За живою водой 42. Совещание мракобесов

42. Совещание мракобесов

Настроение у Гайтаны было хуже некуда. Ведь на любовном фронте она потерпела полное фиаско. Вакула, которого она с таким трудом вырвала из лап товарища Кинга, сбежал. Песий Хвост расклеился окончательно и не годился для предстоящего дела – в этом она могла убедиться, повидав его сегодня днём.

Всё трещало и расползалось по швам, а шеф не мычит и не телится, не допер ещё, значит, что они подошли к самому краю.

– Растяпа! Тупица! – бушевала Гайтана, воздевая кулачки над головой. – И где же твой хваленый ум? Где твоя стальная и непреклонная воля? Я вижу, ты совсем мышей уже не ловишь! Нет, вы только полюбуйтесь на него! – ведьма уперла руки в боки, как базарная торговка. – Великий и ужасный Гарольд Ланцепуп! Потрясатель вселенной! Да Я! Я! Простая баба, сделала за тебя всю самую сложную работу. Я похитила этого парня из-под носа у товарища Кинга, доставила его тебе на блюдечке во дворец, заманила в Кремль всех бузотёров своими побасенками и организовала побоище всей этой майданной сволочи. А ты? Что сделал ты? Не смог даже устеречь мальчишку! И какой же ты после этого властелин?

Змеи на плечах колдуна, сохранявшего каменное выражение лица, ходили ходуном и угрожающе шипели, но Гайтану, похоже, это ничуть не смущало.

– Да! Рубить головы ни в чём не повинным стражникам – вот тут ты мастак! – ядовито выплёскивала она. – Ведь легче всего свалить свою вину на других, не так ли?! А ведь это были твои верные слуги.

– Но они проворонили… – сказал колдун.

– Нет, это ты проворонил! Ты! – ухватилась Гайтана. – Откуда им было знать, что Вакула может обернуться белым лебедем и вылететь из зиндана? У них и в мыслях такого не было. Это же обычные солдаты, не искушенные в волшебстве. Но ты-то, ты-то, великий маг и чародей! Ты просто обязан был предвидеть такой ход событий. Или хотя бы предусмотреть возможные варианты и приказать воинам накрыть колодец крышкой. Но ты этого не сделал, ты не принял надлежащих мер, растяпа! У тебя же голова соломой набита, вот что я тебе скажу! А потом взял – и отыгрался на других! Да еще и на меня волком поглядываешь. И с кем останешься? Кто станет печься о твоих интересах так, как это делаю я? Скоро все разбегутся от тебя как тараканы.

– Вот чума взялась на мою голову! – страдальчески застонал чародей. – Уже не так я на неё и поглядываю! Да сколько же можно меня пилить!

– А кто ещё тебе скажет правду, а? Кто, как не я? Все только и делают, что лебезят пред тобой, разве нет? А ты и расплылся, как кисейная барышня на мягкой перине. А у тебя уже земля под ногами горит! Того и гляди, в самое пекло провалишься!

Она изогнулась перед волшебником и постучала себя кулаком по лбу:

– Ты понимаешь, что тебе крышка? Мальчишка обернулся белым лебедем и улетел за тридевять земель. И как ты думаешь, куда он полетел? Ну, напряги-ка свой недюжинный ум, сложи два и два! На озеро Тили-Тили, к священной горе Меру, вот куда он полетел! А ты сидишь тут, сложа руки, и горюешь по своей Людмиле! Чего ты дожидаешься? Пока он почерпнёт живой воды и окропит тебя ею? То-то будет потеха!

– Гайтана, ты забываешься… – процедил колдун. – Смотри, ведь я могу и осерчать…

– Да что ты говоришь! Да если бы не я…

–  Знаю, Гайтана. Знаю. Твои заслуги велики. И давай покончим на этом. Ты ведь не на майдане, верно? Так что кончай митинговать. Я же не из тех олухов, которым ты там так ловко вправляла мозги, и бранью делу не поможешь. Ты лучше скажи мне, что надобно делать. А кто виноват – пока опусти.

