Толин Новый год

 

Толик допивал графин с ледяной водкой. Спасибо Надюхе, или, как говорили уважительно поварихи, Надежде Сергеевне, начальнику производства ресторана «Невский». По Толиному телу разлилось приятное тепло, и он думал о Наде, Наденьке или просто Надежде – «компасе земном». Так Толик называл свою подругу в минуты нежности. Хорошая она тётка, думал Толя, добрая, порой даже чересчур. Хотя, Толина мысль продолжала анализировать Надежду Сергеевну, доброта свойственна всем русским женщинам из маленьких провинциальных городов и деревень.  А Надюха была из «лимиты», пусть и прошло больше двадцати лет, как она очутилась в большом городе, но вологодский говорок у неё остался.
На тарелке перед Толей лежала очень неплохая закуска. Несколько ломтиков слабосоленой сёмги, немного красной икры, крупные оливки. Сбоку на блюдце заботливая Надя положила порезанный лимон. «Жизнь хороша, если пьёшь не спеша», - подумал Толя, наливая в хрустальную стопку очередные пятьдесят.
- Ну, как ты, Толенька? Полегчало? – на кресло рядом с ним села Надя.
- Угу, уф… - Толя зажмурил глаза после выпитой стопки, - да, отпустило маленько.
- Как же тебя, сволочи, - Надя погладила его по голове, - понаедут в Ленинград уроды деревенские, шпана разная.
- Да ладно, Надь. Шрамы украшают мужчину. Я же мужчина, а, Надь? – Толя попытался ущипнуть крепкое женское тело под большой грудью.
- Да ну тебя!  Украшают… вот так дадут по башке, вроде ничего, а на третий день раз, и кровоизлияние. Ты, Толик, сходи сегодня в поликлинику. А перед ней в травму, пусть побои зафиксируют. И в милицию, в милицию заявление пиши! Пусть этих козлов найдут!
Толя криво ухмыльнулся, - Ну вот ещё, Надя, с ментами связываться… Они меня сами и виноватым сделают. Что делал там, в арке дома на Невском проспекте, а, Анатолий Петрович? Да ну это всё, - Толик махнул рукой и налил себе водки.
- А что ты там делала, Толя? Ну-ка, ну-ка, расскажи…
- Двух бундесов хотел отработать, что ещё можно делать на Невском проспекте? Только  зря время потратил и вот… по жбану получил.
- Эх, Толик, Толик… Анатолий! Взрослый мужик, а всё, как мальчик бегаешь. Ты бы на работу устроился, по специальности бы, а? – Надя пристально посмотрела в лицо Толику.
- По специальности говоришь? Ага, возьмут меня по специальности… то есть возьмут, конечно, на рейсы по Волге, например, или просто на берегу груши околачивать… Меня ж по статье выгнали, Надя.
- Ты, Толик, много хотел. Быстро и много. Вот тебя и турнули. Ещё и конфликт устроил, как ты сам рассказывал. Конфликтный ты, Толик, справедливости везде ищешь. А жизнь штука такая, несправедливая. Да ты и сам это знаешь, только всё бодаешься. Ладно, пойду на кухню. Тебе сейчас харчо принесут. Поешь и давай, уходи. Начальство скоро будет, по залу пройдутся, а тут ты с такой физиономией, - Надя вздохнула и пошла своей величавой походкой к дверям на кухню.
Толя посмотрел на графин. Оставалось еще на три стопки. Нормально. Посижу, подумал он, и надо двигаться к себе, на Обводный. Подумал, что надо, наверное, Надю послушать. Чего он носится оленем по жизни. Кому это нужно? Потом подумал, что ему и нужно. Деньги, деньги решают всё в этой жизни. Он не рассказывал Наде, что занимается валютой. Зачем? Она женщина тревожная, будет ещё больше беспокоиться о нём. Это не Вера из «Кавказского», та хищница. Как радуется Толиным подаркам. А в глазах только деньги. Да, там характер другой. Вера была любительницей обсчитывать поддатых посетителей. Ресторан «Кавказский» на углу Невского и Плеханова был ещё тем местом. Разгуляево там было практически каждый вечер. Толик вспомнил эпичную драку с дагестанцами два года назад. Он сидел с партнёрами по валютному бизнесу. Культурно отдыхали – коньяк, шашлыки, хачапури хорошие были, это Толик запомнил. Драка началась у туалета. Двое кавказских мужчин начали бить Коляна, закадычного Толиного друга. Поначалу никто и не понял, из-за чего вся эта заварушка началась. Потом, когда они возвращались по Плеханова к ресторану, Коля рассказал, что к нему привязался невысокий дагестанец с небритой физиономией и предложил купить его, Колины солнцезащитные очки. Он, может быть, и продал бы их, но это был подарок от одной страстной итальянки, с которой у Коли был скоротечный роман. Подарок, никак не для перепродажи. Коля не согласился, кавказец настаивал, предлагая, как понял Толян, нормальные деньги. Тридцать, потом пятьдесят рублей. В общем, слово за слово, кое- чем по столу, и конфликт образовался очень быстро. Точнее, драка. Но горячие парни из Махачкалы не знали, что в зале «Кавказского» в этот вечер гуляли валютчики, то есть Толя и Коля были не одни. Сработала цеховая солидарность. В общем, всё завершилось, как говорил преподаватель истории в школе, славной викторией. Очки и Колю отбили, а в качестве трофеев досталась  кожаная сумка одного из гостей Ленинграда, где лежали сто семьдесят рублей, два яблока и карта-схема общественного транспорта. Деньги были отданы Вере, за неоплаченный кавказский ужин  и в качестве компенсации за сломанный стул. Который, как понял Толя, сломал об спину одного из горячих мужчин Гоша, здоровенный парень с румянцем на щеках.
Принесли харчо. Толя попробовал ложку. Как обычно, на высоте. Горячо и терпко. Он любил густые наваристые супы. Выпил и решил не спешить. Пусть остынет немного. Ну и что с того, что начальство должно придти? Что, в баре нельзя сидеть людям со слегка отрихтованным лицом? Покажите это в правилах советской торговли. Нету, нету таких правил. У нас, как думал Толя, в советском обществе все равны. Ну, или почти все. Толик прочёл в машинописной копии роман «Скотный двор», поэтом мог размышлять достаточно критически. Да, жизнь несправедливая штука. Порой чересчур. Он очень хотел вырваться из монотонных будней, как  он сам про себя называл начало своей жизни. Родители, инженеры с «Кировского завода», рядовое детство, школа, кружки. В начале авиамоделизма, потом секция самбо в ДК на Стачек. Всё прилично и традиционно, как в миллионах советских семей. Маленький Толя думал, что это и есть такая нормальная жизнь, имеющая, конечно, свои огорчения, но в целом радостная и уютная.
Всё изменилось, когда Толе было 13 лет. К ним в гости приехал двоюродный брат отца, энергичный моряк торгового флота. Шумный, весёлый, человек – праздник. Таким его запомнил Толя. Больше он никогда его не видел. И в семье старались говорить о нём вполголоса. Двоюродный брат оказался невозвращенцем, дезертиром, как презрительно говорил папа. В Марселе брат сошёл на берег, и больше и не вернулся на корабль. Через два дня поисков капитан и команда узнали, что он попросил политического убежища и французы его предоставили.
В общем, про дядю старались не вспоминать.
Его приезд запомнился Толику надолго, если не навсегда. Дядя подарил отцу моднейшие расклешённые джинсы, маме японскую синтетическую блузку. Толя поучил в подарок игрушечный пистолет, тяжёлый, с крутящимся барабаном. К нему прилагалась коробка пистонов, которые надо было вставлять в барабан, как настоящие патроны. В общем, дядин визит был сравним с визитом инопланетянина. Они курили на кухне с отцом ароматный «Camel» и говорили о неслыханных до сей поры вещах. О немецких машинах, о том, что каждый работяга в ФРГ или Франции может себе позволить отпуск на испанских курортах. Толик слушал сначала недоверчиво, а потом, очарованный убедительной речью папиного брата, заворожено. В школе им говорили абсолютно другое. Про «загнивающий Запад», про постоянные кризисы и агрессии империалистов. А здесь был свидетель той, далёкой жизни, и рассказывал абсолютно противоположные вещи. С того дня в Толину голову закрались очень сильные сомнения. Хотя папа и говорил, что работать надо везде и при любом строе, что «там» жизнь тоже не мёд, но Толик начал сомневаться.
