Молчун

- Здрасте, дядь Петь!
Шустрый кареглазый мальчишка пробежал было мимо, но тут же вернулся.
- Дядь Петь, у меня велик сломался. Можно, я после тренировки к вам в гараж зайду?
Кивок в ответ, крепкое рукопожатие, и два человека – большой и маленький, разошлись в разные стороны.
Двор шумел, как и всегда летним вечером. Сидели в беседке мужчины, азартно забивая «козла», перебивали друг друга на лавочках под подъездами женщины, изредка поглядывая на детвору, которая носилась по площадке. Иногда кто-то из женщин поднимался, напряженно вглядываясь в сумерках, не исчез ли куда ее отпрыск, но тут же со вздохом облегчения опускался на место. Тут! Куда он денется?
В глубине двора, там, где стояли гаражи, тоже кипела жизнь, но по-своему. Перебрасываясь скупыми репликами, возились с мотоциклами братья Смирновы, известные в поселке гонщики. Мурлыкал что-то, лежа на земле возле своей «ласточки» и что-то прилаживая, Семеныч.
Петр молча прошел по двору, кивая в ответ на приветствия и скрылся в подъезде.
- Вот, что за человек, а? – Таисия, первая на весь двор говорунья и сплетница, укоризненно покачала головой. – Все молчком! Как будто мамка в детстве говорить не научила! Даже поздороваться и то ниже своего достоинства считает! Разве так трудно людям уважение оказать?
- Тая, ты чего взбеленилась? – Вера удивленно глянула на соседку, оторвавшись на минуту от внучки, которая хныкала в коляске. – Он же всегда такой был. Сколько себя помню. Еще в школе учителя говорили, что от Иванова лишнего слова не добьешься, да и не лишнего ждать тоже не приходится. Всегда писать ему было легче, чем сказать что-то. Человек такой. И что? Все мы разные. Кому роток не прикроешь, а кто-то, вот как он – молчит.
- Ладно, не оправдывай его! Знаю я, чего ты за Петра заступаешься! Да только не оценит же! Пора бы тебе уже и успокоиться, а, Вера?
Глаза Веры потемнели, а руки крепче стиснули ручку коляски. Терпи, Вера! Сама виновата! Дала повод. Мало того, что придумала себе любовь на старости лет, так еще и поделиться нашла с кем… С Таисией! Ведь подруга, кому еще рассказывать-то? Дочь не поймет, сын – даже думать не хочется, как отреагировать может. А Тая… Вера ведь думала, что посоветует что-нибудь, посочувствует, а она… Нет, рассказать кому – такого не было, но между ними... Дня не проходило, чтобы она это неосторожное признание Вере не вспомнила. Вроде и не говорит ничего такого уж обидного, а противно – сил нет. И ссориться не хочется на пустом месте. Знают друг друга без малого полвека, так чего уж теперь? Да и Милочке, внучке, Таины руки ох, как нужны! Девочка родилась проблемная. И, хотя врачи говорят, что выправится, но до этого еще…
А Тая – массажист от Бога и медсестра хорошая. У нее весь двор под присмотром. Никогда никому не отказывала. И укол сделает, и рекомендации даст не хуже любого врача. Педиатр-то, да и терапевт тоже, у них птицы залетные, и то ненадолго. Кто захочет работать в поселке, от которого до ближайшего города почти восемьдесят километров по плохой дороге? И пусть поселок большой, но больницу закрыли уже лет пять как. Вот и перебиваются как могут. И Тае иногда некогда бывает голову поднять. С работы прибежит и пошла дальше по бабушкам да по младенцам. Там давление измерит, там укол поставит, а там мамочку молоденькую уму-разуму научит. И не просто научит, а отругает как следует, что себя не бережет. Накормит Тая такую мамашу и спать уложит на час-другой, оставшись присматривать за беспокойным малышом. Знает, как это бывает. Сама проходила.