–  Что делать, что делать! А сам-то ты как считаешь?

–  Пустить целовальников по следу. В спешном порядке разослать циркуляры подголемам: удвоить, утроить усилия по поимке Вакулы.

Губы ведьмы растянулись в презрительной гримасе:

–  Пустить целовальников… разослать циркуляры… Утроить, ушестерить… И это всё, до чего ты сумел додуматься? Да ты хоть в чашу-то свою заглядывал?

–  А то.

–  И что?

–  Да ничего пока что… Глухо.

– Значит, уже и волшебная чаша тебе не помогает, – насмешливо констатировала ведунья. – И сатана на выручку не шибко-то спешит. И зачем только ты запродал ему свою душу, а, скажи? И что теперь? Где его помощь?

– Ай, Гайтана, не трави душу, и без того тошно, – заскрипел колдун. –  Ты лучше выход какой-нибудь поищи. Или ты только и умеешь, что собачиться?

…Вдоль стен, по обе стороны от больших резных дверей, стояли дубовые лавки, и на них в стародавние времена восседали думские бояре. Занимали места чинно, в строгом порядке – ближе к престолу самые родовитые, а затем уже шли и поплоше, похудороднее. Важно дулись, прели в собольих шубах. А на троне восседал великий князь Владимир Всеволодович.

Ныне думских бояр представляла Гайтана. Она расхаживала по дворцовой зале и промывала мозги колдуну, осыпая его упреками и площадной бранью. Гарольд Ланцепуп сидел на лавке, насупившись – весь какой-то расхристанный, неприкаянный. На нём была длинная посконная рубаха, из-под которой выглядывали полосатые портки. Царский посох был прислонен к скамье, как тросточка инвалида. Жиденькая бороденка всклокочена, глаза глядят опустошенно. Огромная клякса надо лбом кажется взобравшейся на лысый череп болотной лягушкой. В таком виде он похож скорее на какого-то мужика-забулдыгу, чем на грозного самодержца. Да и перед кем ему красоваться, скажите на милость? Людмила лежит в могиле, смысл жизни утерян… Но он всё еще цепляется за крохи этой опостылевшей ему жизни, ибо когда его похитит наглая смерть…

– Э-хе-хе! – вздохнул колдун. – Хе-хе-хе-хе! Вот жизнь собачья!

Гайтана не ответила, не поддержала его возгласа сочувственным словом или ж хотя бы добрым взглядом...

Сгущались сумерки, и в дворцовой зале зажгли чёрные свечи, и они змеились мутными чадящими языками. Пованивало чем-то отвратным: какой-то смесью серы, тухлого яйца, мочи и еще бог весть чего.  Чувствовалось приближение чего-то ужасного, какой-то большой беды, но верить в это не хотелось. И надо было как-то оттянуть неизбежный конец. Но как?

Ведунья отвернулась от волшебника и прошла мимо пустующего трона к окошку. В камине потрескивали березовые поленья, и волны тепла расплывались по дворцовой зале, однако они не могли согреть чёрных душ демонов мрака; сатанинская злоба и какая-то обреченность гнездились повсюду, и время – вязкое, плотное и неумолимое, тянулось медленно, как на волах, пожирая их жизни секунда за секундой…

Гайтана остановилась у окна, и ей стала видима громада Городецкой башни. Она была построена из желтого камня и в основании её лежал квадрат; эта неприступная цитадель стояла ребром к окну, у которого находилась ведунья, и с этой точки ей были видны зубчатые стены перед замком, а за ними открывался вид на широкие воды Славутича. Верхнюю часть крепости опоясывала терраса со сказочными зубчиками по периметру. Углы на стенах, и на башне, венчали причудливые башенки в мавританском стиле, и в них были устроены бойницы; еще несколько крохотных окошек было проделано непосредственно в стене этой твердыни – под карнизом, и над ним.