Сомнения усиливались в праздники, когда папа приносил продуктовые наборы из стола заказов на Кировском. Подросток Толя думал, почему такие вкусные, но, в общем-то, простые продукты, так трудно «доставать». Индийский кофе в банках, сырокопчёная колбаса или испанские сардины. Это всего лишь продукты, не какая-то экзотика с далёкой Африки, а самые обычные консервы. Только иностранные и очень вкусные. И вот так всё -  с какими-то ограничениями, ожиданиями.
Папа и мама баловали Толю, это он сейчас понимал. На Новый Год, пока маленький Толя верил в Деда Мороза и Снегурочу, к ним приходил сосед с третьего этажа, здоровый мужик с густым басом. На нём были красный кафтан и, как казалось Толику,  огромная белая борода. Толе очень нравился именно такой Дед Мороз, с густым басом, немного грассирующий. Особенно чудесен был момент доставания подарка из мешка. Деревянный конструктор, или несколько больших иллюстрированных детских книг. Которые, как сейчас он понимал, тоже были острым дефицитом. А запах мандарин до сих пор ассоциировался у него исключительно с новогодними праздниками.
И в армии свой первый Новый год он встречал с двумя мандаринками, которые им выдали на ужин в огромной столовой бригады Северного флота. Толик, испуганный молодой матросик второго месяца службы, сидел перед двумя мандаринками, положенными справа от аллюминевой тарелки с  порошковым пюре и котлетой, слепленной непонятно из чего, и ему остро хотелось домой, к маме и папе. Потом это чувство прошло. Как понял Толик позднее, родительский дом после службы представляется немного другим, таким, изменившимся, что ли.
После армии Толик захотел нормальной работы, чтобы мир повидать и не испытывать нужду в деньгах. Не крохоборничать, как говорила его бабушка. Мореходка, та же армия по сути, потом, через отца однокурсника, оформился на хорошее судно. Денег захотелось быстрых. Вот и сделал быстрые деньги, не выдержал субординацию, нарвался на старпома. Точнее, не поделился, как надо.
Толик вздохнул, подумал, что переел. Харчо лёг тяжеловато в желудок. Надо было ехать. Сначала домой, сменить одежду. Потом скататься на «Галёру», поговорить с пацанами. Может, видели этих двух козлов, в клетчатых штанах. Штаны приметные, таких модников залётных кто-то мог запомнить.
Из двери подсобки вышла официантка Марина,  лицо у неё было явно заплакано. Толику нравилась Марина. Всегда спокойная, молчаливая, и лицо у неё было явно не местное. Ну, то есть Толик думал, что в официантки она попала случайно, не её это дело. Пошла, как многие тогда шли, за хорошими деньгами. Иногда, в выходные дни или праздники, официанты могли за смену заработать  тридцать или даже пятьдесят рублей. Гости были разные, некоторые, особенно южане, на чаевые не скупились.
«Что это она такая расстроенная? Всегда такая спокойная, приветливая», - Толик вытащил последнюю сигарету из пачки, закурил, посмотрел задумчиво Марине вслед.
- Толя, ты еще здесь? Дружочек, давай домой, по дороге в травму… хотя, блин, ты поддатый…зачем пил, -  подошла Надя, села около, - тогда домой, душ прими, лицо обработай чем-нибудь, герой мой…
- Слушай, а что это с вашей Мариной-то? Зарёвана вон как… обидел кто?
- А, это… да беда у девки такая… так жалко её… молодая, а судьба вон как её мутузит, - Надя вздохнула, - ты же слышал, брата у неё убили в Афгане в прошлом году. Лейтенант, десантник. Погиб. Мать, как это случилось, с инсультом слегла, Марина еле выходила… а сейчас у дочки, в третьем классе она учится, врачи нашли опухоль…ну, онкология, короче. Уже несколько месяце лежит в больнице детской на Васильевском, не отпускают домой… и сказали на днях что того, девочке осталось немного… горе страшное… А еще и без мужа её растила. Совсем ужасно это всё. Мы тут всем коллективом сбросились, кто двадцать рублей, кто тридцать, я сотню дала… девочку жалко. Какие-то лекарства привозили из Финляндии, стоят, как «Жигули», а вот видишь, ничего не меняется… видимо, крест такой. Девочку только жалко, - голос Нади задрожал и глаза стали влажными.
- Да… круто… на девку навалилось, - Толя расстроился, начал тушить сигарету.
- Граждане, прошу оставаться на своих местах. Проводится рейд по соблюдению трудовой дисциплины! – в дверях стоял капитан милиции, а по проходам между столами зашагал пожилой сержант и три дружинника, по виду традиционные работяги.
-  Ну вот, Толя, а ты тут квасишь, вот ведь! Давай, я тебя выведу через подсобку!
- Зачем, Надь, у меня корочки есть. Вот, я оператор котельной, смены сутки через трое. Сегодня мой законный выходной. Не докопаются, всё чисто! -  Толя улыбнулся и достал удостоверение «Ленгаз».
У стола остановился дружинник, мужичок с плохо выбритым серым лицом.
- Добрый день, гражданин. Разрешите узнать, почему вы находитесь в заведении общепита в рабочее время?
- Разрешаю! Вот! – Коля протянул удостоверение, - работаю на Бумажной улице, оператором газовой котельной. Сутки отработал, пришёл вот к супруге, проведать, - Толик обнял Надю за плечи. Ей, как он почувствовал, это было приятно.
- Так, понятно… что, платят хорошо, можете себе позволить себе обед в ресторане? – мужичок спрашивал как-то подозрительно.
- Имею полное и законное право. Премию получил,  тысячу кубометров газа сэкономил, начальство отметило премией!
- Понятно. Тоже, что ли, в газовщики податься? – мужичок вернул удостоверение и пошёл к капитану.
Подошёл сержант, - Гражданин, а что у вас с лицом? Вы подрались?
- Не, упал тут с лестницы недавно, вот неудачно то-как вышло…
- И что, решили выпить по такому случаю? Почему в халате таком? Это что, мода такая? – сержант начал, как подумал Толик, заводиться.
- Не, товарищ сержант, приехал родственник вчера из Ташкента. Вот, привёз сувенир. Я думаю, дай удивлю всех… а что, нельзя в халате ходить?
-  Так, давайте ещё раз документик посмотрим ваш.
Толик протянул удостоверение, - Смотрите, всё нормально. Сутки отработал, трое отдыха. Всё по закону.
Сержант посмотрел на фото, сравнил с Толиком, - Да, ваше… Сутки отработали, значит. Ну, ладно, отдыхайте, - и сержант пошёл к выходу.
- Ваша служба и опасна и трудна, - негромко произнёс Толик ему в спину.
Надя молча смотрела, как из бара вывели двух женщин, которые ели мороженое через два стола от них.
- Вот ведь, тёток поймали. Они из НИИ на Литейном, иногда заходят к нам пирожные покушать, кофе выпить… Сейчас точно вышли за каким-нибудь дефицитом, и вот как неудачно… Выговор схлопочут, стопудово.
- Да, Надя, Андропов как дисциплину наводит. Прям, как при Иосифе Виссарионовиче…, - Толя встал, пригладил волосы на немного скуластом лице. Надя смотрела на него с любовью. Толик знал, что нравится женщинам. У него был такой европейский типаж лица, как объяснила ему знакомая парикмахер. Она его и стригла, как сама говорила, «под Делона».
- Всё, Надь, помчал я. Вечером к тебе?
- А ты что, имел другие планы? – спросила Надя недовольно.
- Ну что ты, принцесса! Вечер принадлежит тебе. И ночь тоже, - Толя наклонился и поцеловал Надю. Почувствовал, как немного задрожало женское тело.

