Охота на выживание

               
   Прожив большую часть своей жизни, я периодически вспоминаю некоторые события, которые сохранила моя память. Это мои жизненные тропы, по которым я прошёл, проплыл, прополз и которые закалили меня как мужчину. Много было хорошего, меньше плохого, но это всё было, и это никуда не деть. А воспоминания надо ценить! Особенно часто мне вспоминаются моменты, которые я называю приключениями. Вот и недавно мои воспоминания о приключениях на северном Урале легли в основу моего произведения под названием «Рыбалка на выживание» и в процессе работы над ним я, конечно, вспомнил о событиях, которые описал ниже.

  В один из дней мне позвонил мой друг Ромка – зубной врач-протезист, которому я посветил произведение «Прыжок в себя».
- Женя, привет! Готов поехать на охоту, на лося?
- А когда?
- Да завтра, с утра.  Приятель моего отца взял лицензию на сохатого и пригласил нас на охоту.  Успеешь к утру собраться?
- Так это вас пригласили, а не меня.
- Да пофиг, место есть, поехали, - сказал Рома.
  К шести утра я уже был готов и только ждал Ромкиного звонка. Настроение было боевое, тем более я знал - там, где Рома, там всегда приключения.
  Снежное ноябрьское утро, пощипывая лицо лёгким морозцем, придало бодрости. Закинув мои вещи в машину, мы стартанули за город.
- А Григорич где? – удивился я, не обнаружив Ромкиного отца в машине.
- Да он на своей машине вперёд выехал, будет нас на трассе, на развилке встречать. Он со мной ездить боится – нервничает.
- А едем то куда? В какую сторону?
- На Салаирский кряж, за Тогучин. Там у отцова приятеля пасека, домик, баня – короче всё как надо и даже две лайки.
- Здорово! Будем надеяться, что нам повезёт.
  Проехав по ночной трассе немного больше часа, мы подъехали к нужной развилке, и в свете фар увидели знакомый «Крузак» Ромкиного отца. Григорич, заметив нас, не выходя из машины газанул и, включив «аварийку», дал нам понять, чтобы мы следовали за ним. Асфальт закончился, и мы, двигаясь за фонарями впереди идущей машины, въехали в лесную зону низкогорной возвышенности.  За бортом температура показывала -15 градусов и только-только начало светать. Вглядываясь вперёд и по сторонам, мы стали различать деревья соснового бора, через которые проглядывала яркая луна. Где-то мы ехали по прямой, где-то сворачивали, подымались на небольшие холмы и спускались в низины. Пару раз, в стороне от дороги, даже заметили кормушки с сеном для диких животных: лосей, косулей, диких коз — значит зверь есть и это радует.
  Наконец вдалеке замерцал свет одинокой лампочки. Мы выехали на поляну, на краю которой стоял дом, а возле него был припаркован УАЗ- 469, и чуть в стороне, в низинке, возле речки была срублена банька, а на самой поляне стояло несколько неубранных на зиму ульев.  Мы вышли из машины, и я поздоровался с Николаем Григорьевичем. Григорич на пару секунд замер, всматриваясь в меня, и я понял, что он явно не ожидал меня увидеть. Из дома вышел крепкий, сухопарый мужчина лет сорока, и сразу, как-то заискивающе начал здороваться, выражая особое почтение Григоричу.  Ромка подмигнул мне и, улыбнувшись, тихо проговорил:
- Порядок.
  Хозяин пригласил нас в дом и предложил чаю. Немного отдохнув, мы забрали вещи из машины и перенесли их в дом.
- В общем план такой, - заговорил хозяин, представившись Валерой, - немного отдыхаем, переодеваемся и ждём меня, когда я собак из деревни привезу.
- А с вами можно, - стал напрашиваться я. – Я собачник бывший, может чем и подсоблю, помогу, то есть.
- Помогать не надо, но, если хочешь, поехали, - как-то неохотно проговорил он.
  И тут я поймал себя на мысли, что Валера мне не понравился: пренебрежительный тон, бегающие глаза, какая-то неопрятность. Вроде только познакомились и сразу почувствовалась насторожённость, лёгкая неприязнь. «Да что со мной не так? Чего это я? Приехал на халяву, уже радоваться надо!»