В этой-то башне и был заточен Святослав Владимирович… В припадке неистовой злобы, она превратила его в козла, но сердце её тянулось к нему несмотря ни на что…

В пасмурном небе появились две птицы, однако сумерки уже сгустились настолько, что различить, к какому роду они относились, было нельзя. Да и к чему? Пернатые залетели за угол башни и скрылись из виду.

И Гайтана так и не узнала, что это были белые лебеди. И не увидела она, как одна из этих птиц влетала в окно башни, опустилась на пол и превратилась в комиссара Конфеткина. Другая же (а это была уже знакомая нам лебёдушка Глаша) помахала ему крылом и улетела.
 
– Гайтана!

Голос колдуна вывел ведьму из оцепенения. Она обернулась.

– Послушай-ка, Гайтана, – проскрипел Гарольд Ланцепуп, – а, может быть, басни всё это?

– Что?

– Да все эти россказни насчёт героя из Чаши Слёз? И напрасно мы тут с тобой психуем? Я уж двадцать лет слышу все эти небылицы – и что? Где он, этот мессия? Народ темен, невежественен – вот и сочиняет всякие сказки.

– Что ж, убаюкивай себя, прячь голову в песок, – кривя губы в презрительной усмешке, кивнула Гайтана. – Ни ада, ни рая нет. Грозный судия – это выдумки баянов, и никто нас к ответу не призовёт… А Вакула – так он и вообще нам приснился… Пошалим маленько на этом свете – и в мире упокоимся, не так ли? – и грубым голосом присовокупила. – Себя-то дурить зачем?

– Да где же он, этот твой мессия? – зло выкрикнул колдун – Где? Нетути его!

– Да что ты говоришь! А зачем же ты тогда столько лет охотился за ним? Зачем отлавливал всех этих мальцов, превращал их в поросят, и зажаривал на вертеле? Для чего посылал эскадру к Муравьиному Острову? К чему всё это, коли его нету? а?

– Да, так… на всякий случай… – завилял колдун. – Мало ль чего…

– Слышь, босс, ты кому мозги пудришь? – сказала ведьма, сверля патрона чертовски неприятным взглядом. – Подумай сам, каким образом этот парень ушел от Аннабелы, от госпожи Бебианы, а затем и от тебя? Не кажется ли тебе, что он слишком прыток для простого сельского мальчишки? И что самостоятельно, без помощи оттуда – она подняла палец вверх, к расписным сводам дворца – он сделать этого не мог? Ведь всё же сходится!

– Что – всё?

– Да всё то, о чём вещала птица Гамаюн.

– Допустим, – произнёс Колдун, немного помолчав. – Допустим, что это так. Но скажи-ка мне на милость, о, женщина: тебе самой-то доводилось слышать её голос?

– Не сподобилась пока.

– Во!

– Что во?

– Ты не сподобилась. И я тоже, – сказал колдун.

– И что из этого вытекает?

– А то, что байки всё это. И никакой вещей птицы нет.

Гайана не ответила. Она не стала объяснять ему, что из того, что они не слышали голоса вещей птицы вовсе не следует, что его не могли услышать другие.

Похоже, этот тупица так и не понял, что тонет. И что никто, даже и сам сатана, отныне не протянет ему руку помощи. Напротив, он-то ещё как раз и подтолкнёт его: тони, дружок!

Её мысли вернулись к сегодняшней встрече с Зарубой.

Когда она заявилась к нему домой и уселась за его стол, тот сидел перед чашей янтарного пива и таращился в неё бессмысленным взором.

– Что, бражничаешь? – сказала она ему с неодобрением в голосе. – Пируешь?

Он поднял на неё мертвенный взгляд. Под глазницами залегли пунцовые круги, а воспаленные глаза были словно завешаны тёмной шторой.   

– А, это ты… Гайтана…

– Празднуешь победу?
 
Он пьяно мотнул головой, повел пальцем перед её носом:

– Ничего ты не понимаешь… Ни-че-го…

– Надрался, как сапожник… – презрительно процедила она. – И это – воевода Заруба, тот самый Песий Хвост, перед которым трепещут все враги Гарольда Ланцепупа!