Жара немного спала. День катился к дождливому вечеру. Он свернул направо, к Невским баням. Там всегда стояли таксисты, место было «прикормленное».
Сел к Иванычу, неторопливому крепкому мужику с наголо бритой головой. Летом Иваныч носил белую кепку с эмблемой спортивного общества «Труд», зимой кожаную фуражку таксиста, которую, как подозревал Толик, носил ещё папа Иваныча, настолько она была потёрта.
- Что, Толик, в передрягу попал? Кто тебя так отоварил?
- А… шёл по Невскому, встретил врагов. Ну, так и получилось.
- Ахаха, ты, лучше, как Бурков отвечай – бандитская пуля! Вот ты кадр, Толя! Приключение себе быстро найдёшь! Домой?
- Ага, надо придти в нормальный вид. А то вон, хорошую вещь мне испортили, - Толик смотрел на порванный рукав халата.

В квартире на Обводном было прохладно. Толик прошёл в ванную комнату, быстро сбросил одежду, встал под душ. Сначала холодная вода, потом горячая. Так хорошо, так он быстрее приходил в нормальный вид.
Потом, лёжа на старом кожаном диване, который достался от родителей, смотрел в окно, на кроны деревьев, растущих на Обводном, на тополиный пух, летящий вдоль канала. Вспоминал.
Её звали Варя. Он любил называть её Варенька. Ва-рень-ка,  Ему казалось, что есть в ней что-то тургеневское, и в имени, и в таком милом лице. Он познакомился с ней после школы, когда ждал призыва. Стояло прохладное лето, в июне ленинградцы ходили в плащах, некоторые даже в зимних пальто. Но это, Толик точно знал, был самый счастливый июнь в его жизни.
Он жила недалеко, на проспекте Газа. Старые, запылённые дома, не самый респектабельный район Ленинграда. Но он не обращал на это внимание. Главное было провожать её до дома, целоваться на лестнице, пахнущей мокрыми тряпками и какими-то запахами еды. Из коммуналок проникали всевозможные запахи. Варя, смеясь, иногда говорила, что на третьем этаже сегодня опять ленивые голубцы, а на втором подгорела овсянка.
Толя смотрел в окно, ему казалось, что это было вот здесь, совсем близко, недавно. Нет, тринадцать лет прошло.
С родителями Вари он познакомился как-то на ходу, поспешно, они даже не успели толком поговорить. Папа, усатый мужчина сурового вида, мастер с завода «Адмиралтейские верфи», мама, улыбчивая толстушка с ямочками на щеках, воспитатель в детском саду. Ну так, познакомились и познакомились. Его, как понял Толя, никто не расценивал в качестве серьёзного кавалера. Варя поступала в педагогический, он готовился к осеннему призыву, работая у отца в цеху на «Кировском заводе».
Вспомнил, как холодной июньской субботой, в дождь, они оказались в кафе «Полярное»,  на углу Пушкинской и Невского. Почему-то было пустынно, потом он подумал, что да, это было всего лишь три часа дня.
Ели мороженое в вазонах на высоких ножках, взяли два фужера шампанского. Толик тогда начинал курить и с понтом, как он теперь думал, затягивался крепчайшими сигаретами «Шипка». Крошки табака назойливо лезли в рот, а он их мужественно, как ему казалось, сплёвывал на пол.
Варя улыбалась и говорила ему про вред курения, а он кивал головой, типа соглашаясь.
Да, подумал Толя, это были самые лучшие мгновения.
Потом пришла осень. Долгая осень. Был тёплый ноябрь, Толик призывался 4 ноября, под праздники. Пьяные призывники, похмельные прапорщики –«покупатели», приехавшие в Ленинград за парнями для своих частей. Суета сборного пункта.  Они стояли около ограды, родители уже ушли. Он гладил её по голове и говорил в ушко Вари самые нежные слова, на которые был способен. Он действительно её любил. Говорил о том, что придёт после армии, поступит в мореходку, будет плавать по морям-океанам, привозить ей диковинные вещи со всего мира. Что его любовь не закончится никогда. Она его девушка. Только она.
Варя не плакала, кивала головой и крепко-крепко обнимала его. Толя и сейчас чувствовал её нежность. Там, на флоте, где он оказался, он понял, что это нежность будет с ним всегда.
Она писала ему каждую неделю, даже каждые три дня. Первый год, когда он был «салабоном», невозможно было даже выйти в увольнительные. Всё время учёба, служба или наряды. Спокойнее стало на второй год. Тогда он впервые услышал её голос в телефонной трубке на переговорном пункте. Казалось, это был голос из другого мира, из другой Вселенной.
Толя закрыл глаза. Всё изменилось через полтора года. Пришло письмо от её матери. У Вари обнаружили злокачественную опухоль в головном мозге и положили в больницу. Письмо было суховатое, скупое, но Толя почувствовал тревогу в каждой строчке. Это было очень больно. Он физически ощущал головные боли Вари, как описывала их мама.
Хмель постепенно выходил из него. Конечно, пить посередине дня не самая лучшая привычка. Но, как показывает жизнь, есть в этом что-то аристократичное. В том смысле, как понимают его советские люди, думал Толя. Коктейль на основе виски или джина после завтрака, или вообще, водка в любое время дня и ночи, как в романах Ремарка. Или Хемингуэя. Толя открыл глаза и посмотрел на портрет «старины Хэма», как говорил его папа, типичный, как думал он сам, «шестидесятник». Фотография Хемингуэя, напечатанная на ткани и накатанная на жёсткую основу, стояла на верхней полке книжного стеллажа, рядом с кувшинчиком  для минеральной воды, привезённым из Чехословакии. По другую сторону была вазочка из Болгарии. Воспоминания о поездках отца.
Папа поддержал Толю, когда не стало Вари. Написал по-настоящему мужское письмо, сумев подобрать правильные слова. Он был благодарен за папе за это.
Толя звонил часто родителям Вари. В больницу он позвонить никак не мог, хотя и пытался по межгороду дозвониться до лечащего врача. Но всё безрезультатно. Спасибо ребятам с узла связи, поздними вечерами давали ему возможность звонить по межгороду.
И однажды он услышал то, к чему, в принципе, был готов. Но это готовность не отменяла неожиданность услышанного. Толя повесил трубку, сел на тяжёлый табурет, крашеный серой краской. В комнате было тихо, за перегородкой говорили о чём-то между собой связисты, два белоруса его призыва. Наверное, заварили чай и сейчас открыли посылку с пряниками и мандаринами, машинально подумал Толя. Был декабрь, с ледяными неприятными ветрами и полярной ночью. «Какая долгая ночь. И её больше нет. И никогда не будет. А ночь будет. А потом день… и снова ночь», - Толя думал как-то равнодушно, он даже сам удивился своей реакции на то, что три минуты назад ему сказала мама Вари.
Заплакал. Положил голову на поцарапанную столешницу, накрытую листом оргстекла, и заплакал.
Услышал шаги. По звуку понял, что пришёл начальник радиоузла, старший мичман Панкратов. Тот, увидев Толика, замешкался в дверях. Он знал историю с Варей, кто-то из матросов ему рассказал.
Толя сел на диване. Надо скоро выдвигаться к «компасу земному». Подумал, что в холодильнике стоит «Бифитер». Может, со льдом? Нет, не стоит. На сегодня многовато будет. Начал одеваться. Свободные серые брюки в цветную крапинку, настоящий «Barbour», поставщик королевского двора Великобритании, что тешило самолюбие Толи. Дальше рубашка с коротким рукавом, цвета хаки и с двумя большими накладными карманами. Над клапаном левого кармана нашивка «US Army». Краснолицый американец, с которым Толя квасил в  «Чайке» на канале Грибоедова, божился, что эта рубашка времён Вьетнамской войны. Вполне возможно, думал Толя, разглядев позднее на изнанке рубашки, обошедшийся ему в две банки икры, полувыцветший штамп, на котором ему удалось прочесть «november 1967».. В общем, Толин прикид был очень индивидуален и, как он был уверен, второго такого в Ленинграде, да и во всём Союзе, было не найти.
Панкратов обнимал Толю за плечи и говорил, в общем-то, банальные слова. Но тогда они очень ему помогли. Хороший мужик был этот Панкратов, хоть и строгий к матросам.
Отпуск он получил на третий год. Достаточно поздно, обычно давали через полтора года, но Толя, как говорили тогда, совершил «залёт». Он  был организатором коллективной пьянки в дивизионе. По случаю достал в увольнительной дрожжей и, вдвоём с разухабистым Виталиком из Костромы, они изготовили десять литров браги. Которую немедленно употребили сами и угостили весь свой призыв вместе с «дедами». Пьянка получилась знатная, последствия тоже. Отсидев пять суток на «губе», Толя автоматом лишился одного отпуска. В принципе, он считал это справедливым наказанием, потому что с пьянством состава срочной службы боролись жёстко и без сантиментов.
Сидя на кухне с мамой Вари, Толя слушал рассказ о последних днях. Будто жизнь другого человека. Он не хотел, да и не мог, запоминать подробности. Он просто хотел оставить Варю в своей памяти такой, какой он её знал те несколько счастливых месяцев перед службой. Этого ему было достаточно.
На кладбище он не поехал. Решил, что никогда не увидит её могилы. Он хотел помнить Варю живой.
Затрещал телефон, стоявший на табуретке у дивана. Толик специально прикрепил длинный шнур, чтобы можно было носить ярко-красный дисковый аппарат из комнаты в коридор или на кухню, например, это было удобнее, чем бегать к телефонной полочке в прихожей, где установил его отец.
Сел на диван, снял трубку.
- Анатолий. Это я.
Голос был отрывистый и жёсткий. Толик немного начал нервничать.
- Да, добрый день.
- Почти вечер, Толя. Через полчаса встречаемся  там же.
Гудки.
Это был Максим Александрович. Человек, который «вёл» Толю по его жизни валютчика. В принципе, это Толик знал, что как только ты начинаешь зарабатывать реальные деньги, а для него это были три-четыре тысячи рублей в месяц, ты сразу становился желанным объектом для «погон».
Три года назад он, как говорили, попал под «раздачу» у гостиницы «Москва». Удачно поменял пятьсот финских марок у похмельных чухонцев, жаждущих продолжения алко-путешествия и не успел быстро уйти.
Прямо на стоянке автобусов его окружили трое крепких парней с армейскими бритыми затылками и, заломав руку и отобрав сумку, провели внутрь гостиницы. Там, пройдя коридорами первого этажа, спустились в цокольный этаж. Толику там сразу не понравилось. Тусклый свет от люминисцентных ламп, плотно прикрытые двери с техническими табличками. Его завели в помещение где, как он догадался, сидела «спецура», сотрудники отдела по борьбе со спекуляцией. Но валюта было дело серьёзнее. Толик мысленно расстался с финскими марками и про себя думал, что лучший вариант будет протокол о «приставании к иностранным гостям города Ленинграда». Худший – уголовная статья.
Но вышло по-другому. В кабинете стоял стол и две табуретки. На одной из них сидел невзрачный блондин с жидкими волосами, которые он зачёсывал набок. Светлые глаза, узко поджатые губы, длинный нос и слегка оттопыренные уши, что придавало ему немного комичный вид.
- Садись. Ровно, спину прямо, - блондин говорил отрывисто.
Толя сел. И тут же получил удар в ухо. Прямо в хрящик. Было очень больно.
- Ааа!  Чего вы дерётесь! Социалистическая законность где? – заорал Толя, схватившись за ухо. Бил его молодой парень, один из трёх «принявших» его у автобуса.
- Где? – как будто удивился блондин - наверное, в Караганде, - и кивнул парню.
Тот схватил Толю за затылок и несильно стукнул лбом по столу. Было не очень больно, но страшно обидно.
- Ладно, Витя, оставь нас. Пока хватит с него. Сейчас будет разговаривать. – блондин ещё раз кивнул парню, тот вышел.
Толик сидел, поглаживая ушибленный лоб. Скорее всего, отделался шишкой, подумал он.
- Ну, молодой человек, давай. Рассказывай, - блондин смотрел ему в глаза. Смотрел равнодушно и с интересом зоолога, рассматривающего жабу или ящерицу.
Толик заговорил сбивчиво, волнуясь. Обычная история – шёл мимо, проходил сквозь толпу интуристов. На выходе из толпы его скрутили и потащили. Сумка не его, он нашёл её на газоне. Сумка хорошая, импортная, решил себе оставить. Есть такой грех.
- Всё сказал? Прогнал телегу? – поинтересовался блондин, - сумку можешь забрать, считай, что нашёл её пустой. Понятно так?
Толки кивнул. Конечно, всё нормально. Понятно.
- Меня зовут Максим. Максим Александрович. Вижу, голубь ты залётный, не видел тебя ещё здесь. На тебе лист бумаги и пиши то, что скажу.
И Толик написал. Максим говорил убедительно, Толя понял, что отвертеться по-лёгкому не получится. Звания своего Максим не называл и «контору» тоже. Но, судя по командирским привычкам, не младший офицер. Не простой опер.