  Хотя где-то там, очень далеко в сознании, я понимал, что редко ошибаюсь в своём предчувствии.
  Уже достаточно рассвело, и мы с Валерой поехали за собаками в какую-то деревеньку. Как всегда, сидя в машине, я любовался лесной дорогой и крутил головой по сторонам, всматриваясь и любуясь окрестностями.  Старые горы Салаира за много веков осели и превратились в низкогорную возвышенность с густой разнообразной растительностью из-за обилия влаги, с множеством небольших горных речек во главе с главной извилистой рекой Бердь, в которой водится хариус, и скальными выходами, в которых встречаются пещеры. Места удивительные, живописные: сосновые, берёзовые, осиновые леса, местами пихтовые – и это всё Салаирская тайга.
  Вдруг, впереди, в метрах двух от дороги я увидел крупную пёстро-бежевую птицу с небольшими чёрно-белыми полосками.
- Глухарка, - восторженно проговорил я, радуясь встрече с птицей.
- Капалуха, - подтвердил Валера. – Жена глухаря, - добавил он.
- Хм. Капалуха, что за название?
- В земле много копается, вот и прозвали в народе капалуха, а может ещё из-за чего.
  Не успел я налюбоваться глухаркой, как увидел вспорхнувшую с ветки сову.
 «Вот это да, ничего себе, не успели в тайгу заехать, а я уже столько дичи увидел!» - подумал я.
  Как бы уловив мои мысли Валера добавил, что места богатые: и зверя, и птиц много.
- Тут всё есть: лоси, дикие козы, волки, и хозяин тайги – медведь, а уж птиц не пересчитать. Места заповедные – без мяса не живём, - как-то ехидненько сказал он.
  Наконец мы подъехали к окраине какой-то маленькой, скорее всего заброшенной деревеньки, потому что я насчитал всего шесть домов-завалюх. Строения перекосившиеся, старые, ветхие, печные трубы развалившиеся, заборы гнилые, разбитые, еле держатся и кругом чувствуется запущение.  Даже электрические столбы наклонены к земле, чуть не падают, держаться за счёт проводов. Тоска-а, да и только.
  Припарковавшись у дырявых ворот, мы вошли во двор и тут я услышал, как радостно завизжали собаки, явно предчувствуя, что приехали за ними.
  В покосившихся сараях за сеткой-рабицей находились две лайки. Валера вывел их по очереди из так называемых вольеров и, не отпуская, посадил в свою машину. Наблюдая за его действиями, я всё время ловил себя на мысли, что что-то не так: Валера себя ведёт как-то странно, собаки не то радуются, не то смыться хотят. А может это со мной сегодня что-то не так?
  Вернувшись на пасеку, мы вышли из машины, а собак оставили в салоне.
- Валерий, а собачек почему не выпускаете?
- Разбегутся, потом не найдём.
- В смысле, они что, не твои что ли?
- Мои. Молодые ещё.
  Я пожал плечами, так ничего и не поняв. Из дома появился Ромка и позвал меня перекусить. Внутри дома всё было по-простому: стол, стулья, пара кроватей, тумбочка, зеркало на стене, но всё какое-то не живое, запущенное, что ли. На столе уже был нарезан хлеб, сало, сыр, колбаса, пара луковиц и стояла бутылка греческого коньяка «Metaxa».
«Неплохо начинается день», - подумал я.
- Так, перекусываем, экипируемся и выдвигаемся, - по-хозяйски проговорил Николай Григорьевич, словно он хозяин заимки.
  Не успели налить по рюмке, как Валера «запел» дифирамбы Григоричу, как будто не на охоту приехали, а на юбилей собрались. Глядя на Григорича было видно, что ему нравилось это лебезение. Рома чуть улыбался, посматривая на меня.
«Ну да ладно», - подумал я. - «Приехали, уехали».
  Часа в два дня мы втроем, без Григорича, который остался при кухне и бане, выдвинулись на поиск следов сохатого. Валера открыл дверцу машины и лайки с радостным гавканьем выскочили на свободу. Они крутанулись вокруг нас и помчались в лесную глушь.
- Я не понял, а что они убежали? – спросил я Валеру. - Они что не с нами будут.
- Так приучены, - пробубнил Валера, явно недовольный моими вопросами. – Выследят зверя, лаем дадут понять.