Он нацелил палец ей в грудь.

– Ты ведьма! – забулькал он. – Молодая похотливая ведьма. Ты продала душу дьяволу и купила у него вечную молодость, уж я-то знаю. И все же ты дура. И ничего не понимаешь… Ты можешь превратить меня в козла, как Добрыню Никитича… Не спорю… Или в жабу. Тебе это раз плюнуть… Но где же твои очи, Гайтана? Ты что, уже не видишь ничего? Нет больше воеводы Зарубы. Понятно? Сломался… – он постучал себя кулаком по груди: – Конец.

Воевода склонился над чашей – словно пытаясь разглядеть в ней что-то незримое. Голова его плавала, как на шарнирах, и глаза были полуприкрыты; он поманил к себе ведунью скрюченным пальцем.

– Скажи, Гайтана, зачем ты не дала мне тогда удавиться, а? Лучше б я сдох в тот раз, чем жить таким упырём…

Его речь была невнятной. Слова булькали, как смола в кипящем чане. Казалось, он вел беседу с самим собой.

– Ну да, я отомстил этому извергу за свою голубку… Не спорю… не без твоей помощи… Ну, а потом? Кем я стал потом, Гайтана? Таким же гадом, таким же холуём, как и князь Тмутараканский, которого я убил… и я тоже грабил и убивал… и я такой же мерзавец, как и он. Люди ненавидят и презирают меня – все, все, от мала до велика. И мои соплеменники, и дети Афродиты Небесной – все ненавидят меня… И правильно делают… И нет мне прощения ни на этом свете, ни на том… Но ныне, – он стукнул кулаком по столу, – всё! Баста!

– Что? Совесть заела?

– Да.

– Вот уж не знала, что ты такой чувствительный парень.

– Я тоже этого не знал, Гайтана, – просипел воевода, – но после вчерашнего…

– А что стряслось вчера? – удивлённо спросила ведьма. – Ты покарал этих горлопанов, пришедших на майдан расшатывать устои государства. Обычная работа…

– Что ж, ты права… Обычная работа, –  кивнул Заруба. –  Для такого изверга, как я – это самая обычная работёнка… Но только вчера мы сожгли людей под кровлей самого Бога! А это уж такое дело… Скверное, скверное это дело, Гайтана… И я видел ангела, понимаешь?
 
– Да что ты плетешь? Какого ещё ангела?

– Мальчика. Нашего, русского мальчугана. Он стоял на карнизе, под самым куполом церкви, а языки пламени уже подбирались к его ногам. И он смотрел на меня с такой укоризной… Ах, прямо сердце трепещет и холодеет. Ты понимаешь это? Глаза закрою – а передо мной стоит на карнизе этот ангелочек с кудрявыми русыми волосами, и смотрит своими ясными очами прямо мне в сердце! Ах мука ты, моя, мука смертная, мука тяжелая! Нет, нет мне места больше на этой земле! И укрыться ведь тоже негде, понимаешь? Ни на горе, ни в яме, ни в глубине морской. И ни вином, ни медовухой не залить… Э, что говорить, Гайтана! Сломался я, – он грохнул кулаком по столу. – Душу свою испоганил – и зачем мне дальше жить? Множить грехи? Ведь всё равно уж не отмоешься… Спровадь меня с этого света, Гайтана, по старой доброй памяти, сделай милость, прошу тебя. Не хочу сам… Понимаешь? Не желаю еще один грех на душу брать…

За спиной Гайтаны раздался сердитый голос Гарольда Ланцепупа:

– Ну, и долго ты ещё намерена в молчанку играть?
 
Ведьма обернулась. Колдун смотрел на неё пристальным взглядом.

