За живою водой 42. Совещание мракобесов

42. Совещание мракобесов


Настроение у Гайтаны было хуже некуда. На любовном фронте она потерпела полное фиаско. Вакула, которого она с таким трудом вырвала из лап товарища Кинга, сбежал. Песий Хвост расклеился окончательно и уже не годился для предстоящего дела – в этом она смогла убедиться, повидав его сегодня днём.

Всё трещало, рушилось и расползалось по швам, а шеф не мычит и не телится, не допер ещё, значит, тупица такая, что они подошли к самому краю.

– Растяпа! Олух царя небесного! – бушевала Гайтана, воздевая кулачки над головой. – И где же твой хваленый ум? Где твоя стальная, непреклонная воля? Я вижу, ты совсем уже мышей ловить перестал! Нет, вы только полюбуйтесь на него! – ведьма уперла руки в бока, как базарная торговка.  – Великий и ужасный Гарольд Ланцепуп! Потрясатель вселенной! И так обделаться! Да Я! Я! Простая баба, сделала за тебя всю самую сложную работу. Я похитила этого парня из-под носа у товарища Кинга, Я доставила его тебе на во дворец на блюдечке с золотой каёмочкой, Я заманила в Кремль всех бузотёров своими побасенками и организовала побоище всей этой майданной сволочи. А ты? Что же сделал ты? Не смог даже устеречь этого сопливого мальчишку! И какой же ты после этого властелин?

Змеи на плечах колдуна, сохранявшего каменное выражение лица, ходили ходуном и угрожающе шипели, но Гайтану, похоже, это ничуть не смущало.

– Да! Рубить головы ни в чём не повинным стражникам – вот тут ты мастак! – ядовито выплёскивала она. – Ведь легче всего свалить свою вину на других, не так ли?! А ведь это были твои верные слуги.

– Но они проворонили… – попытался было оправдаться колдун.

– Нет, это Ты проворонил! Ты! – ухватилась Гайтана. – Откуда им было знать, что Вакула может обернуться лебедем и вылететь из зиндана? Да у них и в мыслях такого не было. Это же обычные солдаты, не искушенные в волшебстве. Но ты-то, ты… великий маг и чародей! Да ты просто обязан был предвидеть такой ход событий, или хотя бы предусмотреть возможные варианты и приказать стражникам накрыть колодец крышкой. Но ты не сделал этого, о, нет! ты не принял надлежащих мер, растяпа! И снова сел в лужу! А потом отыгрался на других, да еще и на меня теперь волком поглядываешь. И с кем же ты останешься? А? Кто станет печься о твоих интересах с таким же рвением, как это делаю я? Да скоро все разбегутся от тебя, как тараканы, и правильно сделают!

– Вот чума взялась на мою голову! – страдальчески застонал чародей. – Уже не так я на неё и поглядываю! Да сколько же можно пилить!

– А кто ж ещё тебе скажет правду, а? Кто, как не я? Все только и делают, что лебезят пред тобою, разве нет? А ты и расплылся, как кисейная барышня на мягкой перине. А у тебя уже земля под ногами горит! Того и гляди, в самое пекло провалишься!

Она изогнулась перед волшебником и застучала себя по лбу костяшками пальцев сжатого кулака:

– Да ты хоть понимаешь, что тебе крышка? Мальчишка обернулся белым лебедем и улетел за тридевять земель. И как ты думаешь, куда же он полетел? Ну-ка, напряги свой могучий ум, и сложи два и два! На озеро Тили-Тили, к священной горе Меру, вот куда он полетел! А ты сидишь тут, сложа руки, и всё горюешь по своей Людмиле! И чего ты дожидаешься? Пока этот отрок почерпнёт живой воды и окропит тебя ею? То-то потеха будет!

– Гайтана, ты забываешься… – процедил колдун. – Смотри, ведь я же могу и осерчать…

– Да что ты говоришь! Осерчать! Да если бы только не я…

–  Знаю, Гайтана. Знаю. Твои заслуги велики. И давай покончим на этом. Ты ведь не на майдане, верно? Так что заканчивай митинговать. Я же ведь не из тех олухов, которым ты вправляла мозги, бранью делу не поможешь. Ты лучше скажи мне, что нам теперь делать. А кто виноват – пока что опусти.