Толик стоял у зеркала в прихожей, рассматривая себя. Да, седых волос у него прибавилось за эти три года. Общение с Максимом Александровичем, или просто Максом, как Толя называл его про себя, не прошло даром для него. Конечно, Толя стал «сексотом», так, кажется, называют таких людей. Даже нет, он никого не закладывал, Макс и так всё знал без него, было, видимо, кому доносить ему нужную информацию. Толя стал «тёлушкой», которую доят. То есть он исправно должен был «заносить» Максу определённую сумму. Последний год триста рублей. Каждый месяц. Толя морщил нос, пытаясь понять, как долго это может продолжаться. Он и раньше думал об этом и, судя по всему, многие валютчики так жили годами, десятилетиями. Типа Самуилыча, который ни в чём себе не отказывал. Дорогие кабаки, тётки, значительно моложе его, поездки несколько раз в год в Сочи или Крым. Хотя Самуилыч любил осеннюю Юрмалу, как рассказывал про него «Доберман», авторитет на «Галёре».
Тот же «Доберман», когда услышал про задержание около «Москвы» сочувственно посмотрел на Толю. И он понял, что «Доберман» догадался, о чём говорил с ним Макс и что они решили.
Решил, конечно, сам Макс. Толя был абсолютно беспомощен. Со «спецурой» не шутили. Каждый год люди уезжали в Мордовию или Коми явно не на курорты. И надолго, на пять – восемь лет.

Толя шагал по набережной Обводного к «тому месту». Это был сквер на углу Газа и канала, с архитектурной доминантой по центру, общественным туалетом.  Толя иногда думал, что это очень удачное место для небольшогог летнего кафе с летней террасой. Почему бы и нет? В сквере стояло несколько скамеек, были проложены дорожки, по которым неспешно прогуливались пенсионеры и молодые мамаши.  Макс традиционно изображал скромного советского труженика с газетой «Красная звезда» в руках. Серенькие брючки, пенсионерские сандалии на серые носки, рубашечка болгарского производства с погончиками, которые носили мужчины тем летом в Ленинграде. Что было в отделах мужской одежды, то и носили.
- Добрый день, Максим Александрович.
- Добрый. Если, конечно, добрый.
Толя сел около Макса. Молча вытащил пачку сигарет «Столичные», протянул собеседнику. Макс взял и, не открывая крышки, сунул в дерматиновую сумку.
- Всё, как обычно?
- Да, как обычно.
«Обычно» выглядело в виде тридцати десятирублёвых банкнот, свёрнутых в трубочку и перехваченных резинкой.
- Ничего интересного не хочешь рассказать? Новости? Кого кинули, кого обули?
- Да вы и так больше меня знаете. Всё шутите?
- Ну, не так  и больше, Толик. Хотя, например, знаю, что получил ты сегодня в репу на Невском, да, было такое.  Вон лицо у тебя  в трёх местах как свидетель.
- Понятно. Общепит доложил. Ну, да, получил.
- Толик, не доложил, а поведал. Разные понятия, доклад он в армии. А со мной делятся, понимаешь, делятся? Ладно, сейчас ты к Наде спешишь, но есть один вопрос, который ты должен решить.
«Вот гад. Про это, про это он откуда знает?» - Толя занервничал.
- Ты прям в лице изменился, Толик. Не волнуйся, хорошая женщина Надя. Ты явно её ммм… не то, что не достоин, но вот… вот почему хорошие женщины любят отщепенцев? А? Ты же отщепенец, позоришь наш строй. Выпадаешь из общности «советский народ». А бабы тебя любят. И я знаю, почему. Потому что русские бабы любят мерзавцев. Это национальный бабский характер в России такой.
Макс помолчал, разглядывая витрины гастронома на противоположной стороне проспекта. Угловой гастроном был бойким местом. По вечерам именно этот сквер становился местом распития портвейна и водки. Были даже две старушки, которые, как на работу ходили после часа дня в сквер, карауля распивающих и быстро убирая за ними пустые бутылки. Толик думал, что свои пять-семь рублей с каждого дежурства они имели. Он работал приёмщиком стеклотары на Перекопской, ещё до котельной.
- Что за вопрос?
- Тебе через два-три дня позвонит человек. Зовут его Мага. Скажет фразу «мне нужно получить посылку». И ты, Толя, продашь ему три тысячи гринов по три рубля. Понял меня? – Макс повернулся всем корпусом к Толику.
- Я… да как же так… сумма неподьёмная… много очень. У меня нет сейчас таких денег! – Толя опешил от услышанного.
- Найди. У тебя вон сколько контактов. Возьми у коллег. Одолжи. Нельзя обижать хороших людей. Тогда и тебя никто не обидит.
- Ну, бля.. извините… но это много! Неделя нужна собрать! – Толик начал прикидывать свои возможности.
-  Три дня. То есть, может и больше. Мага, может, на четвёртый с тобой встретиться, - Макс прищурился, рассматривая Толину рубашку, - одежда у тебя ткая, империалистическая. Смотри, ветераны, да и просто граждане Ленинграда, жалуются, что много молодых бездельников слепо преклоняются перед американским образом жизни. Перед зарубежной модой. Ты вот у нас просто пример такого преклонения, Толик. Скромнее надо быть. На этом всё, свидание закончено. Жди звонка.
Макс встал и не спеша пошёл направо, к выходу из скверика. Шёл и похлопывал газетой, свёрнутой в трубочку, по бедру. Толе показалось, что он начал даже насвистывать.  Толик смотрел ему вслед. Мужчина подошёл к стоящей «шестёрке», кинул газету на заднее сиденье, сел в машину на водительское. Уехал.
«Интересно, у этого козла тачка личная или от конторы? Хотя, плевать… где столько бабок найти? Так, полторы у меня есть, пятьсот возьму у Горыныча, он точно даст. Ещё штука остаётся… в принципе, можно перехватить», - Толя быстро перебирал варианты, - и не перехватить, а купить. По трёшке взять и по трёшке отдать. Прибыли ноль, только с моих что-то получится наварить. Мдя, козлина озадачил… и не соскочить ведь. И жаловаться некому. Хочешь, Толик, работать спокойно дальше, изволь ублажить мусора…»
Толик даже заскрипел зубами от досады. Конечно, он понимал, что хорошие деньги так просто не зарабатываются. Или в шахту лезь, или убивайся на Крайнем Севере, платя собственным здоровьем. Либо вот так, живя под статьями УК, но зато в относительном комфорте.
Вздохнул и направился к выходу из сквера. Надо было ехать к Наде.

