Катенька

КАТЕНЬКА

 Не было еще и десяти утра, когда заглянул Прыщавый. Сказал, что меня срочно зовет Лысый. Дело, видно, было действительно неотложное, раз мне не позвонили как обычно, а прислали ехидного гонца. Но я еще ни о чем не подозревал: наша работа всегда была срочной и необходимой, но торжествующий блеск глаз Прыщавого и язвительная улыбка, ни на секунду не сходящая с его покоробленной оспинами физиономии, заставили сердце учащенно биться в недобром предчувствии. Внешне, однако, я продолжал оставаться спокойным и все ждал, когда нетерпеливый Прыщавый  проговорится сам.
 Ждать, впрочем, пришлось недолго. Его так и подмывало меня уколоть, и он, в конце концов, не сдержался. Едва мы забрались в его «ауди» и я спросил, не знает ли он причины такой поспешности, он надменно ухмыльнулся и произнес:
 - Почему не знаю, Прыщавый всё знает. Твоя Катька опять начудила: замочила еще одного клиента.
 Как все забродило в душе от этих слов, знал только я. На мгновение даже показалось, что глаза заволокло туманом, но я в который раз собрал всю силу воли в один комок и, скосив немного голову в сторону Прыщавого, улыбнулся одной половиной лица и, как будто ничего существенного не произошло, сказал:
 - Какая она моя?- как будто хотел в который раз отвести от себя проблему.
 - Ладно ломаться, а то не видно, как ты по ней сохнешь, тут много ума не надо,- все с той же ухмылкой бросил он.
 Да, хоть Прыщавый и был, как все считали, ни рыба ни мясо, тупым его не назовешь, в  людях он разбирался, подмечая порой даже в незнакомом человеке его самые скрытые сильные и слабые стороны. Но все же я как будто никогда не давал повода проявить свои отношения с Катей, может, когда-то все-таки был неосторожен?
 Прыщавый высказался и снова в торжествующем ореоле непогрешимого самолюбия цепко втупился в дорогу. Как я его ненавидел в эту минуту! Готов был глотку ему разодрать, и только мысли о Кате, наверное, сдержали от безрассудного шага.
 - Когда это случилось?- только и спросил я, отвернувшись от Прыщавого в боковое окно.
 - Сегодня ночью. Она еще, наверное, не пришла в себя, зависла, скорее всего,  на игле. Ты же знаешь, как девочки все это тяжело переживают,- засмеялся он уже неприкрыто.
 - Заткнись! Заткнись, я сказал!- не сдержав гнева, бухнул я кулаком по бардачку.
 - Да ладно, Макс,- пошел на мировую Прыщавый.- Было бы из-за чего бычиться и машину ломать: ты спросил, я сказал.
 Но я больше не слушал его, мыслями возвратился к Кате.
 Представляю, как Лысый взвился. Его давно, наверное, так никто не заводил. Но что с ней стряслось? Поехала крыша? Второй клиент за месяц и второй труп. Первого кое-как отмазали – мелкой сошкой был, да и наркоты в тот вечер перебрал. Хорошо, я рядом оказался, прервал истерику Кати, отнял пистолет, отвез домой. Квартира, конечно, накрылась, но труп пришлось убирать, рано или поздно среди девчонок просочится слух о случившемся, а уж на такую крупную лялю, как Катя, выйти проще простого: в городе их единицы. У нее особая клиентура, и запоминается Катя на всю жизнь. Даже через полгода, через год приезжает из какого-нибудь Нарьян-Мара или острова Шпицберген обвешанный соболями и золотом делец и первым делом требует Катеньку.
 Чем она их, черт возьми, берет, до сих пор не знаю. Не молодостью – есть и помоложе мясо. Не опытностью – девиц со стажем в нашей конторе хватает. Но каким-то непередаваемым обаянием, чем-то, я бы сказал, допотопным и вместе с тем до хрустального чистым, настолько чистым, что некоторым хочется вновь и вновь окунуться в эту родниковую чистоту; кому насладиться ею, кому замутить ее в маразматическом удовольствии. И можно только удивляться, как после полутора лет подобной работы она еще сохранила в себе это внутреннее состояние. Но, видно, и родник, пробившийся сквозь мощные пласты земли наружу,  можно при желании забить.