«Хрен его знает, может я действительно чего не понимаю», - подумал я.
  Первая половина ноября была ещё достаточно тёплая, днём 5-6 градусов ниже нуля, но по ночам морозец уже придавливал до минус пятнадцати, а то и ниже. С утра земля покрывалась ледяной коркой, а к обеду подтаивала, образуя грязь и слякоть. Пройдя пару километров, я понял, что ошибся с обувью. Мои кожаные ботинки быстро промокли и ещё хорошо, что я их надел с шерстяными носками, по крайней мере при ходьбе ноги не мёрзли, да и погода пока благоволила нам. Яркое солнце отражалось от чистейшего снега, слепила глаза, но и согревало нас, придавая бодрое настроение. Хотелось больше погулять на природе, посмотреть заповедные места Салаира и, конечно, встретить живность. Повсюду было слышно щебетание лесных птиц, которые переговаривались между собой, и мы осознавали, что тайга живая, не спит.
  Вдруг я увидел на дереве огромного глухаря и быстро вскинул ружьё.
- Не стреляй, - прошипел Валера, подняв руку вверх. – Мы же за сохатым приехали. Стрельнешь, лось услышит, уйдёт.
  Я с сожалением опустил ружьё. Такой трофей упустил, жалко.
  Время летело быстро, а мы всё шли и шли, озираясь по сторонам, пока не начало смеркаться. И тут мы вышли на пашню, на припорошенном снегу которой отчётливо выделялись свежие следы копыт сохатого. К сожалению, осенняя пахота ещё не застыла и мы, продвигаясь по грязи перепаханного поля, «нацепляли» кучу грязи на свои ботинки.  Мало того, что я ноги промочил в жиже, так ещё и начал замерзать, из-за медленного передвижения. Неожиданно, крупными хлопьями, повалил снег.
- Пошли по следу, пока не завалило снегом, а то зверя упустим, - скомандовал Валера.
  Идти по следам, это значит опять идти по грязи и жиже, и это как-то напрягало. Я посмотрел на Рому, но он пожал плечами, как бы давая понять: «А куда деваться».
- У тебя ноги сухие? - спросил я у него.
- Да ну, давно булькает.
- И что, по грязи попрёмся, поперёк поля? Метров триста будет. Слушай, Валера, а где твои собаки, почему след не берут, зверя не чуют? Ты вон в сапогах непромокаемых, а нас не предупредил.
  Явно не желая отвечать, Валера что-то пробубнил и попёрся вперёд.
«Ну да ладно, деваться некуда, попрёмся, а то подумают, что я сдулся».
  Кое-как преодолев озеро грязи, мы вышли на лесную возвышенность, в глубь которой вели следы зверя. Уже почти стемнело, и я понимал, что на сегодня охота закончилась, но почему-то все молчат.
- Нади идти по следу, пока видно, - командовал Валера. – Лось может в любую секунду появиться.
  Он уверенно шёл впереди, а мы поспевали за ним. Казалось, прошли ещё пару километров, пока совсем не стемнело. И тут я заметил, что Валера как-то странно засуетился.
- Мы что, заблудились? – чувствуя неладное, спросил я.
- Ну да, что-то всё незнакомое, - неуверенно пробурчал Валера.
- Восемь часов вечера, снег валит, темно, тайга, а ты, следопыт хренов, говоришь, что мы заблудились! Я же тебя предостерегал, когда темнеть начало, а ты говорил, что всё тут знаешь.
- Ну в темноте всё одинаково, - заоправдывался Валера. 
- Давай ориентируйся и выводи нас, пока не замёрзли.
  Валера опять засуетился и уже не скомандовал, а проговорил: «За мной».
  Так как теперь мы стали двигаться медленнее, то начали остывать и наши мокрые ноги стали мёрзнуть.
- Надо костёр развести, - предложил я.
- Лось дым почует, уйдёт, - опять пробубнил Валера.
- Пошёл на х..р со своим лосём, - уже зло отрезал я.
  Я осмотрелся по сторонам, но в темноте разве что-то увидишь. Достав нож, я стал срезать кору с ближайшей сосны. Конечно, бересты бы не помешало, но берёз рядом не было. Наломав в темноте немного веток, мы с помощью Ромкиной зажигалки попытались развести огонь. Но увы, ничего не получалось, всё было сырое.