Он лежал и смотрел на огромную хрустальную люстру на потолке сталинской квартиры. Надя, полуприкрыв глаза, устроилась на его плече. Толик думал, что страсть к «дворцовым» люстрам у Нади, наверное, с детства. Такой пунктик, что жизненный успех определяют люстры в доме и импортные ковры. Люстры и ковры у Нади имелись в достатке, не зря же она заведовала производством ресторана на Невском.
Толя отдыхал после того, как насладился горячим и радостным телом подруги. Надя ждала его и занималась с ним любовью со всей страстью заждавшейся женщины. Он покосился на женскую голову. Подумал, что ему нравится её запах. Пахло уютно и сладко.
- Надь… Надя… спишь?
- Нет, что ты, ещё ведь двенадцати нет… так, лежу, думаю…
- Обо мне?
- Муррр… и о тебе тоже… про всё думаю, работа у меня такая, ты же знаешь, Толя.
- Работа у нас такая, забота у нас такая, жила бы страна родная, - Толик промычал строчку из песни, - Слушай, Надь, а как там эта… Марина? Ну, дочка у которой болеет…
- Ох, не спрашивай, тяжело там всё, - Надя ещё сильнее прижалась к Толе.
- Та и плачет, наверное. Да, горе это страшное, болезнь такая… не лечится ведь  совсем.
- Самое ужасное, что в прошлом году брата, Сашку, убили в Афгане… Мать у Марины почернела просто от горя, высохла вся… смотреть страшно…  А теперь вот и дочку, Лиза… говорят, что Господь наказывает людей за грехи их предков. Не знаю, так или нет, но наказание Марине не по грехам её, это точно… Хорошая она женщина, покладистая. Никогда не конфликтует. Лизе всё лучшее. Было. Теперь непонятно, что будет. Врачи сказали, до октября максимум проживёт.
- И что? Только в этой больнице врачи что ли? Других нет? В Москву, может, отвезти ребёнка?
- Да, говорили мы с ней об этом. Когда деньги собирали. Приезжали какие-то профессора, думали про операцию. Но слишком всё запущенно. И Марина, конечно, сильно сдала. Прямо вот очень сильно, как человека горе меняет… И девочку так жалко. Лиза у неё умница, почти отличница…, - Надя вздохнула, - и она так дядю своего любит. Не знает ведь, что нет больше Сашки. Эх, что за жизнь такая, а, Толя?
- Постой, как так не знает? А мама что, не сказала ничего? Зачем? Рано или поздно она узнает…
- Ну, такая вот Марина, решила не травмировать дочку… Брат очень любил племянницу, постоянно подарки приносил ей, когда в гости приезжал. На Новый год слал ей письма смешные, рисовал сам, как от Деда Мороза… Она ему тоже писала открытки. И сейчас, Марина рассказывает, она готовит уже ему поздравление на Новый год. В больнице времени свободного много, вот девочка и фантазирует. Марина говорит, так она ждёт Новый год… верит, что всё будет хорошо. Только, как медики сказали, не будет у неё Нового года…, - голос Нади задрожал.
Толя нахмурился.
- Да, Новый год такой праздник… детский… помню, как я верил в Деда Мороза. И он мне подарки носил… такие, радостные. Правда, папа и мама за месяц до праздника начинали спрашивать меня, что я хочу от дедушки получить… и я стал что-то подозревать… А в какой больнице девочка лежит?
- На Васильевском, ну… детская больница. Хирургия там… и у них есть палаты для онкологических, - Надя вздохнула, - Толь, принеси бокальчик шампанского с кухни. Пить хочется. Вот не пойму я… французское шампанское… это, «Вдова Клико», вот… что-то ничего в нём такого нет. Все крутые тётки млеют, а я нет…  Наше ленинградское вкуснее. Да, Толь? Принеси, будь ласка.
На кухонном столе были остатки ужина. Отбивные были прекрасны, подумал Толик. Надя привезла из ресторана салаты и, как любил Толя, красной рыбы слабой соли. В общем, ужин был хорош. Налил в высокий стакан остатки шампанского. Посмотрел в окно и вздрогнул. Хотя должен был привыкнуть. Окно кухни выходило на Московский проспект,  на здоровенную скульптуру Ленина. Причём что с этой точки Владимир Ильич имел нелепый танцующий вид, двигающегося в ритме танца прямо на окно. В народе памятник имел ехидные прозвища «Эсамбаев» и «Танцор».
Толик, подумав, плеснул себе «Пепси» и вернулся в спальню. Квартира была большая, «сталинка» в престижном доме. Надя, путём многоступенчатых обменов и доплат, сумела превратить две однокомнатные квартиры в Купчине и комнату в коммуналке на проспекте Стачек в респектабельное жильё на правительственной трассе. Место было шумноватое, но Надю вполне устраивало. Жила она одна, дочь училась в вологодском институте, обременений в виде внуков пока не планировалось.
Толик сел на край кровати.
- А ты вот, Надя, скажи мне… ты веришь в чудеса? Ну, например, в того же Деда Мороза?
- Толя, ты чего? Где я и где Дед Мороз, - Надя положила голову на руку и мечтательно улыбнулась, - конечно, любая женщина мечтает о чуде. Ну, или хотя бы о чём-то таком хорошем-хорошем, что обязательно должно случиться именно с ней, - она вздохнула, - и я мечтала. Пока вот с общепитом не связалась. А в нём работает пищевая цепочка, как в природе. Сильный жрёт слабого.
- Так и в жизни так, Надь, - Толя пил «Пепси», напиток почти выдохся и был приторно-сладким.
Задумался. Допил, подошёл к окну. Движение по Московскому проспекту было оживлённым в любое время суток.
- Я вот что думаю, Надь… сейчас дочка Марины в палате лежит. Лето на улице. А она там, думает про Новый год… жалко как девчонку, да, Надь?
- Жалко, конечно. Надо просто жить и не думать о страшном. Мы так Марине объясняли.
- А она что?
- Ну, как что… она же мать. Говори-не говори слова утешения, а всё равно это такая боль… Толя, давай спать. Завтра на работу.
Ночью Толе снился Дед Мороз. Румяный старик с белоснежной бородой вынимал и вынимал из мешка подарки. Их было очень много – куклы, машинки, коробки с конструкторами, даже трёхколёсные велосипеды. Старичок смотрел на Толю и хитро улыбался.

Фарцовщик Сидор стоял в тени галереи на Садовой и сосредоточенно ел мороженое в вафельном стаканчике. Толя увидел издали его немного нелепую долговязую фигуру.
- Привет, Сидор.
- Хай, морячок! Как моря-океаны, бороздишь? Слушай, тут трутся две курицы, по говорю с югов, похоже. Хотят дойчмарки купить. Ко мне подошли. Простые такие. А если бы я из спецуры оказался? Вон они ходят, - Сидор кивнул головой по направлению к Апраксину двору.
Толик посмотрел вдаль. Ближе к углу с Ломоносовской линией увидел две массивные женские фигуры в цветастых сарафанах с большими дорожными сумками в руках.
- Подойду, спрошу, чё да как, - Толя не спеша двинулся по направлению к сарафанам.
Женщины были мощные. Толик сразу «считал» их. Явно южанки, судя по глубокому загару. Не городские, кисти рук были натруженные, черты лица грубоваты. Такими они бывают у людей, много времени проводящих на улице, под беспощадными солнечными лучами. Женщины изображали скучающий вид, при этом цепко рассматривая проходящих.
- Добрый день, гости великого города. Вижу, находитесь в замешательстве. Могу помочь? Интересуют товары повышенного спроса?
Тётки переглянулись. Та, что постарше, настороженно спросила, - И тебе не болеть. А что, есть конкретные предложения?
Толя улыбнулся, - Смотря какие. Мужчина я положительный, как вы успели заметить.
Молодая, с лицом ударницы животноводства, как подумал Толя, молчала. Та, что постарше, её Толя про себя обозначил «бригадир»,  подозрительно рассматривала его.
- Модный ты парень, погляжу. Из этих, что ли? Фарцовщик? – прямо спросила «бригадир».
- Ну, что вы так сразу… фарцовщик… я делаю жизнь советских людей лучше и моднее. Мой товарищ сказал, что интересуют дойчмарки? Их есть у меня! Или «грины» нужны?
- Есть немецкие?
- Есть, они есть у меня.
- Есть пятьсот?
- Серьёзно, - Толя понизал голос, - по трёшке.
- Да ты что! Дорого!  – «бригадир» нахмурилась.
- Ладно, тогда каждый идёт дальше по своим делам, Моё дело предложить, - он изобразил равнодушный вид и посмотрел на ограду Суворовского училища.
Женщины отошли к запылённой витрине магазина. На выцветших кусках плотной ткани за стеклом стояли невзрачные вазы и заварочные чайники.
-  По два восемьдесят? – «бригадир» смотрела вопросительно.
- Ну, женщина, это не деловое предложение. По три. Надёжный продавец, разумные покупатели – всё хорошо, не надо торговаться.
- Ладно. Договорились.
Толя улыбнулся, зевнул и, улыбаясь, обратился к «бригадиру».
- Сейчас в сторону площади Мира пойдет трамвай, номер три. Садитесь на него, вон остановка, чуть подальше… Выйдите на остановке «Площадь Тургенева», там увидите сквер посередине. Идите в него и садитесь на скамейку. Я подойду к вам. До встречи.
Он прошёл до угла и свернул на Ломоносова, направо. За магазином «Нитки-пуговицы» была открыта дверь. Ателье по ремонту электротоваров. Толя, мельком оглянувшись, вошёл в полутёмную прохладу мастерской.
Здесь работал Аркадий, партнёр Толика по валютным операциям. Он выполнял роль хранителя налички для каждодневных нужд. Аркаша, как называл его Толик, был тёртый калач. Он отсидел свои восемь лет за спекуляцию, потом привлекался за тунеядство и, примерив роль скромного работника системы бытового обслуживания, остался, вроде и при теневом бизнесе мира фарцовки, но в то же время для закона был «чистым».
Толик, немного подождав, получил от Аркаши десять банкнот немецкого банка, перекинулся с ним парой фраз и вышел в июльский день.
Тётки сидели в тени большого куста сирени, прячась от жаркого солнца. К вечеру, наверное, ливанёт, подумал Толик.
Дело было сделано. Толик пересчитал банкноты, пока тётки внимательно рассматривали немецкие марки.
- Милые дамы, вы верите в Деда Мороза? – Толик, улыбаясь, рассматривал двух подруг.
Неожиданно заговорила младшая, «молчунья», как обозначил её для себя Толя.
- К чему вопрос, хлопчик? Я верю, и в Деда Мороза, и в лохнесское чудовище, и просто в чудо. Как без веры такой жить? А ты что, ни во что не веришь, только в бабки? В деньги?
- Ну, я не такой прожжённый торгаш, как кажется вам, барышни.
- Торгаш не торгаш, а педали себе отхватил знатные. Какой размер? – «бригадир» рассматривала кроссовки «New Balance» на толиных ногах. Кроссовки  на самом деле были хороши. На подошве «утюгом», с верхом из дышащей сетки и красивой серой замши. Толик купил их в «Альбатросе» на Двинской. Точнее, купил их  на чеки «Внешторга» бывший коллега Толик по пароходству, получив за свою услугу десять рублей.
- Нравятся, женщина? – Толик улыбнулся, - у меня сорок третий.
- Слушай, парень, продай, а? Моему мужу как раз будет. Я ему на День рождения их подарю. Будет первый красавчик у нас в станице. Продай, а? Сколько хочешь?
В Толике проснулся коммерсант. В принципе, он особо никуда далеко и не отходил от него.
- Сложный вопрос. Эти кроссовки подарок моей девушки. Она за ними ночь стояла, не спала, не пила, всё для того, чтобы мне подарок сделать. Это подарок!
- Тише, парень. Не волнуйся так. Всегда же можно договориться, да? Вижу, хорошие кроссовки, и ты человек хороший. Сто пятьдесят, да? По рукам?
- Женщина, это редкие американские кроссовки, мейд ин Юэсэй, между прочим.
Толик вздохнул, - Ради вас, ради вашего семейного счастья. Двести пятьдесят.
- Да ты шо, хлопчик, края попутал, шо ли? – «бригадир» заволновалась, - это ж такие деньги! За тапочки спортивные!
- Ничо се, тапочки! Это фирма! Америка! Потом, подарок от любимой женщины!
- Двести двадцать, хлопчик! Последние деньги!
«Да уж, последние…арбузы машинами продают здесь, потом у себя там домины из красного кирпича строят в три этажа… как же… последние…» - Толик смотрел на «бригадира», улыбаясь.
- И потом, уважаемая, в чём я по городу пойду? Босиком что ли?
- Так это, смотри… вот, сыну кеды купила… у него тоже сорок третий, - «бригадир» вынула из баула коробку серого картона, достала изделие советской резиновой фабрики, - двести двадцать и кеды, хорошо?
- Мда, женщина, с вами не соскучишься, - Толик вздохнул, ладно, понимаю, муж ваш наверняка положительный человек. Хочу, так сказать, укрепить ваше семейное счастье, - Толя сел на лавку, начал расшнуровывать кроссовки.