 Я укорял себя в одном: как проглядел начало Катиного остывания. Может быть, заметь раньше глубоко спрятанную в ее душе перемену, я смог бы предотвратить последующие события, в крайнем случае, уговорил бы Лысого отпустить девушку на все четыре стороны, хотя прекрасно понимаю, что из нашего ада никто так просто не уходит. Но как-то все слишком стремительно произошло, слишком непредсказуемо. Ее и так  в последние месяцы вывозили только для особых клиентов раза два-три в месяц, не больше, очень многого она стоила. И кто знал, что именно эти промежутки, наверное, вынудили ее начать думать. Думать, а не забывать. А это самое страшное в ее профессии.
 Прыщавый привез меня на дачу Лысого, который в определенных кругах косил под интеллигента высшего пошиба. В просторном рабочем кабинете возле покрытого зеленым бархатом дубового стола в кресле сидел вертлявый недоносок Гнус, сутенер валютных проституток, к которым в последнее время относилась и Катенька.
 Как всегда неусидчивый и задерганный, он и в этот раз то вскакивал с места, то снова падал в кресло, манерно жестикулировал, корчил рожи, «в лицах» показывая развитие событий.
 Лысый сидел за столом, дымил сигарой и, не сводя ни на секунду глаз с Гнуса, внимательно следил за рассказом. Увидев меня, кивком головы указал на кресло напротив Гнуса и только когда тот перестал, обратился ко мне:
 - Я, кажется, имел с тобой разговор по поводу Катьки. Ты побожился, что подобное не повторится. Нахрена я, спрашивается, напичкал хаты аппаратурой высшего класса, не скажешь? Понимаю, у девочки сдали нервишки или она вместо травки стала с клиентом колоться, чего я, сам знаешь, никогда не одобрял и не одобряю, но если первый барыга был просто пустым мешком дерьма, второй, которого она замочила, стоил очень-очень – слышишь, Макс!- очень-очень много денег. Она должна была только переспать с ним - и всё!- Лысый подхватился, не сдержавшись, со стула.- Нам надо было просто его заснять, так меня попросили люди, а твоя прелюбезная Катенька взяла да и шлепнула молодца. Понимаешь, чего теперь мне это будет стоить?!
 Я молчал, давая возможность Лысому выговориться. Ему все равно надо было на ком-то оторваться. И он знал, что я за Катю не отвечаю. Я только улаживаю конфликты.
 - Первый раз, благодаря тебе, я простил, устроил ей только «субботник». Второго «субботника» не будет,- Лысый запыхался вконец.- Короче, поедешь с Прыщавым к этой лярве и разберешься со всем. Мне лишний геморрой ни к чему. Все ясно?
 Мне давно все было ясно, но я и глазом не моргнул.
 - Возьму рыжего Леху,- негромко, как всегда, сказал я.
 Лысый глянул на меня укоризненно, но уступил.
 - Ладно, поедешь с Рыжим. Потом обратно, обкумекаем, что делать дальше.
 Я поднялся и двинулся  к выходу. Голос Лысого и здесь догнал меня:
 - С твоей пушкой она засветилась?
 - Я разберусь.
 - Еще ты засветись,- бросил напоследок Лысый и недовольный отвернулся  к окну. Я вышел. В коридоре выловил Рыжего. Его упитанная морда как всегда смачно уплетала  аппетитный эклер.
 - Ты, наверное, ни на секунду не перестаешь жрать,- без всякой задней мысли сказал я. Рыжий не обижался, он давно привык к моей иронии.- Поедешь со мной, Лысый сказал.
 Рыжий кивнул и пошел во двор выгонять машину. 
 Вскоре мы ехали в направлении к городу. Я снова и снова возвращался к Катеньке. Мучил один и тот же вопрос: что с ней в последнее время происходит? Я не мог дать на него разумного ответа и уже, наверное, не дам: мы ехали к Катеньке, Рыжий сидел рядом, он был для подстраховки, назад дороги не было.