  Я вытащил из патронташа патрон 12 калибра и, аккуратно надрезав его по кругу, надломил, чтобы извлечь порох.  Ромка достал сухой носовой платок, и я высыпал на него содержимое патрона. Потом я это проделал со вторым патроном, и мы подложили платочек под ветки. Рома чиркнул зажигалкой и порох воспламенился. Поначалу ветки загорелись, но очень быстро потухли и стали только дымить.  Как мы не пытались раздуть огонь, но из-за сырости ничего не получалось, из-за этого на душе было неприятное ощущение безысходности. Я понимал, что мы с Ромой сами виноваты, пойдя на поводу у этого горе-охотника. Но больше всего меня бесило то, что собаки спокойно могли нас вывести из тайги, но они почему-то где-то бегали.
- Эй Валера, чего стоишь, свести своих собак, они ведь где-то рядом должны быть, или ты им не хозяин, а? Почему они от тебя бегают? Поди уже сами на пасеку вернулись, пока мы тут плутаем. Если бы ты хоть одну из них взял на поводок, то и другая бы никуда не ушла и нам бы спокойней было. Мутный ты какой-то.
  Видя, что я «закипаю», Рома молчал, но я чувствовал, что он поддерживает меня. Валера же явно струхнул и предложил нам попробовать ещё раз развести костёр, а сам якобы пошёл искать в темноте тропу к заимке. Удерживать я его не стал, не было смысла.
  Я достал нож и стал вырезать ямку в земле для костерка, чтобы не задувало.
- Рома, попробуй наломать сушняка: веток, коры, сосновых иголок – всё, что горит.
  Я опять разломил два патрона, извлёк порох, запалил его и мы наконец-то разожгли небольшой костёр. Скудный огонь немного осветил местность, и мы заметили рядом стоящую невысокую лесину. Тут же её завалили, и я разбил её на поленья об ствол большой сосны. Минут через десять костёр начал согревать нас своим теплом. Мы разулись, выжали свои носки и стали сушить обувь. Слава Богу снег закончился, небо частично прояснилось, и появившаяся луна осветила лес.
  На самом деле всё было не так уж и плохо, но немного тревожно. Мы с другом находились в лесной глуши, грелись у костра и курили сигареты. Вот если бы ещё коньячку пару глотков, то жизнь бы вообще наладилась! Я сидел на стволе поваленного дерева, грел ноги и смотрел, как от обуви, мокрых носков и голых ног шёл пар, а тепло от огня немного клонило меня в сон. Не знаю почему, но я вспомнил историю двухлетней давности о встречи с лосём.
  Как-то по осени, охотясь по первому снегу, мы втроём: Володька, Ромка и я, бродили по полям, берёзовым околкам в надежде поднять зайца, а может быть и не одного. В это время зайцы ещё не окончательно побелели: их головы остаются пегие, а рыже-серые пятна сохраняются на ушах, на носу и на кончиках ушей, и поэтому, не полностью сменившие окрас, они заметны на фоне белого снега. Ноябрьская погода выдалась с лёгким морозцем, но была ясная и солнечная. Подмороженная земля доставляла удовольствие при ходьбе, потому что не надо было «месить» грязь и надевать лыжи. А прогулка на природе, с ружьишком – это и есть удовольствие. И вот удача, так сказать, улыбнулась нам - мы вышли на свежий след, который вёл в ближайший вытянутый околок, расположенный среди огромного поля и соединённый с другим лесом небольшим перешейком. Нужно было отсечь попытки зайца смыться. Мы быстро решили, что я встану на углу околка, на выходе, а Володька и Ромка обойдут лесок и будут двигаться мне навстречу, гоня зайца на меня.
  Я бегом добежал до угла и встал на номере, а мои друганы обошли лесок и двинулись в мою сторону, шумя по кустам. Предвкушая добычу, я внимательно всматривался в кусты и растительность, и вслушивался в шелест опавших листьев и жухлой травы, покрытой небольшим слоем снега. Я чувствовал, что заяц вот-вот покажется и был сосредоточен. Вдруг где-то рядом хрустнула веточка и я автоматически повернул голову.
  Всего метрах в двадцати от меня стояла огромная живая махина под названием лось. Это в зоопарках лоси не большие, а в природе они просто огромные, величественные. Особенно впечатляли его огромные лопатообразные рога и большие глаза, которые смотрели на меня в упор.