Сидор рассматривал толины ноги.
- Да… братишка… классные онучи… что, опять по репе получил и кроссы сняли? – и Сидор радостно заржал.
- Да не, Сидор, это стиль такой, новый. Называется «скромность украшает». Ты вот что, продай мне гринов на полторы штуки. Или где взять, у кого, подскажи.
- Дак это, того… это к Самуилычу… хотя не, могу и я, только триста есть. Возьмешь? Видок у тебя, конечно… рожа помята, на ногах говно из сельмага. Не хватает бидончика с пивом в руках. – и Сидор опять рассмеялся.

В ателье проката от фирмы «Невские зори» пахло пылью и лыжной мазью. Толя подумал, что это очень странные сочетания для июльского дня. На стенде, за пыльным оргстеклом, висел прейскурант на прокат различных необходимых советскому человеку товаров. Пылесосы, балалайки, туристические палатки. Было даже фортепиано.
Народу не было. Ателье находилось хоть и на проходном месте, в десяти минутах ходьбы от площади Мира, но здесь, в переулке Бринько, прохожих всегда было мало.
Стоял полумрак и Толя не сразу заметил тётку в синем халате, сидящую у края длинного прилавка из полированной фанеры. Она сосредоточенно что-то писала на газетном листе. «Кроссворд решает», - догадался Толя и негромко кашлянул. Женщина посмотрела на него равнодушным взглядом.
- Здрасьте… мне это…есть костюм Деда Мороза? Ну, там… это… тулуп, шапка и борода накладная… есть такое?
- Зачем вам в июле костюм Деда Мороза? – тётка с любопытством смотрела на него.
- Надо. Очень надо.
- Да, есть костюмы. Висят вон, дожидаются декабря. Есть синий и красный. Вроде, даже размер ваш можно подобрать, - сотрудница проката рассматривала Толю. – В комплекте шаровары на резинке, тулуп, борода и шапка. Сапоги не положены.
- Да это… ладно, без сапог. Сколько стоят сутки?
Толик вышел из ателье с грязно-серым мешком в подозрительных разводах коричневого цвета. Взвалил на плечо. Настроение у него улучшилось. Он казался сам себе настоящим Дед Морозом, просто прохожие, идущие навстречу ему по Садовой, не догадываются об этом.
Дома, на Обводном, Толя разложил на тахте весь костюм, осмотрел ещё раз и, вздохнув, пошёл доставать одеяло и утюг для глажки.
Затрещал телефон. Толя почти закончил и, отставив тяжёлый утюг, подбежал к стулу в коридоре.
- Алло, Толя? Это Мага. – голос был явно кавказца, говорил гортанно и немного напряжённо. Толя понял, что собеседник стоит в телефонной будке, были слышны уличные шумы.
- Да, я понял.
- Завтра хочу встретиться. Давай в семнадцать, на Кораблестроителей, около залива. Как, подъедешь?
- Не, давай на площади Тургенева, в пять тридцать.
Мага замолчал.
- Хорошо. В пять тридцать на площади Тургенева. Я буду на в красной «шестёрке», на углу с Маклина.
- Замётано. До завтра.
Толе почему-то стало неприятно. Даже тревожно. «Да ну, ерунда, просто этот Макс выкручивает руки. Пользуется своей властью, мудак», - Толя достал из холодильника банку чешского пива. Сел на стул у окна, начал смотреть на канал. Вид воды, как говорили ему, успокаивает.
Опять телефонный звонок. Надя.
- Толя, ты как там? Чего-то я вдруг забеспокоилась. Тревога какая-то. У тебя всё нормально, мальчик мой?
- Надюш, всё нормально. Хорошо всё. Завтра давай я к тебе после семи приеду.
- Не, давай после десяти вечера. У нас тут свадьбы будут. Три свадьбы. Важные люди приедут. Сама наших девок проконтролирую, чтобы не было потом претензий. Сам знаешь, глаз да глаз нужен везде. Всё, сахарный мой, бегу я. Там салаты надо принимать, дегустировать.
- Ну ты это… Надь, особо не налегай на салатики с майонезом. Хотя, бочка у тебя очень даже, так что давай, налегай! И попа у тебя ух! – Толя выдохнул в трубку, - мне очень даже!
- Муррр… целую тебя, мой сахарок!
Остаток вечера Толя лежал на тахте, выпил еще две банки пива. Курил, слушал «Пинк Флойд», потом Крис де Бурга. Настроение у него улучшилось.
Приснилась Варя в костюме Снегурочки. Она кружилась в каком-то очень красивом танце на ярком ковре из ярких цветов и трав. Толя спрашивал её о чём-то, проснувшись, он даже не смог вспомнить вопросы. Кажется о лете, почему в костюме Снегурочки… сердце его стучало, он волновался первые секунды после пробуждения.
За окном по набережной канала с лёгким шуршанием проезжали редкие машины раннего утра.
Стул, стоящий около стола у лестницы на этажи,  был пустой. На спинке висел синий халат. Толя благополучно скользнул на лестницу, стараясь идти быстро и не сильно шуметь. Он находился в крыле онкологического отделения детской больницы. Внезапно его окликнули, когда он был уже на площадке третьего этажа.
- Мужчина, постойте! Это что, это кто… вы кто вообще? Что за маскарад? – пожилой дядечка в белом халате внимательно рассматривал Толю в красном кафтане и с накладной бородой, барашками спускающейся почти до его пояса.
- Я дедушка Мороз! Ну, у которого борода лопатой… я подарочки принёс всем ребятам… то есть не всем. Одной очень хорошей девочке, вот!
Дядечка потёр друг об друга кисти рук. Толя увидел, какие они натруженные, его руки. Объёмные вены, сильные пальца. Руки врача, машинально подумал он.
Раздался стук женских каблуков.
- Михаил Степанович, а мы вас ищем. Там анализы принесли по крови для седьмой и одиннадцатой палаты. О, а это что у нас? Новый год же только через полгода! – полная блондинка с «химией» на голове подозрительно смотрела на него. – Товарищ, а вас кто пустил вообще-то сюда, а? Знаете, что посторонним вход на отделения запрещён?
- А потусторонним можно? Я же Дедушка Мороз, вот! – Толя развел руки в бархатном кафтане. – Я вас поздравляю с наступающим новым годом! Ура!
- Так, товарищ, объясните, кто вы, зачем и почему, - дядечка говорил спокойно, но Толик почувствовал жёсткость интонации.
- Михаил Степанович, уважаемый Михаил Степанович! Я к Лизе Осокиной, ну… которая в онкологии у вас… это… лечение проходит.
Михаил Степанович посмотрел на блондинку. – А, это наша Лиза. Так, понятно… А что, с мамой согласовали ваш визит? Это её инициатива? Почему я не знаю ничего?  Заведующего отделением должны предупреждать о таком представлении, молодой человек!
- Так это… да, согласовали. Лиза очень хотела досрочно отправить письмо Деду Морозу, вот. И, это самое, мама решила обратиться к нам, в службу этих… Дедов Морозов. Я из «Невских зорь»!
Блондинка поджала губы, - Очень странно, мама утром уехала от Лизы, мне ничего не сказала. Хотя да, верно, девочка писала письма Деду Морозу. Это, Михаил Степанович, отвлекало её от болей. Химиотерапия штука такая…
- Так, а что у вас в сценарии? Зачем визит этот? - дядечка смотрел уже более дружелюбно.
- У меня-то? Это… это самое, просто визит. Стишки там, песенки… вот… игрушку подарить! – Толя махнул красным мешком с завязками. Там лежала большая немецкая кукла, которую Толя купил по случаю в «Гостином Дворе», так, про запас. Фройлян дождалась своего часа.
Врач помолчал. Посмотрел на блондинку. Пожал плечами.
- Пусть сходит к Лизе. Хуже не будет, да, Марина?
- Ну да, если только быстро. Девочка слабенькая. То есть на десять – пятнадцать минут, молодой человек, - блондинка строго посмотрела на Толю.

