Да, мамочка

ДА, МАМОЧКА

Паша Пронин с огромным удовольствием сделал глубокую затяжку и с блаженством оперся спиной о крепкий ствол невысокой осины. Из пальцев рук молниеносно выдрал «травку» кто-то следующий, но Пронин не обиделся (таков был обычай), закрыл глаза и словно ощутил, как вверху над ним убаюкивающе зашевелилась тихая крона.
Он в третий раз общался с компанией, но сегодняшний вечер был особенным: его должны были представить вожаку. До того Пронин как-то не попадал на него, но теперь всё в порядке. Он чувствовал, что принят, что станет среди них своим.
Пронин вспомнил первый опыт общения с мальчишками. Тогда по дороге в парк, где обычно собиралась компания, его новый приятель и одноклассник Санька Скворцов менторски наставлял:
- Ты, Пашка, главное, не дрейфь. Ребята все из нашего района, понятливые, за своих - горой. Для других мы – сила. Против нас - никто. Даже старшеклассники нас боятся.               
Они легким торопливым шагом двигались в городской парк на окраине Зарайска. Со стороны было любопытно наблюдать за комичной парой. Худосочный сутулый Пронин с длинными, почти до колен свисающими руками, с рассеянным, ни на чем долго не останавливающемся взглядом, слушал не доходящего ему и до плеча коротышку Скворцова, казалось, вполуха. Но суетливый, весьма эмоциональный Скворцов впихивал тому имеющийся объем информации в оба уха, за два-три пронинских шага успевая очутиться как с левого, так и с правого бока задумчивого товарища.
- Вот ты недавно говорил, что по дороге из школы какие-то хмыри отобрали у тебя часы. Был бы ты с нами, поверь, никто тебя и пальцем бы не тронул. Мы бы их, знаешь, как отметелили! Век бы не забыли!
Массивная аркада сталинских времен свободно пропустила внутрь. Каждая из трех входных арок разветвлялась в глубь парка в трех разных направлениях. Скворцов свернул налево, а метров через пятьдесят и вовсе сошел с тротуара и пошел по извилистой тропинке, скрывающейся в густых зарослях жимолости. Всю дорогу он тараторил, как заведенный:
- Ребята понравятся, вот увидишь. Один Холера чего стоит. Настоящий пацан! Он у нас как бы за главного.
Тогда Пронин не задавал никаких вопросов. В его жизни, наконец, наступило время, когда нужно было окончательно определиться, кто ты: сопливый недоросток, малёк или юнец, вступающий во взрослую жизнь. Это было не так-то легко. Только вчера Пронин сломя голову носился с маломерками в индейцев, воображал себя Росомахой из мультфильма «Люди-Х», с глубоким нескрываемым интересом следил за приключениями Черепашек-ниндзя, но сегодня ему стало скучно слушать писклявый лепет десяти - двенадцатилетних приятелей, с непередаваемым увлечением обсуждающих, кто из покемонов сильнее: клонированный Мьюто или четверорукий Мэчамп.
На то, что он не по возрасту якшается с малолетками, первым как раз и обратил внимание Скворцов, когда они в последнее время сблизились, вместе играя в настольный теннис. Он-то и предложил свести «переросшего детский сад» Пронина с «настоящими, взрослыми пацанами».
Скучающему всё свободное время Пронину предложение товарища пришлось по душе. В «Денди» давно надоело играть, спортивные секции он не посещал, читать приучен не был.
- Сюда, - слегка потянул его за рукав Скворцов, и высокому Пронину невольно пришлось пригнуться, так как толстая суковатая ветка клена нависала над сплошной стеной кустарника слишком низко. Дальше заросли жимолости немного расступались и открывали небольшую вытоптанную поляну, на которой, образуя полукруг, лежало несколько темных трухлявых бревен. На бревнах плечом к плечу, тупо уставившись в центр поляны, молча сидело пятеро или шестеро мальчишек. Один из них жадно затягивался  плотно набитой цигаркой, затем передавал другому, который, ожидая очереди, неотрывно смотрел ему в рот и потом также жадно и ненасытно втягивал в себя дым.
Появление гостей их, видно, ничуть не растревожило. Только двое или трое ребят тяжело подняли головы и осоловело окинули пришельцев пустым равнодушным взглядом.
