», у него складывались весьма непростые отношения. Столь же непросто было ему поладить с не лишенным амбиций младшим братом Квинтом, избравшим военную карьеру. Квинт служил под началом Цезаря в годы галльской эпопеи этого величайшего деятеля мирового, так сказать, масштаба.
Трагичной и трогательной нотой, а точнее полной светлого лиризма мелодией, звучит в партитуре жизни Цицерона тема чувств, которые он питал к своей любимой дочери Туллии, или Туллиоле («Туллочке»), как он ласково называл ее в кругу семьи.
Когда я узнал об этой семейной привязанности, в моем воспаленном воображении неожиданно нарисовался не продажный адвокат и тщеславный мастер судебных процессов, не прожженный политический интриган, не честолюбивый краснобай и эгоист, пораженный манией величия, не простодушный «мудрец», обманутый и преданный расчетливым юнцом Гаем Октавием (будущим первым римским императором Августом), а убитый горем отец, потерявший самого близкого и верного человека на свете – дочь, любившую своего отца, как «десять тысяч дочерей любить не могут»… Испытав потрясение, я даже попытался нарисовать образы скорбящего отца и любящей дочери в своем рассказе «Астура, или Недошедшее письмо»…
Словом, мне казалось, что я хорошо знаю своего персонажа благодаря написанным о нем книгам, его огромному эпистолярному наследию, его трактатам, сочиненным в стиле платоновских диалогов, его речам, произнесенным в суде. Однако я заблуждался.
Недавно, совершенно случайно я узнал, что в социальных сетях и специальной литературе Цицерона называют «первым антисемитом Древнего Рима» (вторым, оказывается, считают Тацита, третьим Ювенала и пошло-поехало). Крайне удивившись такой аттестации, я принялся выяснять, насколько обоснован ярлык, навешенный на моего героя в интернете.
О числе источников нелестного реноме можно сказать «раз, два и обчелся». Первый, наиболее солидный и научный источник – соответствующий раздел книги крупнейшего российского антиковеда С.Я. Лурье «Антисемитизм в древнем мире. Попытки объяснения его в науке и его причины» (Петроград, 1922 г.). В этом своем капитальном труде, предисловие к одному из переизданий которого написали его ученики Лия Глускина и Марк Ботвинник, Соломон Яковлевич позволил себе отнести великого оратора к бесславной когорте «наиболее ярых римских антисемитов». Второй – относительно недавняя статья Розы Ляст «Об антисемитизме Цицерона», опубликованная в общественно-политическом и литературном журнале еврейской интеллигенции из СНГ в Израиле «Двадцать два» (Тель-Авив, № 121, 2001 г.).
Погрузившись в тему, я обнаружил, что вышеупомянутые авторы основывают свое мнение об антисемитизме Цицерона всего на двух его высказываниях об иудеях. Первое допущено в речи «О консульских провинциях», произнесенной в сенате в 55 г. до н.э. Это выступление оратор впоследствии распространил в качестве памфлета, направленного против своих политических врагов Авла Габиния и Л. Кальпурния Пизона. Собственно об иудеях (и «сирийцах») в речи сказано лишь то, что эти «народы рождены для рабского состояния». Приведенное суждение вырвано из контекста и требует кратких пояснений, которые, полагаю, уместно сделать позднее.
Второй, последний, но более серьезный антисемитский выпад, оказывается, содержится в выступлении Цицерона в суде (речь в защиту Л. Валерия Флакка, 59 г. до н.э.). Вот он:

«…Следующий вопрос — о недовольстве из-за золота иудеев. Вот, несомненно, причина, почему дело это слушается невдалеке от Аврелиевых ступеней. Именно из-за этого обвинения ты, Лелий, и выбрал это место и собрал эту толпу. *Ты знаешь, как велика эта шайка, как велико в ней единение, как велико ее значение на народных сходках.* Поэтому я буду говорить, понизив голос, чтобы меня слышали одни только судьи; ведь в людях, готовых натравить иудеев на меня и на любого честнейшего человека, недостатка нет; не стану им это облегчать…
(*В сетевых статьях антисемитского толка перед предложением, заключенным в «звездочки», часто помещается фраза: «Евреи принадлежат к темной и отталкивающей силе…»
Данный, заключенный между «звездочками», фрагмент приводится в сети в варьирующихся, но близких редакциях, например, в такой:

«Каждый знает, как многочисленна эта клика, как они держатся вместе и какую мощь они могут проявлять благодаря своей спаянности».
 
На Прозе.ру в подборке Егора Баженова http://proza.ru/2017/10/29/1419 находим:

«Евреи принадлежат к темной и отталкивающей силе. Кто знает (? – А.А.), как многочисленна эта клика, как они держатся вместе и какую мощь они могут проявлять благодаря своей спаянности».

На сайте https://servicefree.livejournal.com/2316201.html читаем: Марк Цицерон (римский оратор, II век до н.э. – умиляет это «II век до н.э.», поскольку Марку было всего 7 лет от роду, когда второй век завершился):
 
«Евреи принадлежат к темной и отталкивающей силе. Кто же не знает, как многочисленна эта клика, как они держатся вместе, какую мощь они могут проявлять благодаря своей спаянности?».