Тае с ее тремя детьми никто не помогал. Мужа она своего любила, но помощи от него ни на грош не видела. Веня ее всегда твердил, что дети, кухня и прочие прелести – удел женщины и только. Нормальный мужик, мол, к этому всему и близко не подойдет. К сожалению, таких взглядов придерживались многие мужчины в поселке. Поэтому, Тая и помогала, как могла тем, кому помощи ждать было неоткуда.
А пару раз было и такое, что помощников, которые в природе существовали, но на помощь не спешили, Таисия в чувство приводила. Бывает ведь такое, что и бабушки есть, а не спешат с внуками помогать. Вот тут Тае тоже замены не было. Язык у нее был острый, как бритва, и уж если кто на него попадал – пиши пропало! Мало не покажется! Поселок-то хоть и большой, а все на виду. Разговоров потом не оберешься. Вот и остерегались Таисии. Мало ли! Лучше уж пару раз в неделю с ребенком посидеть, дав матери заняться своими делами, чем ходить потом, ловя шепотки за спиной да взгляды укоризненные.
Вера обо всем этом знала лучше других, поэтому и терпела от подруги то, чего никому другому не спустила бы. Вот и сейчас, вместо того, чтобы вспылить, она сунула руку под одеяльце и покачала головой.
- Пора домой.
- Иди уж! Я тоже пойду. Хоть и не хочется. Мои-то опять ругаются. Все делят что-то, сами не зная что… Я ведь, Верочка, думала, когда Сашка моя вернулась из города с мужем, что вот оно – счастье! Буду при дочери век доживать, а оно вон как оказалось. Теперь и дом не дом, и покоя никакого. Я не вредная, ты меня знаешь. И Сашке своей только хорошего хочу, но сколько ж можно-то?! Мало того, что нашла себе тунеядца, который ни работать не хочет толком, ни жить по-человечески, так еще и терпит от него чуть не каждый день, выслушивая, какая плохая. Да еще мне запрещает вмешиваться. А какой матери такое понравится? У меня девочка - умница! Сама знаешь. И училась всегда хорошо, и профессию получила. Да и работает – дай Бог каждому! Так нет же! Все не так! А у самого-то – два класса, три коридора и ничего за душой! А все туда же! Ох, Вер, чувствую я, что не выдержу! Только ради Сашки и держусь. Волновать ее не хочу. Срок опасный. Не дай Бог что, она ж мне не простит потом. Вот и молчу. Сижу, как сова в дупле, глазами хлопаю и даже гукнуть боюсь лишний раз. А он же все понимает и еще больше изгаляется. «Мамаша, скоро вас бабкой сделаем! Будет вам, чем заняться, а то совсем заскучали». Ты подумай, а?! Слов нет!
Тая сплюнула в сердцах и подхватила коляску, придерживая дверь и помогая подруге.
Вечерние хлопоты закружили Веру и скоро она уже забыла о своем разговоре с подругой. Да и мало ли их было, тех разговоров? Что еще остается, когда дети выросли, а внуки, хоть и растут при тебе, а все больше с родителями время проводят? Не то, чтобы это плохо, нет. Вера всегда детей учила, что семья – это главное. Но, когда не стало мужа, а с того момента уже почти десять лет прошло, ей стало все сложнее найти себе применение.
То ли дело раньше! Прибежишь домой с работы, пока все дела переделаешь, пока с уроками поможешь, вот и день прочь. А теперь? Хорошо, когда дочь внучку младшую доверит. Или сын приедет в гости со своей семьей. Тогда и жизни вдоволь. А так… Сиди у себя, чтобы детям не мешать, смотри телевизор, читай что-нибудь или с Таей под подъезд, языки чесать с соседками. Дочь обижается, что Вера их сторонится, а как иначе-то? У них своя семья, свои порядки и побыть вместе не так часто удается. Зять у Веры - не нарадоваться. Хороший человек. Но, строгий. И детей держит так же. А Вере внуков порой жалко, затупиться и хочется, да не смеет. Понимает, что нельзя родительский авторитет подрывать. И когда старшие натворят что, а отец их по углам разгонит, думать над своим поведением, Вера прямо места себе не находит. Вроде и понимает, что по делу, а как не жалеть? Дети же… Вот и идет на кухню, блины ставить или выпечку какую. Знает, как дети это любят. Дочь посмеивается тихонько, понимая, что к чему, но молчит.