- Привет, быки! - поприветствовал товарищей Скворцов и, обратившись к безликой толпе, сказал:
- Вот я к вам Пашку привел, как и обещал. Иди, Паша, падай рядом, - приблизился он к компании и плюхнулся на свободное место. Пронин присел рядом.
- А где Холера? - спросил тут же Скворцов и, не получив внятного ответа, уверил Пронина, что главарь будет чуть позже. Впрочем, ни в первый, ни во второй раз Пронинского общения с новой компанией, Холера так и не появился. Первый раз для Пронина был разом приобщения его к коллективу, табаку и «травке».
Пока папироса с набитой «травой» из рук в руки неторопливо переходила по кругу, Скворцов предложил Пронину затянутся простым «Беломором».
Чтобы не выглядеть в глазах других простаком, Пронин согласился, взял папиросу, слегка затянулся и закашлялся: у него вообще это был первый опыт курения, мать запрещала ему даже думать о табаке. Узнай сейчас, что её обожаемое чадо закурило, она, наверное, разорвала бы его на части. Но он ведь не должен показать себя слабаком. В первый раз? Кто тогда станет считаться с ним?
Пронин закашлялся, и сразу вызвал у курильщиков смех. Незлобный, легкий, товарищеский. Они все прошли через первую затяжку, все начинали с глубокого, выворачивающего наизнанку внутренности кашля.
Но вот к Пронину подошла набитая «травой» папироса.
- Давай! - Скворцов толкнул Пронина в бок, и Пронин, чтобы и дальше не упасть в глазах других, осторожно взял пальцами тлеющий серый цилиндр и медленно поднес ко рту. 
Несколько туманных пар глаз голодными зверьками проследили за движением его руки.
Пронин глубоко затянулся и этим дымом, но сперва никак на него не отреагировал, даже голова не пошла кругом. Тем не менее, Скворцов похвалил его и сказал:
- Тяни еще, с первого раза кайфа не поймаешь.
Пронин затянулся еще раз, и все сразу одобряюще загудели. Он был принят в их среду, сделался своим. Окурок бережно пошел дальше по кругу, и вслед за ним полетели байки о первых курительных опытах каждого. Кто, как, где и сколько.
Стало весело, легкое головокружение не снимало хорошего настроения Пронина. Все для него сразу стали, как родные, добрые и старые приятели.
- Как тебе? - спросил Пронина развеселившийся Скворцов, передавая ему папиросу на следующем кругу.
- Класс! - отвечал Пронин и затягивался по-новому, еще не понимая полностью, что больше понравилось: курение, легкое общение или то, что он не был отвергнут из среды тех, кто был чуть, может быть, старше его.
И вот он в третий раз среди них, и в третий раз среди них он, как среди своих. Наконец-то, познакомился и с самим Холерой. В конце концов, только Холера окончательно решал, примут или не примут новичка в компанию.
Холера, однако, проявил к Пронину неподдельный интерес. Быстро окинул новоприбывшего острым пронизывающим взглядом и тут же предложил сесть рядом.
Худощавый, не развившийся полностью Пронин возле старшего по возрасту и коренастого Холеры выглядел хрупкой веточкой на крупном стволе. Тем не менее Пронин не чувствовал себя ущербным: Холера был к нему внимателен и прост.
- Курнешь? - протянул ему «травку» Холера.
Пронин и в этот раз не отказался: также глубоко затянулся, как и в прошлые разы, чтобы не ударить лицом в грязь. Холера одобрительно хмыкнул и мягко похлопал Пронина по спине:
- А ты, я вижу, - молодца! - сказал, тяжело ворочая языком. - Наш пацан.
Его все поддержали.
Холера стал расспрашивать Пронина о нём: где живет, где учится, чем увлекается.
Такое внимание к себе польстило Пронину, и он отвечал без обиняков, просто и открыто. Рассказал и про наручные часы, которые у него отобрали по возвращению из школы какие-то сволочи, и про задиристого Мухина, старшеклассника, который ему проходу в школе не дает: то сильно к стене отпихнет, то больно даст щелчка.