А вот еще один вариант, красующийся на сайте https://lorddreadnought.livejournal.com/45748.html:
 
«Евреи принадлежат к тёмной и отталкивающей силе. Мало кто знает, как многочисленна эта клика, как они держатся вместе и какую мощь они могут проявить благодаря своей спайке!»

Хотел бы отметить, что в тексте рассматриваемой речи фразы «Евреи принадлежат к тёмной и отталкивающей силе» НЕТ, она ВЫДУМАНА).

Но вернемся к тексту второго антисемитского выпада.
… О запрете вывоза золота сенат принимал строжайшие постановления и неоднократно в прошлом, и в год моего консулата. Бороться с этим варварским суеверием было долгом строгости, презирать, ради блага государства, толпу иудеев, нередко приходившую в ярость на народных сходках, — долгом высшего достоинства…
… В каждом государстве своя религия, Лелий, у нас - своя. Когда Иерусалим был независим, а иудеи — мирными, то совершение ими своих религиозных обрядов все же было несовместимо с блистательностью нашей державы, с достоинством нашего имени, с заветами наших предков; теперь — тем более, так как этот народ, взявшись за оружие, показал, каковы его чувства к нашей державе; насколько он дорог бессмертным богам, мы поняли, так как он побежден, так как сбор дани с него сдан на откуп, так как он порабощен…» (Выдержка из речи приводится по изданию: «Вестник древней истории», 1986, № 4. С. 188—215. Перевод с латинского - В. О. Горенштейна).
Другие варианты перевода я приводить здесь не буду, поскольку, на мой взгляд, они менее точны и к тому же более тенденциозны.
 
А теперь я намерен прокомментировать некоторые пассажи, которые могут быть не ясны пытливому читателю.
Прежде всего, надо сделать ряд общих пояснений. Патриций Луций Валерий Флакк принадлежал к аристократии римского общества, он сделал карьеру в армии, дослужившись до должности легата, а затем, что называется, с головой окунулся в политическую жизнь Рима. Популярность ему принесло деятельное участие в разоблачении так называемого заговора Катилины, позволившее Флакку получить наместничество в римской провинции Азия (западная часть азиатской территории современной Турции). В то время провинции рассматривались римлянами как «поместья римского народа», что на практике выражалось в более или менее откровенном грабеже провинциального населения, благодаря которому наместник и его окружение, включая римских всадников, занимавшихся откупом «федеральных» налогов, сказочно обогащались.
Не был, по-видимому, белой вороной и Л. Валерий Флакк, коль скоро его, вернувшегося из провинции с туго набитой мошной, привлекли к суду по обвинению в незаконном обогащении и разорении провинции. Главным обвинителем в процессе выступил некто Децим Лелий* (между прочим, «близкий человек Помпея»!), ездивший в провинцию и привезший оттуда свидетелей безобразий, учиненных Флакком.
*Не могу в связи с этим не улыбнуться, читая глубокомысленные комментарии авторов сетевых антисемитских статей, поясняющих доверчивым читателям, что «Лелий – один из друзей Цицерона». Как говорится, «with friends like these who needs enemies?» (c такими друзьями и врагов не надо).

Впрочем, Цицерон и его сенатская «партия», носившая в то время неформальное название «оптиматы», отлично понимали, что на самом деле иск, инспирированный членами первого триумвирата (Цезарь-Помпей-Красс; в данном случае, видимо, Помпеем и Цезарем), носит чисто политический характер и направлен на дискредитацию и разгром той враждебной триумвирам группировки, одним из лидеров которой был Цицерон. 
На всякий случай замечу, что «трехглавое чудовище» позднее всё-таки добилось своей цели, «пробив» по инициативе народного трибуна Клодия в народном собрании постановление о лишении Цицерона «земли и воды» (высылки за пределы Италии с лишением гражданских прав и конфискацией собственности). Характерно, что за это решение Цицерон назвал римский народ "разнуздавшимся".

На первый раз с нашим оппозиционером поступили гуманно – могли ведь и просто «случайно» зарезать, как позднее зарезали его противника – популяра (сейчас бы сказали «популиста») Клодия, действовавшего не только в собственных интересах, но и в интересах и на деньги Цезаря, погрязшего тогда в покорении «косматой» Галлии.
Отсюда понятно, почему Марк Туллий взялся выступить в суде на стороне пропретора Флакка, правда, в качестве его второго защитника (первым был авторитетнейший и почтеннейший оратор Квинт Гортензий).
Анализ выступления Цицерона в прениях сторон показывает, что он следует обычной тактике того времени, определяемой термином «диффамация», что в буквальном переводе означает «обесславливание», очернение стороны обвинения, включая свидетелей, представленных этой стороной, и, наоборот, всяческое восхваление подзащитного, его деяний и его славных предков.
Так, второй защитник обвиняемого не преминул напомнить суду о том, что второй обвинитель (некто Г. Апулей Дециан) приходится сыном Гаю Апулею Дециану - преступнику и предателю римского народа, осужденному по закону об «оскорблении величия» (этого самого народа) и переметнувшемуся к злейшему его врагу – понтийскому царю Митридату*.
*Другим примером дискредитации Цицероном представителя обвинения в ходе судебного процесса служит фрагмент его речи в защиту М. Фонтея, в которой оратор допустил двусмысленную остроту в адрес матери обвинителя, намекнув на то, что она содержала дом терпимости, а когда разорилась, сама стала содержанкой (Цицерон, Речь в защиту Марка Фонтея, IV.10).