А два года назад Вера поняла, что влюбилась. Глупо так, совсем как девчонка. И в кого?! В Петра! В Молчуна, как его весь поселок кличет. Краснела, бледнела, не могла и слова из себя выдавить, когда встречалась с ним во дворе. А ведь знала его почти всю жизнь. В одну школу ходили, в одном дворе в компании бегали. У нее на глазах вся жизнь Пети прошла. И брак его неудачный, и уход родителей.
С бывшей своей женой Петр расстался сам того не желая. Маленькую, хрупкую как тополек, Веронику, Вера, конечно, знала. Да и как не знать, если за одной партой просидели столько лет! Правда, дружбы большой у них не случилось. Вероника была хитроватая, себе на уме, а Вера таких побаивалась. Не хватало ей женской склочности, чтобы лишний раз ответить там, где надо, или на место поставить. Вероника ее робость чувствовала, но принимала всегда за слабость, а потому милостиво позволяла величать себя подругой. Веру она считала глуповатой и не видела в ней конкурентки.
Почему Вероника, за которой бегали парни со всего поселка, выбрала Петра, так никто и не понял. Шептались, судачили. Скорая свадьба дала всем законный вроде повод для разговоров, но и они вскорости затихли, ведь никаких признаков того, что в ЗАГС молодые подались «по делу», не было.
Жили молодые тихо-мирно, и никто так и не узнал о том, что у Вероники до Петра был роман с женатым агрономом, который, впрочем, не мог закончиться ничем хорошим. Имевшаяся в наличии жена и двое прекрасных ребятишек, свели на нет все надежды Вероники на счастье с любимым. Тем более, что счастья этого хотела только она. Возлюбленному ее подобные радости были совсем ни к чему. Поспоривший по пьяни с друзьями, что сведет с ума Веронику, гордо вышагивающую по поселку, он тут же забыл о ней, как только спор был выигран, а выигрыш получен на руки.
Вероника, по молодости еще не понимающая всего, что происходит, решила, что любимый не хочет прослыть подлецом, бросив семью. Разубеждать ее в заблуждениях мужчина не стал и вскоре Вероника «выскочила» замуж, чтобы показать, ему – одна не останется и плакать не станет.
Правду она узнала случайно. На чьей-то свадьбе, подвыпивший друг ее бывшего возлюбленного, подсел к ней и выложил все как есть. Вероника слушала его молча, все сильнее сжимая пальцами тонкую ножку бокала. И, когда тонкое стекло разлетелось в ее пальцах, она лишь подняла глаза полные такой боли, что «доброжелатель» испуганно замолчал и разом протрезвел. А потом встала из-за стола и, покачиваясь пошла к выходу.
Петр, который с чем-то помогал жениху, этот момент пропустил. Освободившись и поискав жену, он заволновался и побежал домой. Но, не успел. Последний автобус ушел за полчаса до этого, а с ним ушла и та часть его жизни, которая была связана с Вероникой. От нее осталась только забытая в шкафу кофточка, да записка, оставленная на столе, в которой Вероника просила прощения и давала ему свободу.
На развод Петр подавать не стал. Он так и числился везде женатым почти десять лет, до тех пор, пока Вероника не написала ему, прося приехать, чтобы уладить все формальности. Увидев ее, пополневшую, счастливую, с лицом, светящимся такой надеждой, что становилось даже слегка не по себе, Петр молча сделал все, что она просила.