- За это не переживай: теперь ты с нами. А твоего Мухина, если хочешь, мы за углом подстережем и отделаем по первое число. И козлов тех, что часы у тебя отобрали, найдем. Гадом буду, если не найдем! Мы за своих знаешь как!
- Мне Санька говорил.
- Вот именно.
Холера набил выпотрошенный бумажный цилиндр «Беломора» новой «травкой», закурил неторопливо и дал затянуться Пронину. В этот раз Пронин почувствовал слабое головокружение, и какое-то необычное, ранее не ведомое состояние блаженства, «кайфа». Новую папиросу также, как и в прошлые разы кто-то быстро выдернул из рук. Она снова пошла по кругу, бережно, мучительно, сладко. Но, к сожалению, эта папироса была не столь длинной, и вот кто-то решил догнаться «Моментом», уткнулся в полиэтиленовый пакет и затих.
Незаметно как стемнело. Нужно было расходиться, но Пронину ни за что не хотелось расставаться с добрыми приятелями. Он всё больше, не понимая отчего, входил в раж и уже, не замечая как, стал просто бахвалиться о том, какой он «классный» пацан, что они не пожалеют, что приняли его в компанию и что он сделает всё, чтобы оправдать их доверие.
- Так-таки всё? - подзуживал Холера.
- А чё! - одурманенный «травой» кичился Пронин.
- А клей слабо нюхнуть? - Холера сунул ему насыщенный парами клея пакет.
- Кому слабо, а кому нет, - решительно взял Пронин у Холеры полиэтилен и глубоко затянулся. В голове опять всё пошло кругом, но настроение удвоилось, он почувствовал себя раскованнее, с этими ребятами было просто хорошо. Уже и сам Холера был ему как брат, и, кажется, любую гору он мог свернуть. Ничего неосуществимого в ту минуту для него больше не было, ничего непреодолимого не существовало, эйфория полностью захлестнула Пронина. Но сквозь угар помутненного сознания остро кольнула одна фраза: «Могу и убить». Кто это сказал? Он? Кто-то спросил: «Слабо убить?» Могу и убить. Это он ответил? Убить. Разве он какой-то сопляк? Настоящий пацан! Кто сомневается? «Ну, на нож». Давай. Стальное лезвие как будто светится в темноте. Даже Маугли нужен был нож. Маугли был добрым, но всё равно ему нужен был нож.
Рукоять как присосалась к руке. «Раз такой храбрый, убей кого-нибудь, докажи, что ты на что-то способен». И докажу! Докажу!
Туман замутненного сознания всё не рассеивался.
- На, затянись еще.
Затянулся.
- Вон там наверху кто-то идет. Слабо его?
- Раз плюнуть! - рука сильнее сжала нож, и он двинулся, слегка покачиваясь, по направлению к смутному силуэту, медленно спускающемуся по аллее. Поступь тяжела. Как будто кто-то сдерживает, будто свинцом наполняет ступни. Пронин двигается, втупившись в землю, чувствуя себя каменной глыбой. Крепко сжатый в руке нож словно прибавляет сил. Но вдруг знакомый женский голос заставляет его остановиться.
- Пашенька, сынок, я тебя везде ищу. Давно стемнело, а тебя всё нет и нет, нет и нет… - говорит женщина и осекается, не понимая, что происходит с сыном. С её милым Пашенькой.
Пронин с трудом поднимает глаза на мать. Расплывчатым облаком в свете луны кажется её лицо.
- Я тебя везде ищу. Зову, зову…
Что-то словно щелкает внутри, но он не может ничего ни понять, ни воспринять. Слово «мама» будто врывается извне. «Мама?», - думает он. Недоуменно и вопросительно. Почему мама?
Пронин оборачивается, но темные зловещие силуэты позади не уходят. Он должен что-то сделать. Он обещал. Он – человек слова. 
- Идем домой, сынок. Пойдем, -  как сквозь какую-то пелену медленно доходит до него.   
Но силуэты позади мрачно ждут. И голова идет кругом.
«Ты можешь убить?» - «Убить?» - «Да, убить? Ты можешь убить?»
- Да, мамочка, - едва ворочая языком, сказал Пронин, тяжело закрыл глаза и почувствовал, как вспотела рука, сжимающая горячую рукоять ножа.