Затем, разбирая жалобы этнических общин, населявших многонациональную провинцию Азия (азиатских греков, лидийцев, мисийцев, фригийцев, карийцев), на действия экс-наместника, Цицерон не скупится на оскорбительные насмешки в адрес этих народностей:
дескать, азиатским грекам свойственны «врождённое легкомыслие и взращённое воспитанием тщеславие…, по части же добросовестных свидетельских показаний и по вызываемому ими доверию греки немногого стоят»; они, оказывается, в суде следуют принципу «свидетельствуй ты за меня, а я за тебя»; «для них присяга это шутка, свидетельское показание – игра… С какой лёгкостью греки подписывают фальшивые счета!».

"Действительно, как можно относиться к свидетелям из азиатских греков, называвших кровожадного царя Митридата, по призыву которого в Азии перебили чуть ли не 80 тысяч римлян, «богом, отцом, спасителем Азии»? – могли бы подумать судьи, выслушав эти пассажи цицероновой речи.
 
В других своих речах оратор клеймил «других» греков: родосцы, оказывается, жестоки, сицилийцы склонны сутяжничать и хитрить, александрийцы – сплошь наглецы, лжецы, бестолочи. Даже материковые греки не без греха: афиняне непостоянны, а спартанцы, видите ли, не свободны от недостатков. Выслушав эту тираду, кто из добропорядочных римлян станет доверять свидетелям-грекам!?
Странно, что современные греки почему-то не обижаются на антигреческие выпады знаменитого оратора (неужели потому, что азиатских, александрийских и сицилийских греков теперь нет и в помине?).

Разумеется, наш оратор не может не лягнуть и остальных насельников провинции Азия. Насчет фригийцев он приводит поговорку «битый фригиец лучше небитого», а в отношении карийцев пословицу «если хочешь рискнуть, свяжись с карийцем». Далее Цицерон утверждает, что мисийцев в Азии презирают все, и потому выражение «последний из мисийцев» означает «самый презренный человек в мире».
«… А что сказать о Лидии? – вопрошает оратор. - Кто из греков когда-нибудь написал комедию, в которой раб, главное действующее лицо, не был бы лидийцем? Итак, оскорбляем ли мы вас (т.е. свидетелей обвинения – А.А.) тем, что решили опираться на ваше собственное суждение о себе?..»*
*В 69 г. до н.э. Цицерон защищал в суде наместника провинции Нарбонская Галлия Марка Фонтея, который довел до обнищания подчиненные римлянам местные галльские общины, обременив их тяжелые повинностями. Галлы пожаловались на Фонтея одному из своих племенных вождей, имевшему влиятельных покровителей в Риме. В итоге на Фонтея подали в суд, обвинив  в вымогательстве и ряде других злоупотреблений.
Цицерон, взявшийся защищать Фонтея, по привычке прибег к испытанному приему диффамации, обозвав галлов «большими любителями вина» и «изобретателями других напитков в том же роде». Намекая на то, что инициаторами иска на Фонтея явились рядовые галлы, Цицерон «на полном серьезе» уверяет судей: «нередко ум людей низших слоёв (в галльских общинах – А.А.), притуплен постоянным пьянством».
Ну как, мол, после этого относиться к обвинению, основанному на показаниях каких-то тупоголовых враждебных иностранцев и при том алкоголиков?! Как можно вообще доверять этому народу? Тем более, что галлы, дескать, «не соблюдают святость клятвы в своих свидетельских показаниях» и «не испытывают страха перед бессмертными богами». Однако нашему оратору и этого мало, он лишь переводит дух, после чего припоминает судьям, что римский народ долго и упорно воевал с галлами, отражая их варварские набеги: «лишь недавно (они – А.А.) были покорены нашими полководцами, недавно были укрощены оружием, недавно дали нам повод к триумфам и победным памятникам, недавно были в наказание лишены земли и городов по распоряжению сената — отчасти даже сразились с самим М. Фонтеем и лишь благодаря его полной трудов и лишений деятельности признали власть и господство римского народа».*
* Как сказано в одном из комментариев к этой речи, «даже современные французы, вообще доброжелательно относящиеся к Цицерону, в этом случае из патриотизма взяли сторону его врагов». И смех и грех.

Здесь Цицерон прямо не говорит, что галлы – народ, «созданный для рабства», но очень близок к тому, что он впоследствии скажет об иудеях и сирийцах.

