Алик. Любовь первая и..

Одно-два пионерлагерных увлечений не считаются.
 
Лет в пятнадцать я, взглянув на девочку из соседнего дома (но общего двора), вдруг почувствовал внутренний ошеломительный удар. Я понял, что влюбился. Все стало так, как в известной песенке тех лет.
 
А у нас во дворе есть девчонка одна,
Среди шумных подруг неприметна она.
Я гляжу ей вслед –
Ничего в ней нет.
А я всё гляжу,
Глаз не отвожу.
 
Именно так – увидев издали, «пялился» неотрывно. Оказавшись рядом, смущался и отводил глаза. Как бы цепенел. Заговорить напрямую было совершенно невозможно.
 
Мы учились в одной школе, даже в одной смене, она на класс моложе. Чтобы её увидеть, я без четверти два занимал позицию у окна, откуда был виден подъезд её дома. Когда она показывалась, я выскакивал из дома и шел вслед метрах в двадцати до самой школы. Как-то, будучи посланным в учительскую за журналом, я открыл журнал её класса и узнал дату рождения, а также её довольно редкое отчество.
 
Разговорившись с одноклассником, узнал, что тот нашел выход из подобного положения, позванивая своей пассии по телефону. Долгое время я не решался на такое «действие», так как боялся, что Светлана «отбреет» меня, да ещё «ославит» (публично высмеет), но, наконец, отважился. Однако, первый разговор по телефону, да и все последующие, проходили просто, без неожиданностей, как будто мы были давно знакомы. Но вот свою очную робость я никак не мог преодолеть. Да и Светлана включилась в эту игру – не реагировала на редкие случайные встречи, а по телефону как бы не интересовалась, кто это ей позванивает.
 
Так продолжалось некоторое время, пока внезапно разговор не был прерван её матерью. И я услышал в свой адрес такое… Нет, это не был прямой мат, но все слова были столь грубые, что считаются «непечатными». При чём речь шла не о недопустимости этих звонков, а о том, какой я мерзкий, ничтожный, грязный тип. С такой яростной личной ненавистью и брезгливостью я больше никогда не сталкивался. И я понял – ничто и никогда не изменит мою ответную брезгливость.
 
Так я оказался в ужасном положении – при всепоглощающей влюбленности в дочь –непоколебимая брезгливость к её матери!
 
Надо сказать, что через некоторое время я познакомился и подружился с Петром, сверстником моего старшего брата, но, в отличие от Коли, вернувшимся с войны.
И я поделился с ним своей отчаянной безысходностью.
Неожиданно Петр сказал быстро и твердо: - отступись и забудь.
А затем обосновал так: Предположим, она ради ответной любви пойдет на разрыв с матерью, а значит и с другими близкими. Так вот, верность родителей к детям и наоборот – это самое святое, независимо от обстоятельств.
 
Правда, в пору массовых репрессий в СССР приветствовался «отказ» детей от осужденных родителей, «врагов народа». Тогда, по выражению Сталина, «сын за отца не отвечает». Это был единственный, хотя и не всегда действенный способ избежать связанных репрессий. Часто, чтобы спасти своих близких, осужденные буквально умоляли публично отказаться от них своих детей и супругов. Но даже в этих условиях многие были неспособны на такое предательство, о чем говорит наличие в то время лагерей ЧСИР (Членов Семей Изменников Родины).
 
В то же время разводы, распады семей с детьми обычное жизненное явление.
 
И я смирился. А чтобы легче было забыть, избежать случайных встреч со Светланой, уговорил маму сменить место жительства. Так мы поменяли свою комнату на Чистых Прудах на комнату в Собиновском переулке (возвращенное название Малый Кисловский).
К этому времени я уже был студентом Менделеевского института – новая среда, новые встречи и увлечения. К 27 годам самое сильное увлечение закончилось женитьбой. Пошли дети, которым я уделял все свободное от работы время.
 
Но по мере того, как быт стал все более определяющим, где-то в дальних уголках сердца вновь стал возникать образ Светланы. Мне очень захотелось посмотреть как бы со стороны, что с ней сейчас, где она, как выглядит. Как-то раз, когда я был недалеко от Чистых Прудов, меня просто неодолимо затянуло заглянуть в свой родной переулок, в свой двор. По мере того, как я подходил все ближе, волнения усиливалось, мне казалось, что вдруг встречу Светлану. Наконец, я подошел к своему дому, затем прошел ворота и… Вместо знакомого трехэтажного дома – ровная площадка. Снесли! Всё, теперь уже никогда…
 
Прошло ещё несколько лет, и когда мне был уже 31 год, во время «задушевной» встречи с одним из своих одноклассников, я услышал от него, скорого на руку, даже бесцеремонного: «А давай узнаем её адрес и поедем! Там и посмотришь, какова она сейчас».
 