- Двойня у меня будет, Петя. Представляешь? Сразу двое! Я о таком и мечтать не могла. – Вероника заглядывала в глаза Петру. – Ты прости меня за все! Не хотела я, чтобы так все вышло. Глупая была, молодая… Это сейчас я понимаю, как важно встретить своего человека. А тогда… Что я знала? Решила, что так лучше будет. Думала только о себе… Стыдно мне, да ничего уж не исправить…
Петр, который никогда не умел выяснять отношения, молча сжал ее плечи, кивнул и ушел. А потом долго сидел на вокзале в буфете, с нетронутой рюмкой и плакал, не обращая внимания на людей, которые недоуменно поглядывали на него.
Связать свою жизнь с кем-то еще он так и не решился. Жил один, проводив одного за другим сначала своих родителей, потом мать Вероники. Сама Вероника к тому времени уже жила на другом конце страны, воспитывая троих детей и в родной поселок приезжать отказывалась наотрез. Мать она звала к себе неоднократно, но та была еще упрямее, чем дочь и переезжать отказывалась. Так и получилось, что Петр оказался единственным, кто был рядом, когда мать Вероники сначала слегла, а потом, проболев всего месяц с небольшим, ушла, напоследок прижав к своей щеке ладонь бывшего зятя.
На похороны матери Вероника не успела. Аэропорт был закрыт из-за метелей, а на поезд билетов не оказалось. Добираться пришлось на перекладных. И, когда она все-таки доехала, вымотанная горем и дорогой, оказалось, что Петр уже все уладил. Они долго сидели рядом на стареньком диванчике в кухне, молча, без слов все понимая и так. А потом Вероника тем же жестом, что и накануне ее мать, прижала руку Петра к своей щеке, и сказала лишь одно слово, вложив в него все, что было на тот момент у нее на сердце:
- Спасибо…
И, странное дело, в тот момент они почему-то оба поняли, что нет больше ничего между ними плохого. Нет больше недосказанности, обиды и боли, а есть только вот это простое слово и есть то, что сделано правильно. А все остальное никакого значения почему-то уже не имеет.
Они так и просидели всю ночь рядом, ничего не говоря больше, понимая лишь то, что нужны друг другу здесь и сейчас. А утром Вероника уехала, чтобы никогда уже больше не возвращаться в родной поселок.
Петр же остался и продолжал жить как жил. Работал водителем на местной автобазе, ездил на рыбалку и слыл знатным охотником. И не было в его дворе человека, которому он отказал бы в помощи. Ребятня поначалу побаивалась слегка угрюмого, молчаливого соседа, но со временем разобралась что к чему, и теперь спокойно шла к нему со своими проблемами. В гараже Петра всегда был как минимум один велосипед, который требовал починки, а в углу стояла специальная корзинка, где можно было оставить сломанную игрушку, а потом забрать ее, починенную и вычищенную до состояния почти новой. Детвору Петр любил, хоть и совершенно не умел с нею общаться. А детей эта проблема ничуть не занимала. Они не обращали внимания на молчание «дяди Пети», ведь главным для них было то, что их слушали. Не гоня от себя, не перебивая и не отправляя учить уроки или играть.
Рано или поздно Петр становился поверенным ребячьих тайн, молча посмеиваясь в густые усы и колдуя над очередной сломанной игрушкой.
В гараж к Петру бегали и Верины дети, и Таины. Выросли одни, родили других, а Петр все так же чинил игрушки и слушал. И Вера знала, что, когда придет время, ее внучка, которая так сладко спит пока в коляске, притащит свою любимую куклу с оторванной ногой к Петру и попросит его починить ее, так же как когда-то делала ее мать. И Сашин ребенок, которого она ждала, точно так же подрастет и найдет дорогу к гаражу под старой яблоней, где будет сидеть с другой малышней на специально сделанной для них лавочке, болтая ногами и грызя зеленые, твердые и незрелые крошечные яблоки, которым никогда не удавалось вызреть настолько, чтобы появилось хоть какое-то подобие сладости во вкусе. Все до одного они обрывались гораздо раньше этого момента цепкими чумазыми ручонками.