– Вот ты поносишь меня, честишь почём зря, а ведь если вникнуть хорошенько – то получается, что ты не права… – заявил Гарольд Ланцепуп, поднимая палец: – Смотри, Гайтана. Мы родились на этот свет не по своей воле, не так ли? Не мы выбирали для себя пол, место и время своего рождения. Это решили без нас, и никаких обязательств на себя мы при этом ни перед кем не брали, и, стало быть, никому ничего не должны. Где-то там, в неведомых нам сферах, нам начертали наши судьбы, и уклониться от своего пути мы не можем, ибо всё же в руках Божиих, и всё расписано Им от а до я! Вот Он и двигает нас по жизни, как фигурки по шахматной доске – хотим мы того, или не хотим. А, если и взбрыкнем, желая избавиться от ярма – так опять-таки по Его произволению. И, значит, никакой ответственности за свои поступки мы не несём.

– Ишь, как тебя разобрало, – усмехнулась Гайтана. – И с чего это тебя вдруг потянуло на теологические разговоры? Раньше ты вроде бы прекрасно обходился и без них.

– Раньше обходился, а вот теперь решил поговорить с тобой, – сказал волшебник. – Пора, выходит, такая наступила… Вот смотри, Гайтана, и ответь мне, положа руку на сердце, прав я, али нет? Ведь как я оказался здесь, на этой вашей треклятой земле, вдали от своей родины? По-своему ли хотению? Нет! Нет! И еще тысячу раз нет! Не я выбирал этот путь! Некие неведомые мне силы зажгли в моём сердце огонь любви к красавице Людмиле и, если бы мне не был показан её прекрасный лик в волшебной чаше, я так и остался бы сидеть на своем острове, а не поплыл бы сюда, через моря и океяны, снедаемый любовной страстью. Не так ли?

Она лишь усмехнулась в ответ.

– А ты? – он протянул к ведьме сухой скрюченный палец. – Разве ты сама не явилась ко мне во дворец по той же самой причине? Не слепая ли любовь к князю Переяславскому привела тебя сюда? И разве не готова была ты пойти на всё, лишь бы заполучить своего любимого? И тебе ли объяснять, что противится любовной влечению превыше человеческих сил?

Так моя ли вина, о, Гайтана, что Доля так зло насмеялась надо мной? Если бы мне отдали Людмилу добровольно – я бы отправился с ней на Хрустальные Острова, не причинив здешним жителям никакого вреда. Но мне ведь отказали! Надо мной посмеялись! Меня оскорбили, выставив на всеобщее посмешище!  И я! Я! Я!.. – он заквакал как лягушка, и голос его пресекся; три я подряд, взятые на высоких патетических тонах, перенапрягли его гортань и, прокашлявшись, волшебник чуток убавил пафоса. – Мне не оставили иного выбора, Гайтана, и потому я был вынужден защищаться. И все это, конечно же, было предрешено Долею на небесах еще до моего появления на этот свет…
 
Гайтана подошла к пустующему трону и уселась на него. На её лице появилась сардоническая усмешка.

– Да, знаю, знаю, – согласно закивал Гарольд Ланцепуп, как бы отвечая на эту усмешку. – Ты можешь поставить мне в вину то, что я обращал мальцов в поросят, а затем зажаривал их на вертелах и пожирал. Что я сотворил орды ланцепупов, которые, подобно пиявкам, высасывают кровь из твоего народа? Не спорю… А если копнуть поглубже, а, Гайтана? Если попробовать залезть в черепок Господа Бога и поставить себя на его место?

– Ну что ж, давай! – одобрила Гайтана. – Давай, ставь себя на место Господа Бога, чего уж там мелочиться…

Она ядовито улыбнулась.

– В что? Ты думаешь, не поставлю? А вот и поставлю! Да кто он такой, в самом деле?

– Действительно, – хмыкнула ведьма.

– Не, серьёзно. Вот давай разберёмся, Гайтана. Ведь Бог – Он же ревнитель, не так ли? То бишь Бог отмщения! А разве твои соплеменники не отвергли Его единородного сына, ну-ка, скажи? Не воротились ли они, после кончины княгини Ольги, к своим старым языческим идолам? К тем самым идолам, котором поклоняемся и мы с тобой?
И не русские ли князья начали проливать кровь, как водицу, погружая свою землю в братоубийственные распри? Не Толерант ли Леопольдович, снюхавшись с ханом Буняком, уже перед самым моим появлением здесь, ходил на Переславль супротив своего племянника, Святослава Владимировича?