И мы бросили застолье и помчались к ближайшему «адресному столу» – в те времена, наряду с газетными киосками встречались похожие будочки, где можно было за несколько копеек узнать адрес проживания человека по его ФИО и году рождения. И вот, несмотря на то, что в Москве людей с такой фамилией многие тысячи, но из-за её редкого отчества мне дали единственный вариант адреса, и даже её новую фамилию.
 
Примерно через час я уже нажимал звонок в указанную квартиру. На вопрос «Кто?» я спросил, «Здесь живет…», назвав её девичью фамилию.
Дверь открылась: «А я тебя узнала по голосу», и – перед мной стояла… Боже мой, как она изменилась за эти полтора десятка лет! При случайной встрече точно бы не узнал! Особенно поразили меня её уменьшившиеся глаза.
Мы посидели минут десять в компании с её мужем, поговорили об общих знакомых и распрощались, теперь уже навсегда.
 
Но нет! Не отпускает меня та девочка Светлана!
Идет что-то вроде спора мозга и сердца –  мозг говорит – всё, той Светланы больше нет, успокойся и забудь. А в сердце время от времени возникает её прежний образ, не ослабевает какая-то щемящая сладость. Нечасто, может быть раз в несколько лет, но всё же, всё же…
То во сне, то увижу где-нибудь издали со спины, чуть сбоку…
Но только один раз было полное совпадение – это было в 79-м или 80-м году – на платформе метро стояла та самая «девочка Светлана». Сердце мое сжалось, как 20 лет назад.
Я подходил всё ближе и не мог оторвать от неё глаз. Мне даже захотелось что-то сказать ей, с одной лишь целью – услышать её голос.
Внезапно всё изменилось – в её возмущенных глазах я прочел: «Что это за нахал так долго пялится?», а потом подошел поезд…
 
Жалею, что во время единственной встречи не попросил у Светланы её фото школьных лет… В интернете, в Одноклассниках нашел было групповую фотографию её выпускного класса, чрезвычайно низкого качества, в огромным трудом рассмотрел знакомые черты, и сразу нахлынула та самая щемящая сладость…
Скопировать фото не удалось, потом оно исчезло с сайта.
 
Самый последний раз я «увидел» Светлану лет десять назад, когда мне уже шел вовсю восьмой десяток. Это было опять в метро. Я сидел напротив дверей, а она приготовилась выходить, я видел её со спины и чуть сбоку. И опять сердце победило разум – ОНА!
Я оцепенел, как в юности, и не мог оторвать глаз…
 
Видимо, девушка заметила в отражении стекла двери мой сумасшедший вид и заинтересовалась: «Что же это за …?». Она даже пропустила остановку и продолжала стоять, не оборачиваясь. На следующей остановке мы оба вышли, и я постарался обогнать её, чтобы заглянуть в лицо. Нет, лицо было другое. Симпатичное, совсем юное, но другое. И разум взял верх, я пришел в себя и заспешил на пересадочный эскалатор. На смежной станции я пошел в конец платформы, ближе к выходу на станции назначения. Когда подошел поезд, я увидел, что она входит в ту же дверь, что и я.
 
Вот это да! Я так сильно изумился, что девушка даже слегка усмехнулась  Вагон был почти пустой, мы сидели так, что между нами была площадка перед дверями. Она смотрела так же, как раньше, прямо вперед, но, как будто что-то ждала. И я подошел к ней, извинился и рассказал кратко – так, мол и так, лет шестьдесят тому назад… Она слушала молча, всё также глядя прямо перед собой. Я пожелал ей счастья и вышел на следующей остановке.
После этого случая я «видел» Светлану раз или два только во сне.
 
По данным того же интернета её муж стал доктором наук, известным ихтиологом, участвовал в дальних экспедициях, умер в 2015 году. Сама Светлана защитила кандидатскую по биологии, изобрела какой-то штамм. Других сведений о ней в интернете нет.
 
Всё. Финал всё ближе. Сейчас я признаю, что Петр был прав, и я был прав, что отступился. Иначе наверняка испортил бы жизнь не только себе.
 
Можно было бы закончить известным: «Нет повести печальнее на свете…», но нет, конечно, скромнее и вернее была бы другое:
 
«… и светлый образ твой…» – то ли цитата из стихотворения, то ли эпитафия.