Вера смотрела на соседа и понимала, что больше не в силах скрывать от себя то, что давно уже жило на сердце. Больше всего на свете она хотела бы рассказать Петру о том, что чувствовала, но понимала, что никогда не решится на это. Да и как иначе? Это же курам на смех! Любовь… Какая любовь уже в ее-то возрасте? Дети, внуки, жизнь уже, считай, пройдена. Только и остается, что смотреть издалека, да радоваться, что вот он, живой, здоровый и все у него хорошо. А разве это не главное?
Она и дальше бы продолжила вздыхать потихоньку, думая о своем и ни с кем больше уже не делясь, но жизнь все расставила по своим местам.
Зима пришла снежная, как никогда. Детвора радовалась, ныряя в сугробы во дворе и катаясь с горки, которую Петр с братьями Смирновыми сооружали без малого неделю.
Вера, забегавшись перед праздниками, как-то упустила из виду, что Тая не заходила уже несколько дней. Спохватившись, она забежала после работы к подруге и обомлела. Таисия прыгала по дому на костылях, не потеряв, впрочем, обычного своего задора и даже не подумав прикусить язычок.
- Видала! Что б их, этих дворников! Шла вечером через площадь у администрации, а там просто каток! Хоть бы присыпали чем! Думала, что там и останусь! Время к полуночи, народу никого, и я такая красивая в позе! Ну, ты подумай! Ничего! Я им теперь устрою! Всех на уши подниму! Ладно я, а если кто другой убьется? Вон Сашка моя упала бы и что тогда?
Саша, которой до срока оставалось еще три недели, улыбалась Вере, раскладывая приготовленные вещички в ящики специально купленного Таей для малыша комода.
Вера покачала головой, засучила рукава и схватила тряпку. Через час, несмотря на возражения Таи, квартира блестела, а Вера отправилась домой, пообещав зайти завтра.
Только до завтра ждать не пришлось. Уже через пару часов прибежал перепуганный Пашка, сын Таиной соседки:
- Теть Вера, иди скорей! Там теть Таин зять скандалит! Пьяный пришел. Мама сказала, чтобы я тебя позвал и еще кого-нибудь. Ей самой не справиться, а папка в рейсе.
Вера выскочила из квартиры в чем была. Как назло, ее дочь с зятем уехали на неделю и дома она была совершенно одна. Она бежала вниз по лестнице и в голове билась только одна мысль: «Успеть!».
Вылетев из подъезда, она крикнула Пашке:
- Дуй к Петру Ивановичу и к Смирновым. Может, они дома. Понял меня?
Павел уже был на полпути к соседнему подъезду, а Вера, поскользнувшись на дорожке, провалилась одной ногой в сугроб, оставила там тапок и, как была, босиком, побежала дальше.
Она не успела. Крики, несущиеся из квартиры Таи, еще внизу дали ей понять, что беда уже пришла.
Маша, мать Павла, охаживала на лестничной клетке шваброй щуплого Сашкиного мужа, который лишь вяло отмахивался от нее, повторяя:
- Да все с ней нормально будет!
Вера оттолкнула его с дороги и влетела в квартиру. И тут же испуганно замерла, увидев в коридоре лежавшую на полу Сашу и Таю, которая, держа голову дочери, кричала:
- Да помогите же кто-нибудь!
Увидев Веру, она перевела дыхание и скомандовала:
- Вызывай скорую, Вера! Беда!
Все было понятно и без этих слов. Сашка глухо стонала, держась обеими руками за живот и словно стараясь прикрыть бьющуюся там жизнь.
Вера снова и снова набирала номер, пока, наконец, ей не ответили, но то, что она услышала, заставило только стиснуть от ярости зубы:
- Дорога не позволяет. Скорая не дойдет до вас. Постарайтесь своими силами.
Тая, которая пристально следила за Верой, все поняла еще до того, как подруга отшвырнула от себя телефон, в сердцах ругнувшись так, как никогда себе не позволяла.
- Не поедут?
Вера качнула головой в ответ.
- Верочка, мы не справимся… Дмитрий Сергеевич вчера уехал в город на три дня, а кроме него врачей у нас больше нет. А я… Вер! Что делать?
