Старая фотография

Где-то на самом дне моего архива попалась мне фотография сделанная десятки лет назад слабенькой камерой да к тому же сильно полинявшая. Но недостающие фрагменты этой фотографии дополнила мне память. Дело происходит под Веженкой на высоком берегу небольшой речушки.А по берегу этой речки там и тут журчат родники.Вода холодная,как лет и прозрачная,как хрусталь,вырывается наружу из подзеиелья и впадает в эту речку.На фотографии шесть человек сидят рядком перед кучей торфа. Видно, что отдыхают люди, возможно что-то перекусывают. Лето. Скорее всего жарко. С самого края слева старушка в съехавшем на затылок платочке. Видно что устала,о чем говорят ее опущенные плечи. Это Хараборка, по фамилии Сауткина.Она жила на Селе над Поповой горкой,с самого ее краешка.Дом стоял слегка на отшибе, небольшой, с онами на восток и юг. Этот дом знали все мужики в округе. Бабка была почти единственной законной самогонщицей. Тогда за самогоноварение можно было сесть в тюрьму, а суды, скорее законы, были беспощадные в отношении продовольствия. Даже был закон «три колоска», когда за пучок колосков давали тюремный срок. А трем казинским женщинам впаяли по три года за то, что принесли с поля по корзинке сахарной свеклы. Объездчик Горохов захватил их, отвел в сельсовет и вот получай свои три года. Причем суд был показательный в сельсовете и я там тоже висел на подоконнике, слушал приговор. Самогонка ведь варилась из свеклы. Но Хараборка как-то проскакивала мимо этого закона, да и милиционера тогда в селе не было. А мужикам сдавать источник спиртного ни к чему. В магазине водка в два раза дороже. Он приезжал изредка из райцентра на лошадке в бричке, останавливался на пару дней у Баранницы, а она его поила самогонкой. Все улаживалось мирными способами. Еще одна примечательность у Хараборки была та, что она была женой председателя сельскохозяйственной коммуны, который в 1921 году возглавил Глодневский мятеж, за что был осужден и сослан на Сахалин. Туда же, на Сахалин, уехали две дочки, а сына посадили за кражу гуся. так что бабка жила одна. Но старушка была бойкая, говорливая. Рядом с Хараборкой сидит Миша Мачулин. С виду странноватый, как бы заторможенный матенинский  мужик. Он объездчик этих полей и это он выделяет здесь участок для рытья торфа. Отец Миши дед Мачула был знаменит тем, что вправлял людям суставы. Лечил разные недуги своими средствами. За Мишей Виталий Степанович со мной и сестрой Зиной. Потом сидит статный старик по имени Андрей Никанорович Кривоногов.У него всегда горделивая выправка, прямая спина, вид аристократический. Умный был дед, рассудительный. Миша учился сразу после войны и там, на этом привале он вспоминает, как трудно было учиться и как хотелось стать образованным. Война отняла несколько лет. А в школе нет ни бумаги, ни чернил, ни карандашей. И вот за бумагой, как говорил Миша, они ездили на стройку в Брянск. Там искали бумажные мешки из-под цемента, резали его на листики и на них писали гусиным пером. А вместо чернил использовали свекольный сок. Он учился у нашей матери и я дома видел эти тетради со свекольными чернилами. Почти египетские рукописи. Но руки у Михаила были золотые. Он для всего села делал разные хозяйственные поделки-тяпки, ножи из косы, заслонки для печки и многое другое. Там у них на Заречье была колхозная кузница и в ней он мог отковать нужную вещь. И вот мы каждый день с утра брали корзинки и лопаты и шли километров пять к этим торфяным «рудникам», целый день работали, а вечером снова пешочком до дому А ведь ученики этой деревни Вежонки уже с пятого класса каждый день ходили туда и обратно.
Зато торф в этом месте почти сухой, очень плотный и калорийный, но чтобы добраться до него надо выбросить земли штыков шесть. Конечно, тяжеловато это было, но воспринималось как естественная необходимость.