На Толю смотрело лицо  с большими серыми глазами. Он сначала подумал, что ошибся палатой. На кровати лежал мальчик, с почти наголо стриженой головой. Толя замешкался, присмотрелся. Нет, это была девочка. Со стрижкой почти «под ноль» она казалась мальчиком. Кровать в небольшой палате была одна. Рядом тумбочка. На её крышке Толя заметил три яблока и несколько книг в ярких обложках. Наверху лежала «Витя Малеев в школе и дома».
- Добрый день, Лиза! Я дедушка Мороз! Приехал навестить тебя. Знаю, скучаешь ты по зиме, морозам, новогодней ёлке!
Толя подумал, что надо говорить более витеивато, что ли. Толком не подготовился, всё в режиме импровизации. Он начал подтанцовывать, вспоминая новогодние стишки.
Но зачитать их не успел. Девочка улыбнулась и привстала, положив худые руки поверх одеяла.
- Здравствуйте, дедушка! Какой вы смешной! То есть нет, - девочка смутилась, - не смешной, конечно, но в июле так странно встретить Деда Мороза.
- Ничего странного, Лизонька! Я работаю весь год, у меня есть небольшие каникулы, конечно. Но вообще, езжу по ребятишкам круглый год, в разные края, вот!
Девочка с любопытством рассматривала Толю. «Блин, какая она измученная… худая вся… ручки вон прозрачные почти…а, да, это же химиотерапия, сестра же сказала…» - Толя с жалостью смотрел на Лизу.
- Я вам три письма отправила. Через маму передавала, она должна была в почтовый ящик конверты опустить. А какой у вас точный адрес? Я вот даже поспорила с мамой. Я ей говорю, что надо писать «Северный полюс, Деду Морозу», а она ответила, что уточнит. Может быть, говорила, надо до востребования отправить на главный почтамт, в Москву. А я вот думаю, что у вас есть же свой домик, ну, как это, дворец Деда Мороза. Да? Нам про него в детском саду Майя Витальевна рассказывала.
- Конечно, есть! Здоровенная такая изба… хозяйство там, куры, хрюшки… ну, как и положено в деревне. Вот. Это всё находится на границе Архангельской и Вологодской областей, в лесу. Тайга, в общем. – Толя лихорадочно думал, как ещё добавить красок в описание жилища, - Да! Ещё там живёт Снегурочка!
- А сейчас она где?
- Отпуск. Лето же. Поехала моя Снегурочка на Чёрное море… то есть нет, на Белое море! На Чёрном она растает, - Толя неожиданно запел, - Расскажи Снегурочка, где была, расскажи-ка, милая, как дела! И тра-ля-ля!
Лиза рассмеялась.
- Смешной ты, дедушка. Скажи, а письма ты прочитал?
- Да, конечно! Всё знаю, про всё помню! И вот, - Толик достал из мешка куклу в большой коробке с окошком в крышке. Дома он заботливо перевязал капроном и попытался сделать бант сбоку, на крышке. Вроде получилось.
- Это тебе, Лиза! За то, что весь год вела себя хорошо, слушалась маму и врачей, и вообще… до конца декабря будешь себя вести хорошо!
- Ух ты, какая!... – глаза у Лизы округлились и она рассмеялась, - спасибо тебе, Дед Мороз!
- Всё, Лизонька, пора мне ехать дальше. Точнее, лететь на санях моих. Дел ещё невпроворот.
Толя быстро завязал мешок, сунул его в карман. Потом вытащил обратно и перекинул через плечо, подумав, что так будет естественнее.
- Постой, дедушка. А вот скажи…  Дяде Саше ты привет передал? Спрашивал его, почему он не пишет?
У Толи перехватило дыхание. Захотелось почему-то заплакать.
- Конечно передал! И привет, и поклоны от тебя, дорогая! А не пишет он потому, что выполняет важное государственное задание. Очень важное и секретное. Ты же знаешь, если есть секрет, то никому нельзя рассказывать про него. Верно? И он тебе просил передать горячий пламенный привет!
Лиза кивнула, улыбаясь. Она уже открыла крышку коробки и прижимала к себе куклу.
- Вот, Лиза, он выполнит это важное задание и сразу же приедет. Он же человек военный, живёт по приказу. Родина приказала, он и выполняет задание. Нельзя свою страну подвести, Лиза, никак нельзя!
Девочка кивнула.
- Я знаю. Если Родина просит, то надо.
- Ну вот, Лиза, я знал, что ты умная девочка. Всё, дорогая, пора мне в дорогу. Не скучай, слушайся врачей. И маму, маму обязательно! И бабушку, да.
Толик подошёл к кровати и погладил девочку по голове. Взял в руку кисть Лизы. Ладонь была холодная, а сама рука показалась ему невыносимо лёгкой. У Толи опять засвербило в горле. Лн быстро вышел, на прощание повернувшись к кровати с маленьким человеком и махнув девочке рукой.

В коридоре у окна его ждала медсестра. Лицо у неё было не очень довольное.
- Всё, молодой человек? Почти уложились. Девочку нельзя сильно нагружать общением, сами понимаете, более она тяжело. Сейчас капельницы на полдня ей ставить будем.
Толя кивнул, начал снимать тулуп, отстегнул бороду. Блондинка безразлично смотрела на него.
- А как вы прошли сюда? Очень странно.
- Да так как-то… хотелось очень, - Толя пожал плечами.
- А ведь мама Лизы не вызывала никакого Деда Мороза. Это ваша личная инициатива или от коллег мамы, ну, по работе?
- Да не… не от коллег. Считайте, что сам.
Блондинка смотрела на него с интересом.
- Понятно. Типа волшебник, который в голубом вертолёте. Хорошее дело сделали. Девочке сейчас очень тяжело. Вы знаете, такой диагноз у неё. Будем надеяться, что детский организм справится. Удачи вам, волшебник.

Толя вышел на улицу, отошёл в больничный скверик. Сел на лавку, закурил. Руки немного дрожали. «Ну вот, Варя, я сделал приятное девочке, подарок… думаю, Варя, тебе бы это понравилось. К тебе, ведь, наверное, не приходил в больницу Дед Мороз. А ты так любила Новый Год… и мы так хотели справить его вместе, после моего возвращения. Не получилось. Ничего, Варя, жизнь всё расставляет по своим местам… какие-то высшие силы, или Бог, забрали тебя… значит, ты им нужнее… нужнее, чем мне.»
Посмотрел на часы. Пора готовиться к встрече с Магой.

Около витрины «Нитки. Пуговицы» в печальном ожидании маялась небольшая очередь. Женщины. В магазин впускали группами, по несколько человек. Давали импортную пряжу, как понял Толя по цветным клубкам в руках выходящих дам. Ему иногда казалось, что вокруг вяжут все знакомые дамы старше двадцати лет. Всем хотелось индивидуальности и модности. Вязальные машины были в страшном дефиците, хорошая импортная пряжа была нарасхват. Признаком солидности кавказских мужчин, кучкующихся около овощных рядов Сенного рынка, были мохеровые индийские шарфы. И обязательно норковая шапка зимой, а осенью или весной шерстяная кепка с мощным козырьком.
Ему пришлось немного подождать, пока Аркаша объяснял всю нюансы в починке электробритвы назойливому мужичку в «бобочке», или, точнее в рубашке-поло болотного цвета. Индийская, как сразу определил Толя. Весной ими были завалены все прилавки «Фрунзенского» и «Московского» универмагов. Наконец, мужичок понял, что быстрый ремонт не получится, немного насупился и, получив квитанцию о приёме в ремонт, покинул ателье.
- Аркаш, мой пакет, плиз. И вот, пусть мешок постоит у тебя пару дней, - Толя поставил на полку мешок с новогодним костюмом, - завтра возьму, хорошо?
- Да, сэр, конечно. А что в нём?
- Дед Мороз! – Толя засмеялся.
Получив валюту, он вышел на улицу. Постоял, посмотрел на прохожих. Особое внимание привлекали молодые мужчины с короткими стрижками. «Бритые затылки», как про себя называл их Толик. Вроде, таких не наблюдалось.
Он решил пройтись пешком, времени до встречи с Магой было достаточно, не опаздывал.
Миновал шумный переулок с улицей Дзержинского, слева заметил ещё одну очередь, у магазина «Диета». Наверное, сосиски или шпикачки дают, сюда за свежими колбасными изделиями приезжали люди со всех концов Ленинграда.
Вышел на площадь Мира. Ночью был дождь, асфальт и небольшие газоны сразу посвежели, не было ощущения сухой и пыльной жары. Настроение у Толи было хорошее. «Вот я и организовал Новый год летом. Могу ведь, если захочу… могу и восьмое марта устроить. Только повод нужен. И для кого? Хотя, вон Надя, такая хорошая, славная… надо как-то отношения оживить. Не просто же мы так встречаемся, сексом занимаемся… надо какой-то душевности привнести во всё это… подумаю сегодня». – Толя посмотрел через витрину магазина «Океан». Симпатичная рыжая девушка, стоя на небольшой стремянке, сосредоточенно водила сачком по большому аквариуму с карпами. Очередь терпеливо ждала окончания процесса. Получилось. Девушка бросила на него взгляд, он поднял вверх большой палец. Рыженькая улыбнулась и подмигнула. «Надо бы зайти к девчушке… весёлая, наверное, смешная…» - он улыбался, идя дальше, к Майорова.
Красную машину Толя увидел издали. Зашёл в телефонную будку, сделал вид, что набирает номер. Внимательно стал осматривать скамейки в сквере на площади. Пенсионеры, четыре школьника, девушки институтского вида, молодые мамаши с колясками. Вроде, подозрительного ничего нет. Вернее, никого.