  Оцепенев, я пару секунд стоял в растерянности, соображая, что делать. Животному достаточно было сделать один прыжок, поднять меня на рога и расправиться со мной. В моём поясном патронташе была пара патронов 12 калибра, в металлических гильзах, специально заряженных крупной разрывной картечью, для охоты на крупного зверя.
  Я, глядя в упор на сохатого, медленно сделал шаг в сторону, спрятавшись за берёзку, осторожно переломил стволы ружья, вытащил папковые патроны и поочерёдно вставив железные, защёлкнул стволы, которые уже были направлены на животное. И все эти действия заняли несколько секунд. Через мушку ружья я смотрел на сохатого и чувствовал, как по спине бежит пот. Нет, страха не было, но напряжение было неимоверное.  Держа лося на мушке, смотря прямо ему в глаза, я стал немного успокаиваться, хотя мозг работал как бешенный: «Что делать, что делать?». И тут, в какое-то мгновение у меня наступило просветление и чувство лёгкости, которое отпустило напряжение: я понял, что не буду стрелять, а лось на меня не прыгнет. Может быть я телепатически это почувствовал, и то же самое почувствовал лось, но мы поняли, что мы друг другу не враги.
  Я опустил ружьё и спокойным голосов проговорил: «Извини друг, чуть бес не попутал. Ты уже иди своей дорогой, а я своей».
  Находясь в метрах семидесяти от меня, мои дружки, сойдясь в узком месте околка, видели всю эту картину и не понимали, почему я не стреляю.
  Сохатый, заметив приближающихся людей, спокойно развернулся и тихо, неспеша пошёл в чащу берёзового леса.
- Ты что не стрелял? Чего ждал? Такая удача выпала, а ты растерялся.
- Да ещё стоял и «базарил» с лосем, - добавил Ромка.
- Не видел смысла стрелять, - улыбаясь, ответил я.
  Парни, видя, что я даже не оправдываюсь и наезжать на меня бесполезно, вздохнули и отстали. В это время из околка выскочил заяц и, нагло проскочив между нами, кинулся бежать в поля, да так молниеносно, что мы не успели вскинуть ружья. Мы ржали на всю округу, оценив комичность ситуации.
  Позже, сидя у костра, мы, анализируя ситуацию с лосём, пришли к выводу, что я правильно сделал, что не стал стрелять в животное.
  И сейчас, греясь у костра, я, вспоминая этот случай и глядя на друга, произнёс:
- Походу, мы попали Рома.
- Да, попали, - вздохнув ответил друг.
- А чё молчишь? Этому мудаку Валере ничего не говоришь?
- Да с отцом сориться не хочу.
- Ну смотри, как знаешь. Сейчас подсохнем и двигаться надо, дорогу на пасеку искать. У меня желания ночь провести в тайге, нет.
- У меня тоже.  А как дорогу искать будем?
- Обратно по следам пойдём.
- Далековато возвращаться.
- Вариантов нет. Мы местность не знаем.
- А Валеру, ждать не будем?
- А смысл? Он всё равно дорогу на пасеку не знает. Пусть нас догоняет.
  В это время, в темноте, что-то рядом с нами зашуршало, как будто кто-то пробежал, зацепившись за кусты. Я снял с ружья предохранитель и направил стволы в темноту. Рома тоже взял свой карабин и насторожился. Мы не видели никого в темноте, но явно слышали и ощущали чьё-то присутствие. Я встал босиком на свои ботинки и сказал Роме, чтобы он обувался, пока я на стрёме. 
В это время в темноте сверкнули чьи-то глаза, и я, помня о лайках, позвал их.
- Ко мне. Идите сюда. Ко мне, собачи.
  Но никто не откликнулся. Чувство было не очень приятное. Я опять всмотрелся в темноту и почувствовал неприятный звериный запах мокрой шерсти и как только мне что-то опять послышалось, я выстрелил. Не знаю «зацепил» кого или нет, но нам показалось, что кто-то взвизгнул.
  Небо уже достаточно прояснилось и в свете луны просматривались наши следы на тропе, по которой мы пришли. Обувшись и заправившись, мы потушили костёр и, отведя стволы в сторону, двинулись друг за другом обратно по своим же следам.