Тут пытливый читатель может спросить: «А причем здесь евреи и упомянутое в речи «золото иудеев»?» Ответ прост – в провинции Азия проживала довольно крупная (численностью в несколько десятков тысяч человек) иудейская община. По сообщению Иосифа Флавия, ежегодно каждый иудей (мужчина старше 13 лет) диаспоры вносил в общую кассу взнос, составлявший две драхмы (полшекеля), на нужды иерусалимского храма.  Сбор и вывоз пожертвований на эти цели производился среди всех иудеев диаспоры в Италии и провинциях по специальному решению римского сената. Налицо явная правовая коллизия: с одной стороны, вывоз «валюты» сенат запретил, но «валюты иудейской» вроде как разрешил (Флакк мог не знать о том исключении, которое сенат сделал в отношении «золота иудеев»).
Как видим, оскорбив представителей коренного населения провинции Азия, а в другой, не рассматриваемой нами части речи опровергнув их обвинения, Цицерон переходит к «еврейскому вопросу». Но что значит «недовольство из-за золота иудеев»? Кто, собственно, недоволен?
В оригинале речи находим латинское слово invidia – зависть, ненависть, ревность. Из контекста видим, что Флакк реквизировал храмовые деньги, собранные «азиатскими» иудеями, что и вызвало их «недовольство», или, как переводят многие «ненависть». Однако комментаторы считают, что зависть/ненависть к еврейскому золоту питал наместник, недовольный тем, что такие большие деньги утекают у него между пальцами. Сторона защиты, ссылаясь на недавнее постановление сената о запрете вывоза «валюты» за границу, оправдывает реквизицию Флакка – ведь Иудея была в то время формально не зависимым от Рима государством.
Далее Цицерон докладывает судьям, что раскусил хитрость Лелия, организовавшего слушание дела невдалеке от Аврелиевых ступеней. Для неискушенного читателя непонятно, какую опасность несли эти Ступени для судебного процесса и лично для Цицерона.
Оказывается, разбирательство дела Флакка проводилось в так называемом Аврелиевом трибунале, сооружении, построенном в восточной части Форума на средства консула 74 г. до н.э. Аврелия Котты и напоминавшем античный театр с расходящимися веером скамьями для зрителей и судейскими креслами в проскениуме.
В речи в защиту Авла Клуэнция (66 г. до н.э.) Цицерон говорит:
«…как только обвинитель сгонял на них (на Ступени – А.А.) возбужденную толпу, не было возможности, не говорю уже — защищать обвиняемого, нет, даже встать для того, чтобы произнести речь ...»;
а в речи «О своем доме» (57 г. до н.э.) он обрушивается на оппонента:
«…Когда ты открыто вербовал на Аврелиевом трибунале, не говорю уже — свободных людей, нет, рабов, созванных тобой со всех улиц, ты тогда, видимо, не готовился к насильственным действиям!»;
наконец, в речи в защиту П. Сестия (56 г. до н.э.) он сообщает:
« … (На Аврелиевых ступенях – А.А.) под предлогом учреждения коллегий вербовали рабов... и призывали к насилию, к стычкам, резне и грабежу…»
Итак, мы начинаем понимать, что Ступени являлись традиционным местом сбора римского люда, рабов, вольноотпущенников, праздношатающихся, горлопанов, просто зевак и всякого сброда, желавших развлечься сценами политического противоборства между оптиматами и популярами. Когда разного рода демагоги и авантюристы типа Клодия, коих тогда в Риме было немало, хотели заручиться поддержкой толпы, они выбирали для этого именно Аврелиевы ступени.

А теперь мы подходим к главному антисемитскому фрагменту цицероновой речи, который не грех процитировать еще раз:


«Именно из-за этого обвинения ты, Лелий, и выбрал это место и собрал эту толпу. Ты знаешь, как велика эта шайка, как велико в ней единение, как велико ее значение на народных сходках. Поэтому я буду говорить, понизив голос, чтобы меня слышали одни только судьи; ведь в людях, готовых натравить иудеев* на меня и на любого честнейшего человека, недостатка нет; не стану им это облегчать...
 

*Здесь я вновь вынужден сделать примечание, поскольку в этом месте оригинала нет слова «иудеев», а употреблено указательное местоимение istos – «этих» (оригинал: neque enim desunt qui istos in me atque in optimum quemque incitent – вариант перевода: «ибо нет недостатка в тех, которые подстрекают этих против меня и против каждого из лучших граждан»); среди комментаторов фрагмента высказывалось мнение, что под «этими» Цицерон имел в виду иудеев-вольноотпущенников, имевших доступ к участию в народных сходках и голосованию в народном собрании


...О запрете вывоза золота сенат принимал строжайшие постановления и неоднократно в прошлом, и в год моего консулата (63 г. до н.э. – А.А.). Бороться с этим варварским суеверием (сбором и передачей денег для нужд Иерусалимского храма – А.А.) было долгом строгости, презирать*, ради блага государства, толпу иудеев, нередко приходившую в ярость на народных сходках, — долгом высшего достоинства...»


*Еще одно примечание: в оригинале употреблен глагол contemnо – не уважать, не обращать внимания, игнорировать; некоторые комментаторы полагают, что «презирать» - в данном контексте слишком сильно сказано


Любознательный читатель не может здесь не воскликнуть: «Как, неужели в Риме эпохи Поздней республики проживало столько иудеев, что они собирались в столице «толпами» и, более того, являлись полноправными римскими гражданами, участвуя в работе народного собрания – этого важного республиканского института, в рамках которого избирались все главные магистраты государства – консулы, преторы, эдилы, квесторы, наместники провинций?!»