Вот и выходит, что народ божий начал устраивать всякие омерзительные обряды в бесовских капищах, лил, почем зря, братскую кровь, и Господь Вседержитель, взирая с заоблачных высей на все эти бесчинства, решил его покарать. И тогда Он извлек из ножен свой грозный карающий меч и опустил его на головы отступников! Смекаешь, Гайтана? Я! Я и есть тот самый карающей меч в деснице Божией! Я – Его избранник! Я исполняю волю Божию, я служу Ему рьяно, никому тут спуску не даю! И, если по-умному рассудить, то я – слуга божий! Как считаешь?

– Поздно пить целебные настои, когда почки отвалились, – ухмыльнулась ведьма. – Так что и не пытайся примазаться к Богу – Он-то видит тебя насквозь. Разве не ты, по своей свободной воле, заключил союз с сатаной ещё до того, как увидел лик Людмилы в волшебной чаше? Или, может быть, это Господь Бог повелел тебе искоренить весь род твоего дяди, дабы усесться на его трон? И о какой любви ты тут толкуешь, скажи на милость? Тёмная плотская страстишка, жажда власти и наживы привела тебя на землю русскую. Да разве тебе вообще ведомо, что такое любовь? Ты пытался сломить, совратить, опоганить Людмилу, сделать её игрушкой для своих утех и бросить в грязь. И это, по-твоему – любовь? Кому ты пудришь мозги? Господу Богу? Окстись! Если Господь и использовал твоё нечестие для своих целей – Он тебя венцом за это не наградит. И не надейся даже на это, Гарольд Ланцепуп. И стоять тебе перед Ним ошуюю на страшном суде, ибо нагих ты не одевал, и голодных не питал. Ты самолично избрал свой путь – так и ступай по нему, топай ножками, двигай батонами, аж до самого пекла, до последнего круга ада. И не скули, как шелудивый пёс, не виляй. К чему бы это? Всё равно ведь тебе не спастись, ибо в твоей душе нет ни грана смирения. Слишком уж ты надут своей гордыней и чересчур спесив для того, чтобы принести Ему хотя бы малейший плод покаяния. Так перестань же пускать слюну. Вспомни, что ты – великий маг и чародей, плюнь в бороду самому Господу Богу! А там – будь что будет!

– Ого! Да ты, как я погляжу, сама надута спесью ещё поболе меня! – воскликнул волшебник.

– И что с того? – надменно осведомилась Гайтана.

Он сдвинул плечами.

– Вот то-то и оно. Так что прекращай свои душеспасительные бредни, меня от них уже тошнит, и подумай-ка лучше о деле. Вакула наверняка улетел за тридевять земель. Как думаешь ловить его, о, Всемогущий?

Он пропустил эту её шпильку мимо ушей:

– Разошлю своих верных воронов по всему белу свету. Пусть высматривают, да выслеживают… а сам – гад буду! – засяду у волшебной чаши и буду глядеть в неё, аж пока глаза не лопнут. И, как только хоть что-то прояснится, тут же пущу по следу своих целовальников и…

Гайтана презрительно ухмыльнулась.

– Да что тебе опять не нравится? – вскипел Гарольд Ланцепуп. – Что не скажи – ей всё не так!

Ведьма сказала:

– Каких целовальников? Да ты хоть знаешь, что Песий Хвост сломался?

– Как так – сломался?

– А так…

Ведьма спрыгнула с трона, подошла к камину, взяла с полки одну из лучин, сломала ее пополам и швырнула в огонь.

– Вот так вот, видишь?!

– Да толком говори мне, толком! Довольно загадок!