- Время? – спросил я.
- Два часа ночи.
- Чувствуешь, как холодать стало? Хорошо хоть ноги погрели.
- Ну, да! – поддержал Рома.
  Наши следы, по которым мы пришли, едва выделялись на снегу и местами были присыпаны позёмкой. Мы шли неспеша, не только из-за усталости, но и из-за боязни упустить тропу. Пока двигались, наши тела сохраняли тепло, но как только останавливались на перекур, сразу ощущался морозец, и мы начинали зябнуть. Говорят, что дорога домой, то есть назад, всегда быстрее, но нам с Ромой так не показалось. Мы медленно, в темной тайге, в свете холодной луны плелись друг за другом. Чувствовалась усталость и хотелось спать. Увидев между корней крупной сосны выемку, мы решили передохнуть. Усевшись спиной к спине, чтобы было теплее, мы закурили и потихоньку начали дремать. В голове, как в кино поплыли всякие картинки, а тело наполнялось приятной истомой. Рома тоже притих, по всей видимости погружаясь в то же состояние, что и я. Очнулся я от того, что мои ноги затекли и замёрзли. Для меня хуже нет, чем когда мёрзнут руки и ноги. Ещё в детстве я сильно обморозился, потом ещё один раз в молодости, да так, что чуть не лишился конечностей и с тех пор лёгкое обморожение стало для меня серьёзной проблемой. Я, сибиряк, мог выдерживать сорокаградусную жару и более, но мороз для меня невыносим.
  Почувствовав знакомое покалывание в ногах, я соскочил и стал топтаться на месте, делая упор на пальцы ног.
- Рома, вставай, не спи. Мы задремали, а это плохо. Вставай, брат, замёрзнем.
  Я осторожно стал тормошить друга, который весь уже покрылся инеем.
- Рома, время? «Время сколько?» —  я, чтобы разбудить Ромку, так сказать, запустить его организм.
  Рома нехотя посмотрел на часы, ответил и стал подыматься. Оказывается мы продремали пару часов и не заметили. Я, чтобы согреться, стал приседать и хлопать себя по бокам. Рома же, как зомби прикурил сигарету и спокойно пошёл по тропе.
  Дома, сидя в кресле и анализируя ситуацию, подобную той, в которой оказались мы, никогда не прочувствуешь того, что творится внутри тебя, когда ты в ней оказываешься, особенно когда ты к ней не готов. Чувства страха нет, но ощущается какое-то безразличие, апатия и жизненные силы ослабевают, так по крайней мере было со мной.
  Мы шли молча, иногда меняясь местами, то Ромка впереди, то я. Видать, мы вчера прошли не мало, если дорога назад на пасеку казалась нам длиннее пройденной. Мы уже не смотрели ни по сторонам, ни на время, усталость брала своё и мы медленно плелись. Очень хотелось пить, а снег, увы, жажду не утолял. Можно было разжечь костёр, но не было посуды, чтобы растопить снег и утолить жажду. Настроение, мягко говоря, никакое.
  Тут мы услышали позади нас шаги и, оглянувшись, увидели Валеру. Он достаточно бодро догонял нас. Не знаю почему, но в этот момент мне не хотелось спрашивать его, где он был. Я просто его ненавидел и готов был набить ему морду. Как-то автоматически я направил на него ружьё и он, спрятавшись за дерево, вытянул руку с термосом и проговорил:
— Вот, парни, кофе, кофе горячий. У меня в термосе немного осталось, я сейчас разолью.
  Если честно, то связываться с этим типом у меня не было никакого желания и я, посмотрев на Рому, молча пошёл вперёд выбирать место для остановки. Впереди оказался пологий спуск, ведущий на поляну и на полпути, спускаясь, мы выбрали место для отдыха. Валера налил горячий напиток в чашку термоса, и мы с Ромой по очереди начали делать глотки. Божественная жидкость разливалась по телу, реанимируя организм.  Утренний ветерок обдувал лицо, и я, посмотрев на небо и на противоположную сопку, вдруг увидел крупного козла косули, спускающегося вниз по тропе.  Так как ветер дул в нашу сторону, животное не уловило наш запах и не заметило нас. Моё сердце бешено забилось, и я пару секунд пытался совладать с собой.