Вынужден признать, что ответить на этот вопрос с позиций строгой исторической науки нелегко. Но попробуем разобраться. Скорее всего, иудейская диаспора в Вечном городе возникает не раньше II в. до н.э. Помянутый нами авторитетный отечественный антиковед С.Я. Лурье пишет:
«О еврейском населении Древнего Рима первые письменные сведения появляются в середине II века до н.э. Еврейские купцы приплывали в Рим из Александрии, крупнейшего центра средиземноморской торговли, в котором проживало немало евреев. По большей части это были не ортодоксальные иудеи, а эллинизированные, покинувшие землю предков ради жизни в этом античном мегаполисе». Рим в то время регулярно импортировал из Египта хлеб, шедший на раздачи римскому плебсу.
С того же века, точнее с  161 г. до н.э., берут начало официальные межгосударственные отношения между Римской республикой и Иудеей Маккавеев. В Ветхом Завете это, кстати, описывается в следующих тонах:
 «Тогда избрал Иуда [Маккавей] Евполема… и Иасона… и послал их в Рим, чтобы заключить с ними (римлянами – А.А.) дружбу и союз; и чтобы они сняли с них иго, ибо они видят, что Еллинское царство (Сирия Селевкидов – А.А.) хочет поработить Израиля. Итак, они отправились в Рим, хотя путь был очень долгий, и вошли в собрание совета (на заседание римского сената – А.А.) и, приступив, сказали: Иуда Маккавей и братья его и весь народ Иудейский послали нас к вам, чтобы заключить с вами союз и мир и чтобы вы вписали нас в число соратников и друзей ваших» (I Макк, 8:17—20;  далее в Библии приводится текст договора о дружбе и взаимопомощи между двумя государствами.

Впрочем, позднее римлянам стало не до своих новых союзников. Им пришлось подавлять восстания в Македонии, Испании, Малой Азии и на Сицилии, а также добивать Карфаген. А тут еще обезземеливание тружеников римского села привело к реформам братьев Гракхов…
На этом масштабном историческом полотне мы с удивлением обнаруживаем загадочный мазок, представленный эдиктом претора по делам иностранцев Гн. Корнелия Сципиона (139 г. до н.э.) об изгнании из Рима «халдеев» за обман простого народа «весьма темными прорицаниями». Преторский эдикт предписывал также «возвратиться домой», т.е., как мы бы сейчас сказали, на историческую родину, «тем, которые притворным почитанием Юпитера/Зевса Сабазия старались повредить обычаи римлян» (источник - Валерий Максим, «Об изречениях и достопамятных делах», Глава III, 1772, 62). В Электронной еврейской энциклопедии (ЭЕЭ) это сообщение римского писателя (жил в первой половине I в. н.э. при императоре Тиберии) почему-то трактуется таким образом, что претор изгнал из Рима «всех евреев, не имевших римского гражданства».
Поскольку мне не удалось погрузиться глубже в исторические дебри данного вопроса и выяснить основания для трактовки, приведенной в ЭЕЭ, могу лишь предположить, что Валерий Максим обозвал Сабазием иудейского бога Яхве (иудеям ведь запрещалось называть вслух имя Господа). Таким, заимствованным у греков именем, римляне, слабо разбиравшиеся в восточных религиях, называли верховного бога, которого почитали различные варварские племена, обитавшие к востоку от Италии, включая абсолютно чуждых римскому народу и презираемых им фригийцев и сирийцев. К тому же этноним «халдеи» можно как-то связывать с далекими предками сынов Израиля в силу того, что внук Ноя и отец Авраама, библейский персонаж по имени Фарра, происходил из города Ура Халдейского.
 
Так вот кто, если верить ЭЕЭ, оказался первым антисемитом Римской республики! Нет, граждане, это вовсе не Цицерон, а Гней Корнелий Сципион (то ли Испанский, то ли Гиспалльский), представитель знатного, этрусского по происхождению, семейства Сципионов, из которых, между прочим, вышли два Публия – Африканский,  победитель Ганнибала, и Назика Серапион, палач своего двоюродного брата, Тиберия Гракха…
Впрочем, Зевс (пусть даже Сабазий) с ним, вышеупомянутым претором, изгнавшим бедных иудеев с халдеями из Рима. Откуда они, да еще в таком множестве, взялись в Городе позднее? Историки отвечают на этот вопрос так: 
«Во время третьей войны Рима с Митридатом в Палестине происходила борьба между фарисеями, сторонниками первосвященника Гиркана, и приверженцами Аристобула, брата Гиркана. Легаты Помпея Габиний и Скавр взяли сторону Аристобула, но Помпей, прибывший в Палестину в конце 65 г. до н.э., поддержал кандидата фарисеев. Партия Аристобула подняла восстание, но была побеждена, Иерусалимский храм был взят после осады. Помпей вошел в святая святых храма Яхве, но пощадил его сокровища (см. Иосиф Флавий, Иудейская война, 1, 7, 6)».
Иудеи-сторонники Аристобула, плененные тогда армией выдающегося римского полководца Гн. Помпея по прозвищу Великий, были вывезены в Рим, где их продали в рабство. Сколько их было, Иосиф Флавий не сообщает, пало же от мечей легионов Помпея, а после него – Габиния, в общей сложности около 17 тысяч человек. Однако, сообщая о пребывании одного из убийц Цезаря, Кассия, в Иудее (около 52 г. до н.э.), историк пишет, что Кассий «обратил около 30000 иудеев в рабство» (что вовсе не означает, что всех их вывезли в Рим). Однако всё это было после 59-го года – года выступления Цицерона в защиту Флакка…
 