В этом вопросе было столько страха, что Вера вздрогнула. Тая, которая всегда была «на коне», вдруг стала похожа на маленькую перепуганную девочку.
- А ну-ка, не смей! Успокойся! Что нужно делать, говори! Я помогу!
- Верочка, ей в больницу надо! Срок не подошел ведь еще! Мало ли!
- Да как, Тая?! Как мы ее повезем? Кто ж на такое решится? Там метель такая, что на два шага не видно ничего. Кто поедет? Да и на чем?
- Я поеду.
Спокойный голос, раздавшийся за спиной Веры, разом привел в чувство готовых уже впасть в панику женщин.
- На директорской «буханке». Другая машина не пройдет. Собирайте Сашу. Мужики помогут. Я за машиной.
Братья Смирновы, скрутившие на лестничной клетке непутевого Таиного зятя, быстро и аккуратно погрузили Сашу в машину. Вера, сбегав домой, переоделась, собрала кое-какие вещи и постаралась успокоить Таю.
- Я поеду с ней. Не волнуйся! Как только что-то будет известно – позвоню.
- Я сама!
- Куда тебе? И толку там от тебя будет? Давай без самодеятельности! Сейчас главное – Сашка! Вот и не мешай!
Тая, слегка опешив от непривычного тона подруги, только кивнула.
- Позвони мне сразу, как доберетесь, Верочка! Слышишь? Сразу!
А потом они ехали. Дорогу эту Вера будет вспоминать потом всю свою жизнь.
И как застряли дважды, думая уже, что не выберутся. И мужчины лихорадочно раскидывали снег из-под колес, крепче стискивая зубы, когда Саша начинала кричать, уже ничего не соображая от боли.
И как Сашка потеряла сознание, а они не могли привести ее в чувства долгих шесть минут, которые показались вечностью и снились Вере потом снова и снова.
И как суровые братья Смирновы, которые улыбались-то редко, а чувства свои показывали еще реже, плакали, когда маленькая «буханка» остановилась у крыльца роддома, и Сашу забрали в операционную, а потом сообщили, что девочка, которую она родила, здорова…
А после, Тая, разобравшись, уже без всякой жалости, с бывшим теперь, зятем, дождалась крестин внучки и отвела в сторонку Петра.
- Ты, Петр Иванович, лучший человек, которого я в жизни своей встречала, но глупый! Ты уж не обижайся. Счастье твое рядом ходит, а ты его не видишь. Глаза-то разуй! Где ты еще такую женщину найдешь? Молчишь? Правильно и делаешь! Потому, как нечего тебе сказать в ответ-то! И не смей мне говорить, что вы уже немолодые и годы не те! Глупости все это, понял? Какие ваши годы? Разве обязательно быть молодым, чтобы быть счастливым? Скажешь, только так можно?
- Не скажу! – улыбнулся вдруг Петр и кивнул Вере, которая зарделась как маков цвет. – Хорошая ты подруга, Таисия Григорьевна, но больно уж невнимательная. А то заметила бы, что я и так все давно понял. Только, как правильно ты заметила, думал, что староват уже для романов, да и Вера не поймет.
- А когда ж вы сладили?
- А вот когда крестница моя родилась, тогда и сладили. Нам как сказали, что она в порядке и с Сашей все хорошо, мы так обрадовались, что чуть не в пляс пустились. Вера меня обняла, а я уж молчать не стал.
- Правильно и сделал! – Таисия огляделась по сторонам и заметив, как перешептываются соседки, накрывающие на стол, подбоченилась. – Что зашушукались? Завидуйте молча! Счастья хорошим людям пожелать сердца хватит? То-то! А кто косо глянет на них, со мной дело иметь будет! Все поняли? Ну и ладно! А теперь, прошу всех к столу! Первая моя внучка и такая отличная новость, разве не повод для радости?
Соседки наперебой закивали, а Вера тихо улыбнулась подруге.