  Почти шёпотом я проговорил:
- Рома, стой неподвижно, не двигайся, сейчас объясню. Метрах в семидесяти на противоположной сопке огромный козёл. Тихонько присядь и повернись.
  Рома выполнил мою просьбу и прошептал:
- Вижу.
- Давай целься и стреляй. Вали его.
- Мы же на лося приехали, - прошипел Валера.
- Заткнись на х…й, - оборвал я Валеру. - Рома, чего медлишь?
- У меня контактные линзы, - проговорил друг.
   Я медленно присел, подставил колено и повторил:
- Стреляй, вариантов нет.
   Рома положил карабин мне на колено, пару секунд прицеливался и выстрелил.
   Козёл на секунду замер, припал на переднюю ногу и полетел вниз со склона.  Мы закричали от радости и побежали на поляну. И тут непонятно откуда появились наши лайки и кинулись на раненого козла. Они с ожесточением, словно волки, кидались на бедное животное и, вонзая в его тело свои зубы, вырывали клочьями куски его шкуры.  Когда мы подбежали, собачьи морды лаек уже были в крови, и они сами словно озверели, пытаясь разорвать козла, который жутко орал от боли. На душе сразу стало неприятно, ненавижу смотреть, как животные страдают.
- Держи своих собак. Хватит, - рявкнул я.
  Валера, осмелев и заразившись происходящим, закричал:
- Пусть рвут, кровь почувствуют.
  Я вытащил нож, стрельнул дуплетом вверх и, прыгнув на тело козла, добил его ударом ножа в шею. Брызнула тёплая кровь, косуль захрипел и медленно опустил голову на снег.
- Убери собак, или я их пристрелю, - сказал я Валере.
  Понимая, что я не шучу, он стал отгонять собак, которые к моему удивлению поняв, что им ловить нечего, покружили вокруг нас и опять побежали в тайгу.
  Рассмотрев трофей, мы удивились тому, что самец косули был достаточно крупный и весил примерно килограммов сорок, а то и более. Его бугристые, широко расставленные развитые рога говорили о том, что самец взрослый-многолеток.
- У меня лицензия на козла есть, - ни с того, ни с чего проговорил Валера. Если никто не против, голова моя – чучело сделаю.
  Я бросил нож на тело животного и сказал:
- На, бери, разделывай.
  Первым делом Валера отрезал голову с шеей и начал разрезать шкуру вдоль тела. Через минуту он заныл, что мёрзнут руки и мне пришлось доделать освежевание косуля. Я попросил Романа найти жердь, чтобы тащить тушу, потому что иного способа перенести трофей я не видел. У нас с собой кроме ружей ничего не было.
  Сняв шкуру с косули и выпотрошив внутренности, мы связали конечности козла ремнями, снятыми с наших ружей, продели трёхметровую жердь сквозь ноги животного, для того чтобы удобно было нести добытый трофей.
  Мороз всё давил и давил, и температура опускалась всё ниже, и, судя по щипанию лица и замерзающим рукам, была ниже двадцати градусов. Валера сразу заявил, что у него спина болит, и он таскать тяжёлое не может.
- Да и хрен на тебя, - сказал я вслух, глядя на него и догадываясь, что он врёт, потому что голову с рогами он никому не доверил.
  Мы с Ромой подняли нашу ношу и двинулись в путь, абсолютно не представляя сколько нам ещё идти. Когда идёшь по твёрдому насту, без груза это одно, но когда снег выше щиколотки, да ещё тяжёлая ноша, которая давит на плечи – это ещё то испытание. Жердь тряслась, подпрыгивая на концах и болезненно давила на плечи. Иногда мы с Ромой менялись местами, но облегчение длилось не долго. Я представлял, как древние люди тащили туши убитых ими животных и теперь, ощущая всю муку перетаскивания тяжести, осознавал, как это тяжко. Валера-сволочь убежал шагов на пятьдесят вперёд, показывая нам дорогу и только временами оглядывался, несём мы его мясо или нет. Обливаясь потом в мороз, я про себя матерился, задавая себе вопрос: «А надо ли мне всё это?». Конечно, я мог бросить это занятие, но моя натура не позволяла мне сдаться. По характеру Рома тоже был настырный, такой же, как и я, и тоже не мог позволить показать свою слабость. Вроде как между нами было негласное соревнование – кто первый сдастся. Короче, мы тащили нашего козла и терпели муки.