- Послушайте! – воскликнет вдумчивый читатель. – Но ведь с конца 65 г. до н.э., когда «аристобульцев» взяли в плен, до 59 г. до н.э., когда Цицерон выступал перед судьями на Аврелиевых ступенях, прошло каких-то пять лет. Неужели за этот короткий срок рабы-иудеи сумели получить римское гражданство и, наводя шорох в народном собрании, влиять на внешнюю и внутреннюю политику мировой державы? Да и сколько было этих бедолаг,  оказавшихся на невольничьем рынке в Городе?

Мне кажется, что любой специалист по истории Древнего Рима ответит на первый вопрос отрицательно. Правда, некоторые сетевые «знатоки», пытаются уверить нас в том, что пленение имело место в 66 г., что из иудеев получались никудышные рабы, отказывавшиеся работать по субботам и приносить жертвы на алтари языческих богов; что перепродать их было невозможно, поскольку слухи о специфике рабов-иудеев распространились по Городу в мгновение ока; что часть порабощенных выкупили их соплеменники-торговцы; что у римлян-горожан был обычай давать вольную рабу после того, как он прослужит у господина определенный срок, как правило, семь лет (66-59=7), но «аристобульцам», мол, вольную давали досрочно – ведь они были «плохими» рабами.
 
Как хотите, но приведенные «знатоками» доводы кажутся мне натянутыми и лично меня не убеждают. Вместе с тем я знаю, что рабы, отпускаемые на свободу в Риме, становились римскими гражданами и имели право голосовать в народном собрании (такого права их лишили только в I в. н.э., но тогда этот республиканский институт превратился в фикцию и ничего не решал, или решал формально)...

Да, соглашусь, сам Овидий в своем «Искусстве любви» не рекомендовал затевать шашни в субботу, «когда в семидневный черед все дела затихают,/И палестинский еврей чтит свой завещанный день» (Ars am. I, 415—416). Но он родился в год трагической гибели Цицерона, выступившего с речью в защиту Флакка лет за 15 до рождения «третьего поэта Рейха». Хотя... в одной из сатир «второго поэта», Горация ((Sat. I, 9).), родившегося в год пленения «аристобульцев», мы не без изумления наталкиваемся на диалог:

«… - О, ты ведь говорил, что хотел обсудить со мной наедине что-то конфиденциальное.
— Я помню, но давай перенесем это на более удобное время; сегодня тридцатая суббота* — ты же не хочешь оскорбить обрезанных евреев?
 — Вообще-то, — сказал я, — я [их] религией не интересуюсь.
— Ну а я да; я не так крепок, я лишь один из многих. Извини, в другой раз поговорим…»
* Отчего суббота именуется у Горация тридцатой,  современная наука не в курсе.

Мне кажется, теперь становится понятным, почему философ-«антисемит» Сенека Младший имел в виду иудеев, сочинив крылатую фразу «Побежденные диктуют законы победителям» (Victi victoribus leges dederunt).

Остается признать, что в середине I в. до н.э. в Риме существовало влиятельное иудейское лобби, сформировавшееся главным образом из представителей диаспоры (египетской, греческой и азиатской), многие из которых могли похвастаться полным римским гражданством. Во всяком случае, историкам известно, что свободные иудеи предпочитали тогда селиться на правом берегу Тибра, где возникло настоящее еврейское гетто (в нейтральном смысле этого термина).
Ученым известно также, что в 4 г. до н.э. в Риме проживало около 8 тысяч иудеев-мужчин, а в 19 г. н.э. четырех тысяч иудеев заставили поступить на военную службу и отправиться на Сардинию для борьбы с местными повстанцами (остальных, независимо от того, граждане они были, или нет, выслали из Города).
 
Отношение коренных римлян к иноземцам было, мягко говоря,  настороженным (понаехали тут!). Когда «римский антисемит № 3», Д. Юний Ювенал,  проливает слезы по поводу осевших в Городе «ахейцев» и плачет по поводу «греческого Рима», признавая при этом, что греческая община в столице «невелика», могут ли удивлять его слова об иудеях, как о народе пьяниц и распутников?
Точно так же: могут ли покоробить нас слова Цицерона о «шайке», которую многочисленные политические противники «честнейшего» оратора готовы натравить на него?
 
Да и откуда взялась эта «шайка»*, если в оригинале мы имеем слово manus (кисть руки, рука; сила; власть; группа, отряд;  рукопашная схватка, свалка; борьба; деяние; искусство; банда, шайка – это лишь девятое по употребительности значение рассматриваемого слова; ход или бросок в игре)?
*Обращает на себя внимание сочиненное переводчиками созвучие «шайка-спайка»; этого цветка красноречия нет в оригинале, где пресловутое manus сочетается с сoncordia (согласие, единодушие, сочетаемость кого-то/чего-то с кем-то/чем-то)

По моему мнению, переводчики намеренно усиливают смысл сказанного Цицероном, скорее всего имевшим в виду не свору разбойников и грабителей, а толпу (группу) негодующих римских иудеев, которые в своем религиозном рвении могли забросать его камнями за то, что он посмел защитить человека, конфисковавшего храмовые деньги.
 