– Он оказался слишком впечатлительным парнем, – пояснила колдуну Гайтана. – Вчера его люди жарили в церкви сермяжников, и теперь ему повсюду мерещатся горящие мальчики, ангелы, и всякая прочая хрень. Я навестила его сегодня, так он надрался до чёртиков, и сидит, слёзы льёт. Так что можешь поставить на нём крест, он уже не годится для нашего дела, и теперь самое время отправить его к бабе Яге – со всеми почестями, конечно, как и князя Тмутараканского.

– А, может, всё еще образуется? – с надеждою спросил колдун. – Выйдет из запоя, и…

– Нет, – отрезала ведьма. – Он не хочет жить на этом свете. Этот парень служил тебе верой и правдой, но теперь его следует заменить.

– Так сделай это! – раздражённо произнёс колдун – Когда один кнут ломается – берут другой, не так ли? Разве мало среди моих целовальников услужливых псов?

– Таких, как Заруба больше нет. Он, как и я, не вилял перед тобой хвостом, а служил тебе верой и правдой, хотя это было ему и не по душе. Ты мог не опасаться, что он укусит тебя исподтишка, как этот твой Толерант Леопольдович. А эти… эти при первой же возможности вонзят свои клыки тебе в бока.

– Ничего… Я им клыки-то пообломаю… – прошипел колдун. – Есть у тебя кто-нибудь на примете?

Гайтана сдвинула плечами:

– Так… Одна шваль.

– Я и не требую святых! Главное, чтобы дело делали. Дело!

– Ну… Свинохрюк, например. Или Свинобок…  Но уж больно эти подонки вертлявы, глупы и жадны – за пятак родную мать удавят.  Никому из них доверять нельзя.

– И что же ты предлагаешь?

– Разделить всю эту банду на два, или на три отряда, и пусть их атаманы грызутся между собой за лучшую кость, да сапоги тебе вылизывают, да в задницу целуют – вот тут они мастера... А ты знай, дергай за ниточки… Но только это тебе все равно уже не поможет…

– Почему?

Ведьма подошла к трону и снова по-хозяйски уселась на него.

– Поздно. Вакула уже далеко. И если ты даже узнаешь, где он скрывается – твоим говнюкам всё равно его не достать. Ведь для этого им придется идти через места, наводненные лесными и полевыми братьями. А им тоже нужен этот парень. Неужто ты полагаешь, что сумеешь обыграть товарища Кинга на его же территории? Ведь это не безоружных крестьян грабить, да Божьи храмы палить, тут надобно прокладывать дорогу мечом, и твои целовальники побегут от детей Афродиты при первом же столкновении с ними.  А что произойдёт, если товарищ Кинг сумеет захватить Вакулу вновь и убедит его возглавить народное ополчение. Если они объединяться – считай, ты сидишь уже не на своём троне, а на осиновом колу.

– Так что же делать? Где выход? И есть ли он вообще?

– Есть только одна возможность выйти из этой передряги.
 
– Какая?

– В том случае, если товарищ Кинг схватил мальчишку – уже никакой. И если Вакула, избежав все ловушки – а мы знаем, какой он мастак по этой части – достигнет священной горы Меру и почерпнёт там из озера Тили-Тили живой воды… (колдун оцепенел) – тебе тоже крышка.

– А тебе? – в голосе волшебника послышалось злорадство.

– И мне тоже, – спокойно ответила Гайтана. – И мне, и тебе, и товарищу Кингу! И на этом нам и следует построить свою игру. Пока товарищ Кинг не объединился с Вакулой против тебя, тебе следует объединится с товарищем Кингом против Вакулы. В этом весь фокус-покус. Перед лицом смертельной опасности, вы должны забыть о своих распрях и действовать единым фронтом. И, причем, сделать это следует незамедлительно. Другой возможности выпутаться уже нет. А потом, когда мессия будет обезврежен, ты опять сможешь меряться с товарищем Кингом, кто из вас выше писает на стенку.

Продолжение 43.  Конфеткин рисует козлёнка  http://proza.ru/2023/01/05/961