  Часа через два мы выдохлись настолько, что стали останавливаться отдыхать через каждые сто метров, потом через каждые пятьдесят шагов. Настроение было почему-то не радостное, а если честно говорить, то паршивое. Вроде честно взяли добычу, а радости нет, да ещё этот эпизод с собаками, которые добивали раненое животное. Когда несёшь тяжёлую ношу, сильно не поговоришь, язык не шевелится, но зато многое передумаешь и вспомнишь.
   Как-то по весне, охотясь на уток на заливных лугах, мы с моим другом, заядлым охотником Володькой, шли по затопленной талым снегом низинке в надежде поднять и подстрелить дичь. Охотились мы на селезней, а вот другую дичь не стреляли. У нас было негласное правило, кого попало не стрелять, а охотиться только на кого разрешено. Не секрет, что многие охотники готовы стрелять в кого угодно, лишь бы охота удалась, и по воронам стреляют, по совам, да и по краснокнижным птицам палят. И вот идём мы осторожно по заливному лужку, на расстоянии пятьдесят метров друг от друга, внимательно всматриваемся и прислушиваемся. И тут Володька стреляет, и я вижу, что он подбил некрупную птицу. Иду дальше до конца разлива, а он пошёл подбирать свой трофей. Метров через семьдесят я повернул назад, подхожу к Володе и вижу, что он сидит на корточках, держит в руках птицу и как-то странно притих. Спрашиваю: «Что случилось?», а он поднимает заплаканные глаза, показывает мне подраненную птицу и говорит: «Какая же я сволочь. Вот крыло чибису перебил, а теперь мне его жалко. А мне что, жрать нечего?».
  И это говорит заядлый охотник с многолетним стажем, мужик, которому больше пятидесяти лет. Что с человеком случилось? Что у него в голове произошло. Судить не мне, но охотиться Володька перестал и ружьё продал. Вот и у меня сегодня случился надлом в голове после того, как увидел, как косуль раненый ревел – не хотел умирать. Эх, тяжко. И вспоминать тяжко, и тащить тяжко.
  С каждым шагом ноша становилась всё тяжелее и тяжелее. Мы посматривали с Ромой друг на друга и не решались сказать то, о чём оба думали. От бессонной ночи и голода силы начинали нас покидать, да ещё и от переутомления подступала тошнота. Мы еле тащились по сопкам Салаира, перенапрягая свои силы. На очередном «передыхе» мы молча сидели и смотрели на противоположную сопку, через которую нам предстояло идти и тут я увидел сохатого, который лежал на снегу.
 «Да ну, не может быть» - подумал я, и показал рукой на сохатого Роману. Он тоже всмотрелся и напрягся. Я знал, что Рома может включить второе дыхание и упредил его не стрелять.
- Метров семьдесят будет. «Выстрел верный», —сказал он.
- Нет. Не надо. Нам и этого козла хватит.
- Не пожалеем?
- Думаю, нет.
  Мы тяжело поднялись, взвалили на плечи наш трофей и пошли в сторону лося. Каково было наше удивление, когда на подходе мы обнаружили кучу валежника, похожую на лося. От дикой усталости мы даже не смеялись друг над другом, потому что оба были уверены, что это был лось.
  Часа через два с высоты сопки мы увидели наш гостевой домик. Силы уже совсем покинули нас, но последние семьсот метров надо было преодолеть. Ромка прислонил свой карабин к стволу берёзы и прохрипел: «Пошли».
 Не знаю, как мы доплелись, но за пятьдесят метров до крыльца мы бросили жердь и полуживые ввалились в хату.
- Ну вы очумели, парни, - проворчал Николай Григорьевич.
  Я так и не понял, что он этим хотел сказать. Он помог нам раздеться и затащил по очереди в баню. Мы не могли ни говорить, ни мыться, а только приходили в себя, лёжа на полатях.
  Часа через полтора мы выпили водки, чуть покушали и легли спать. Проспали часов по десять, прежде чем собрались и поехали домой.
   По дороге я много о чём передумал, переосмыслил и подытожил. Кстати, когда дома развязал мешок с моей долей мяса нашего трофея, то обнаружил рёбра и куски хребта – «рога и копыта».  Мясо делил Валера.