На мой взгляд, все эти злобные цицероновы инвективы против евреев если и выходят за рамки обычной ксенофобии римлян, то главным образом потому, что иудейская община оказалась в то время самой многочисленной и сплоченной в Вечном городе.
Не кажутся мне кощунственными и отдающими шовинизмом слова Цицерона об иудейской религии, в суть которой он, как и большинство римлян, не стремился вникнуть, высокомерно считая ее «несовместимой с достоинством нашего имени, с заветами наших предков».
Не будем забывать, что Цицерон искренне верил в отеческих богов, в особенности почитая Минерву, хранительницу общины квиритов (римских граждан), на алтарь которой во время квинкватрий (празднеств в честь этой богини) он никогда не забывал приносить положенные жертвы – просеянную муку, свежие розы и молоко. Понятен и вытекающий из его религиозности аргумент, с помощью которого он обосновывает свое презрение к иудеям: ведь им не помог столь почитаемый ими Бог. «… Насколько он (иудейский народ – А.А.) дорог бессмертным богам, мы поняли, так как он побежден, так как сбор дани с него сдан на откуп, так как он порабощен». 

Кстати, этот же аргумент Цицерон предъявляет в своей речи о консульских провинциях, называя иудеев и сирийцев «народами рожденными для рабского состояния»: раз они побеждены и порабощены римлянами, значит, их боги (и религия) никуда не годятся*.
*Кратко о контексте, в котором звучит выпад против иудеев и сирийцев. В своей речи Цицерон выступает в поддержку «откупщиков» (так называемых публиканов), бравших на откуп государственные доходы в виде налогов и пошлин, подлежащих взиманию с населения провинций. Разумеется, откупщики свирепствовали в провинциях, включая отнюдь небедную провинцию Сирия, и полузависимую Иудею, нещадно обирая местное население. Откупщиками/публиканами были в подавляющем большинстве случаев римские всадники, из сословия которых происходил Цицерон. По сословно-нравственным понятиям древнеримской общины, оратор был обязан всячески поддерживать своих «коллег», даже несмотря на то (скорее, тем более), что ему удалось перейти в высшее сословие сенаторов. Поэтому Цицерон всегда и везде старался оказывать услуги римским всадникам, а те всегда и везде горой стояли за своего человека в сенате.

Тут будет уместно вспомнить выпады оратора против галлов, допущенные им в речи в защиту М. Фонтея:
«… Разве можно поставить на одну доску галла, какова бы ни была его знатность, не говорю уже: с теми величайшими мужами нашего отечества, но хотя бы только с самым низкопоставленным римским гражданином?.. До какой степени они отличаются от других народов своими нравами и обычаями, видно по следующему: другие народы в войнах защищают свою религию, они — нападают на религию других; другие народы, ведя войну, просят мира и прощения у бессмертных богов, они, напротив, вели войны с самими бессмертными богами…»

Выходит, прежде чем стать антисемитом Цицерон уже побывал в гнусных обличиях антигалла, антиэллина, антифригийца, анти-… кого угодно, кроме разве «самого низкопоставленного римского гражданина», если тот, конечно, не иудей по национальности.
 
Сказать о том, что Цицерон был сложной, противоречивой личностью, значит изречь банальность. Всю свою жизнь он пытался совместить истинно римскую добродетель со стремлением к первенству, и это в эпоху острейшего кризиса системы ценностей, унаследованной от суровых предков. В годы жизни Цицерона рушилось величественное здание Римской республики, под обломками которого гибли высокие идеалы лучших представителей ожесточившихся друг против друга сословий: сенаторов, всадников, эрарных трибунов (небогатая часть «среднего класса» римского общества), праздного и продажного плебса. Недаром Цезарь цинично называл современный ему римский народ «подонками Ромула».

Римляне, относительно небольшая, но крайне энергичная и сплоченная городская община, в бесконечных войнах, захватившая и подчинившая себе огромные пространства orbis terrarum (круг земель), опоясывающий Средиземноморье, превратилась на рубеже эр в заложника собственной агрессии, в огромное многонациональное государство, в рамках которого римский элемент постепенно утрачивал господствующее положение. Цицерон, конечно, не мог предвидеть, что через пару столетий представители презираемых им побежденных народов станут управлять «непобедимым Римом». Это было дано разглядеть только век спустя Сенеке, наставнику Нерона.
 
Среди римских императоров варварского происхождения начиная с третьего века находим выходцев из «пьяниц-галлов» (Кар, Авит), дремучих фракийцев (Максимин, Хлор), грубых насельников дунайских и африканских провинций (Проб, Диоклетиан, Галерий, Лициний, Эмилиан) и, конечно, семитов, куда же без них. Так, Септимий Север и его сын Каракалла вели свой род от покорившихся римлянам граждан Карфагена; Филипп был арабом, а Гелиогабал и Александр Север происходили из «созданных для рабства сирийцев».
 