Мага сидел один в машине. Трёхдневная щетина, джинсовая рубашка навыпуск, джинсы, кроссовки. Типа, модный парень, подумал Толя, садясь на пассажирское сиденье рядом с ним.  Джинсы, конечно же, «Монтана», никак иначе. Толе не нравились такие штаны, все эти молнии на задних карманах с висюльками, блямба с орлом. Цыганщина. А ещё такие джинсы очень любили южные люди, что тоже компрометировало «Монтану» среди городских модных парней.
Мага молча кивнул, не протягивая руки. Посмотрел на Толика пристально, неприятно. Взгляд у него был хищный, словно он выискивал жертву. Горец, одним словом, подумал Толик.
- Всё нормально, Толя? Принёс?
- Ага. А ты принёс деревянные? По курсу, как с Максимом договаривались?
 - У меня всё чётко.
Мага достал из-под сиденья пакет, открыл перед Толей. На дне лежало несколько пачек десятирублёвок, перехваченных резинками.
- Что не по рублю-то? Долго пересчитывать будем.
- Так получилось. Я подожду, - Мага неприятно улыбнулся. – Покажи свои.
Толя достал из сумки пачку долларов, опустил руки вниз.
- Вот, не «кукла».
Протянул пачку Маге. Тот дал пакет. Начали считать. Мага закончил быстрее. Достал пачку югославского «Данхилла» в плоской коробке, закурил, опустив стекло. Смотрел на Толины руки. Тот ловко пересчитывал пачки, зажав между пальцами один торец стопки, а другой рукой, будто играя на небольшом аккордеоне, считал банкноты.
- Да, всё точно. Ровно. – Толя посмотрел на Магу.
Тот отвёл глаза.
- Всё, Мага, пока-пока. Будут просьбы, пожелания – через Максима, да?
Мага кивнул.
Толик вышел на тротуар, осмотрелся. Вроде, чисто. Не спеша пошёл к трамвайной остановке, придерживая левой рукой сумку на плече.
Он не заметил, как с одной из скамеек поднялся невысокий мужчина в серой футболке и сереньких же брюках  и последовал за ним.
В автобусе пахло какой-то кислятиной. «Икарус» был старенький, с порванной на складках «гармошкой» между двумя салонами. Толик сел у окна, сумку прижимал к себе. Конечно, надо было бы завезти часть от содержимого к Аркадию, часть спрятать дома. Но это завтра.
Начал думать о Варе и Лизе. Судьба несправедлива. Да и жизнь тоже, в общем, штука несправедливая. Одним даёт здоровье на пустые дела и бессмысленную суету, а другим отпускает ничтожно мало. Вот Варя, думал Толик, умненькая и красивая девушка, ей бы  жить да жить. Наверняка она была бы прекрасной мамой двоих, троих, нет, даже четверых детишек. И вот так, раз – и сгорела в болезни. Или Лиза. Марине и так досталось по жизни, и здесь ещё вот это… как справиться с таким, как не потерять вкус жизни, думал Толик, глядя в окно на пыльные фасады проспекта Газа.
Вышел на своей остановке, на углу Обводного и Газа, около сквера, где встречался с Максимом. Медленно пошёл в сторону дома, смотря на силуэты портовых кранов вдали. Ему нравился такой вид, в нём был дух каких-то дальних странствий, морской романтики. Хотя, Толя это прекрасно знал, краны использовались на судостроительном заводе, и никогда не грузили корабли. Но всё же. Море близко. А  это всегда странствия, открытия чего-то нового, чего так хотелось в детстве и потом, когда Толик начал плавания. Толик улыбнулся, вспомнив, как в первый раз, школьником, услышал от знакомого морского офицера, приятеля папы, выражение о том, что плавает и не тонет известно что. Настоящий моряк всегда «ходит» по морям.
Настроение у него было хорошее. Прекрасное настроение. Где-то внутри грязноватым осадком сидела встреча с Магой. Даже не сама встреча, а взгляд. Было неприятно, когда Мага посмотрел на него пристально при разговоре. Толику это очень не понравилось. Что-то было тревожное, даже страшное в этом взгляде.
Повернул в арку, потом направо, к подъезду. Под ноги метнулась чёрная кошка. Тьфу ты! Толик три раза сплюнул через левое плечо и краем глаза заметил движение позади себя. Так, надо остановиться. Он не любил, когда кто-то шёл позади него. Особенно сейчас, когда в сумке лежали такие деньги.
Остановился, встал вполоборота, левым плечом к жёлтой  штукатуренной стене дома с толстенной газовой трубой, змеёй идущей от парадной к парадной.
Шёл мужчина, в серой рубашке и в серых летних брючках. Ничего особенного, но Толя решил переждать, начал доставать из кармашка сумки пачку сигарет.
- Не знаете, где пятая квартира? – спросил мужик с лёгким гортанным говором.
Как у Маги, машинально подумал Толик, держа пачку сигарет в руке.
- Это с улицы, вроде бы… - Толик не успел закончить фразу. Спрашивающий резко дёрнул сумку с плеча Толика за ремень, одновременно с этим  сильно бросив другую руку в его правый бок.
Было очень больно. Что-то чужое, металлическое, вошло в Толика. Он вскрикнул и мгновенно захлебнулся от боли. Ещё удар, новая боль, немного тише, но горячо и неожиданно.
Толя сразу ослаб. Сумка оказалась в руках мужика в сером. Он не уходил. Резко бросил руку с ножом в левый бок Толика, под рёбра.
Толик согнулся, упал на одно колено.
- Ах ты, сука, что ж ты сделал… - Толик попытался встать.
Получилось. Что-то горячее стекало из левого бока и справа, вниз, на брючину. Толя посмотрел на ладонь. Кровь, тёмная и густая.
Посмотрел вверх, на мужика. Никого. Видимо, дёрнул обратно, в арку. Сумки не было.
Кровь, он это чувствовал, текла по ногам. Накатила слабость, во рту стало сухо. Толя, держась рукой за газовую трубу, медленно двинулся к двери подъезда. Главное добраться до телефона в квартире. Там будет проще. Смотрел под ноги. Раздавленная пачка сигарет «Шипка», пробка от пива с выдавленной датой. Мелкий мусор был очень отчётлив, словно Толя рассматривал его под увеличительным стеклом. Потом, неожиданно, резкость потерялась. Расфокусировка. Открыл дверь, шагнул к лестнице.
- Аааа! Мужчина, мужчина! Что с вами? – какая-то женщина стояла на ступеньках лестницы и с ужасом смотрела на Толика, медленно идущего к лестнице. Он опирался на стену, выкрашенную зелёной краской, оставляя кровавые отпечатки ладони.
- Ничего… сейчас… мне к телефону…
- Сядьте, сядьте… здесь, на ступеньку, осторожно! Вадим! Вадим! Звони в «Скорую»! В «Скорую»! И в милицию! Быстро, только быстро!
- Что случилось, Катя? Что там? – мужской голос эхом доносился откуда-то  сверху.
- Мужик весь в крови. Похоже, порезали! Быстрей, Вадик! – женские каблуки застучали вверх по лестнице.
Толя шагал по ступеням вверх. Это было трудно, труднее, чем он предполагал. Откуда-то снизу к гортани поднимались деревянные кубики. Толик начинал немного задыхаться. Главное дойти, пока кубики не поднялись  до самого верха. Дойти.
Достал из кармана ключи. Они были все в крови. Один замок, второй. Есть, вошёл.
Телефон стоял в прихожей на табуретке. Сел, почти упал на пол около. Спиной опёрся на стену. Закрыл глаза. Варя шла к нему вдоль Фонтанки, у Старо-Калинкина моста. Они любили там гулять летними вечерами.  Варя шла, держась одной рукой за парапет. За другую руку Варю держала Лиза. Толик чуть не застонал, - Не надо Варя, не надо. Отпусти её, пусть ещё в больнице побудет, не забирай… не забирай…
Поджал ноги, принял позу эмбриона, так было немного легче. Снял трубку. Рабочий номер Нади он помнил наизусть. Телефон стоял у неё в крохотном кабинете. Набрал цифры, перепачкав пластиковый диск кровью.
Гудки. Долго не брали.
- Алло, Надя… это я… да, не… нормально всё… Надя, я хотел тебе сказать, что ты… ты самая хорошая, вот… и ещё, очень важную вещь.
У Толи потемнело в глазах. Он выронил трубку. Боль слева стала нетерпимой, кубики настойчиво поднимались к горлу. Лёг на спину. Нет, так стало ещё труднее дышать. Открыл глаза. В проёме входной двери, открытой нараспашку на лестничную клетку, стояла Варя. Почему-то в костюме Снегурочки. Стояла и что-то говорила ему. Наверное, что-то очень важное. Толя не слышал, как будто он оглох. Попытался прочесть по губам.
«То-ля…я тебя очень люблю… ты даже не догадываешься о силе моей любви. Не до-га-ды-ваешься… но это ничего. Я всегда буду помнить тебя». Варя исчезла.
- Толик, Толик! Ты где? Где ты? Толик! – из брошенной трубки Толя слышал голос Нади. Сил поднять и ответить уже не было. Во рту стало солёно. Он сплюнул. Густая и вязкая кровь.
Ничего. Ничего. Сейчас всё будет хорошо. Надо закрыть глаза и Варя снова придёт. И обнимет его, как тогда, у военкомата. Это было здорово.
Какой-то шум. Много ног, вокруг стало много ног. Опять закрыл глаза. Под его веками пошёл снег, он будто стоял под одиноким уличным фонарём, в круге света. Падал густой снег и какие-то яркие разноцветные звёзды. Варя, в голубом полушубке, как у Снегурочки, уходила в темноту. Оглядывалась и шла. Толя попытался шагнуть за ней, за круг света от фонаря. Не было сил.
Кубики совсем близко к горлу. Толя закашлялся, задыхаясь и захлёбываясь солёной гущей. Сейчас всё пройдёт. Он это знал точно. Надо только смотреть на Варю. Смотреть и думать о хорошем.