 Даже если бы я уломал Рыжего и увез Катеньку в любом состоянии с собой, месяц, полгода, год – и нас бы все равно нашли,- здесь не свободная Америка, вопрос только времени, и я не был столь безрассуден. Я всегда был трезв, как стеклышко. Быть может, это-то меня и губит. Стал слишком холодным, слишком окаменевшим. Во что превратился?..
 Медленно поднялись на третий этаж. Рыжий открыл дверь Катиной квартиры (у нас у всех были ключи от подобных квартир), Катеньку нашли в спальне, она была  «в отключке», рядом валялся шприц и жгут.
 - Пойди, посмотри видео,- сказал я невозмутимо Рыжему, хотя внутри у меня всё так и клокотало. Закрыл за ним дверь, присел на краю кровати возле Кати.
 «Ми-ми!»- раздалось вскоре из-за стенки – Рыжий тащился от диснеевских мультфильмов. Как можно было только сочетать помешательство на мультфильмах с его профессией, для меня так всегда и останется загадкой. Но мы все знали о чудачестве Рыжего, и никто его никогда не укорял.
 Катенька лежала свободно раскинувшись. У края губ слегка выступила пена.
 «Какие сладкие сны ты сейчас видишь, девочка?»- подумал я и осторожно провел горячей ладонью по ее лицу, убрав упавшую на глаза непослушную челку. Даже в таком состоянии она была очаровательна.
 У меня больно защемило в груди. Она ведь могла жить совсем другой жизнью. Встретить такого же, как она, молодого красивого парня, родить ему ребенка, заслужить право на счастье. Вместо этого предпочла быть потрошительницей сердец, в конце концов разбив собственное.
 Подумав так, я вдруг уловил, что нашел ту, может быть, единственную, зацепочку, которой так сильно не хватало сейчас и которая спасительно уводила из потаенной области разгоряченного сердца внутрь глобального айсберга выработанного с годами равнодушия.
 Я представил ясно, что станет с ней дальше, потому что видел сотни таких, как она, начинавших с блеска и славы и кончавших в лучшем случае подзаборной жизнью, в худшем – сырой безымянной могилой или просто холодным трупом на загородной мусорной  свалке.
 И представив себе это, я понял, что смогу сделать то, ради чего приехал, и может быть, тем самым только облегчу участь невинной души безвозвратно потерянной для всех навсегда Катеньки.
 Моё прикосновение, наверное, разбудило ее, но она еще окончательно не пришла в себя, лишь улыбнулась слегка, увидев в пелене утреннего пробуждения знакомое и не омерзительное ей лицо, потом снова тяжело закрыла глаза. И тогда я взял лежащую возле нее подушку и накрыл ею голову Катеньки.
 Если б кто знал, чего мне это стоило! Однако я не мог поступить иначе. Я всё вырешил.
 Катенька стала задыхаться, захрипела в сонном испуге, судорожно схватила мои руки, но куда ей, такой хрупкой и почти невесомой, было справиться с моим мощным мускульным весом. Она стихла быстро. Лицо ее по-прежнему, как показалось мне, светилось. Лишь набухшая голубая жилка у виска говорила о перенесенном напряжении.
 Я, как сомнамбула, неторопливо вышел в гостиную. Рыжий оторвался на минуту от экрана, где длинноносый койот жаркой Аризоны безрезультатно гонялся за палкообразным страусом, и вопросительно уставился на меня. Я сказал, что можно ехать.
 Рыжий поднялся, но все-таки вошел в спальню, приложил к шее Катеньки два пальца, убедился,  что мертва. Это была и его работа тоже. Мы свое дело сделали. За нами приедут «мусорщики» и все приведут в прежний божеский вид.
 А потом в квартиру вселят другую Катеньку, потом еще одну, и мир как ни в чем не бывало полетит дальше в тартарары, пока в один из далеких дней где-то на краю Вселенной не разорвется от собственного равнодушия. Но моя любовь к Катеньке, я знал наверняка, так и останется глубоко замороженной в одном из структур моего ледяного айсберга, раньше называвшегося сердцем…