Возвращаясь к оценке личности знаменитого оратора, отмечу споры, ведущиеся по «проблеме Цицерона» среди специалистов: «Какой же из двух Цицеронов подлинный – защитник высоких духовный норм государственной жизни, самый красноречивый моралист из римских политиков, творец возвышенного республиканского идеала, который веками вдохновлял борцов за свободу и торжество права, или хитрый и трусливый интриган, лицемерный декламатор, в лучшем случае наивный политик, а в худшем – корыстолюбец, обуреваемый непомерным тщеславием»? - вопрошает, например, отечественный историк, доктор, профессор Г.С. Кнабе.

Не претендуя ни на полноту ответа на поставленный уважаемым цицероноведом вопрос, ни на обвинения Цицерона в антисемитизме, с которым выступают, как правило, те, кто болезненно воспринимают поношения в адрес только того народа, к коему принадлежат, отвечу словами Гамлета о своем отце:
 
«Он человек был в полном смысле слова».
 
Именно с Цицероном связывают латинское понятие humanitas – человеческая природа, человеколюбие, гуманность, доброта, благожелательность, человеческое достоинство, образованность, культура. У Цицерона под humanitas, уверяют нас  специалисты, понимается «определенное сообщество, как цивилизованная форма человеческого общежития, противоположная «варварской».
Да, он был человеком с присущими человеческой природе достоинствами и недостатками; человеком своего времени, переломной исторической эпохи, в которой погибло «общее дело» римских граждан. За него, за республиканские идеалы тщетно пытался бороться Цицерон. Но он не принадлежал к числу тех, кто опережает время.

Среди его сограждан презрительное отношение к побежденным варварам (азиатским грекам и прочим азиатам, македонянам, галлам, иберам, уроженцам Северной Африки, сирийцам, даже к соплеменникам латинам и остальным италикам, при жизни Цицерона с оружием в руках добившимся от Рима права влиться в «общину квиритов») и их богам считалось проявлением здорового римского патриотизма (то же можно сказать о Таците, Ювенале и прочих римских «интеллектуалах»).
Уважения или, по крайней мере, снисхождения, как полагали образованные римляне, были достойны только балканские греки. Да и то не те "выродившиеся  гречишки", которые в годы жизни Цицерона населяли римскую провинцию Ахайя (материковую Элладу) и которых сам оратор называл «плохими», а их великие предки, создавшие блестящую цивилизацию, воспринятую к рубежу эр «подонками Ромула».
 
Цицерон, наставниками которого были ученые греки (например, Федр, Филон, Диодот), не скрывал, что его мировоззрение (в том числе и отношение к иудеям) сложились под воздействием греческих учений и учителей. Он писал брату Квинту: «мы, как мне кажется, особенно обязаны этому народу (грекам – А.А.), ибо по отношению к тем самым людям, на учениях которых мы воспитались, мы стремимся выказать то, чему научились у них».

С высот сегодняшнего дня легко клеймить Марка Туллия за его «антисемитизм» и прочие «антинародные» высказывания. Труднее понять античность, а вместе с ней мироощущение и поведение людей, живших в те далекие времена. А ведь «понять – значит простить». Недаром тот, кого Цицерон считал своим врагом и который подстрекал авантюриста Клодия на то, чтобы он «укоротил один длинный язык в Риме», признавал впоследствии:
 
«Его триумф и лавры достойнее триумфа и лавров полководца, ибо расширивший пределы римского духа предпочтителен тому, кто расширил пределы римского господства».

- Кто это сказал? – спросите вы.
- Кто же, как не Гай Юлий Цезарь, - отвечу я и добавлю: - А его внучатый племянник, предательски сдавший Цицерона Марку Антонию, добивавшемуся убийства насолившего ему оратора, на старости лет признал: «Что правда, то правда — ученый был человек и горячо любил отечество».

Что же, оставим семитам антисемитское, а французам антигалльское. Лично мне всё равно симпатичен тот, память о котором уже третью тысячу лет хранит неблагодарное человечество. Да, на подмостках жизни, посреди ее «свинцовых мерзостей», он выступал с красивыми речами, писал красивые трактаты, а за кулисами жизни нередко вел себя не так, как следовало из его речей и трактатов. Но ценен он «матери истории» прежде всего за свой вклад в идейную сокровищницу человечества, за нравственно-социальное учение, созданное им и воспринятое представителями последующих поколений европейцев, – отцами христианской церкви (Лактанций, Амвросий, Иероним) и титанами Возрождения (Петрарка, Маккиавелли, Эразм, Бэкон).
 
Не будучи самостоятельным философом, Цицерон сумел заставить истинных философов уважать себя. Не Иммануилу ли Канту принадлежит изречение «Чтобы научиться истинной популярности, нужно читать древних, например философские сочинения Цицерона»? В Новое время Европа передала эстафету памяти этого мыслителя остальному миру...
 
Поскольку литература, посвященная Цицерону необозрима, позвольте мне закончить сей безнадежный труд следующей, довольно спорной и неоднозначной оценкой, данной в середине прошлого века американским исследователем Ф. Уилкиным:

«Если гуманизм еще не исчез с лица земли, то это потому, что были и есть Цицероны, Катоны и Черчилли, которые имели достаточно мужества, чтобы восстать против Помпеев, Цезарей и Гитлеров».