–  Что делать, что делать! А сам-то ты как считаешь?

–  Ну-у… пустить целовальников по следу. Разослать циркуляры подголемам: удвоить, утроить усилия по поимке Вакулы.

Губы ведьмы растянулись в презрительной гримасе:

–  Пустить целовальников… разослать циркуляры… Утроить, ушестерить… И это всё, до чего ты сумел додуматься своей премудрой головой? Да ты хоть в волшебную чашу-то свою заглядывал?

–  А то.

–  И что?

–  Пока что глухо.

– Значит, уже и волшебная чаша тебе не помогает, – насмешливо констатировала ведунья. – И сатана на выручку не шибко спешит. И зачем же ты только запродал ему свою душу, скажи? Где ж его помощь?

– Ай, Гайтана, не трави душу, и без того тошно, – проскрипел колдун. –  Ты лучше выход какой-нибудь поищи. Или ты только и умеешь, что собачиться?

Вдоль стен, по обе стороны от больших резных дверей, стояли дубовые лавки, и на них в стародавние времена сиживали думские бояре. Занимали места чинно, в строгом порядке – ближе к престолу самые родовитые, а затем уже шли и поплоше, похудороднее. Важно дулись, прели в собольих шубах. А на пустующем сейчас троне восседал великий князь Владимир Всеволодович.

Ныне думских бояр представляла Гайтана. Она расхаживала по дворцовой зале и промывала мозги колдуну, осыпая его упреками и площадной бранью. Гарольд Ланцепуп сидел на лавке, насупившись – весь какой-то расхристанный и неприкаянный. На нём была длинная посконная рубаха, из-под которой выглядывали полосатые портки. Царский посох был прислонен к скамье, как тросточка инвалида. Жиденькая бороденка всклокочена, глаза глядят опустошенно. Огромная клякса надо лбом кажется взобравшейся на лысый череп болотной жабой. В таком виде он похож скорее на какого-то забулдыгу, чем на грозного самодержца. Да и перед кем ему тут красоваться? Людмила лежит в могиле, смысл жизни утрачен… Но он всё еще цепляется за крохи этой опостылевшей ему жизни …

– Э-хе-хе! – вздохнул колдун. – Хе-хе-хе-хе! Вот жизнь собачья!

Гайтана не ответила.

Сгущались сумерки, в дворцовой зале зажгли чёрные свечи из свиного жира, и их языки змеились мутными чадящими огоньками. Пованивало чем-то отвратным: какой-то смесью серы, тухлого яйца, мочи и ещё бог весть чего.  Чувствовалось приближение чего-то ужасного, какой-то огромной беды, но верить в это так не хотелось! И надо, надо было как-то оттянуть неизбежный конец. Но как?

Ведунья отвернулась от волшебника и прошла мимо пустующего трона к окошку. В камине потрескивали березовые поленья, и волны тепла расплывались по дворцовой зале, однако они не могли согреть чёрных душ демонов мрака; сатанинская злоба и какая-то обреченность гнездились повсюду, по всем углам, и время – вязкое, плотное и неумолимое, тянулось медленно, словно тяжелая повозка на волах, пожирая их жизни секунда за секундой…

Гайтана остановилась у окна, и ей стала видна громада Городецкой башни. Она была построена из желтого камня и в её основании лежал квадрат; эта неприступная цитадель стояла ребром к окну, у которого находилась Гайтана, и с этой точки ей были видны зубчатые стены перед замком, а за ними открывался вид на широкие воды Славутича. Верхнюю часть крепости опоясывала терраса со сказочными зубчиками по периметру. Углы на стенах, и на башне, венчали причудливые башенки с бойницами в мавританском стиле, и еще несколько крохотных окошек было проделано непосредственно в стене этой твердыни – под карнизом, и над ним.

В этой-то башне и был заточен Святослав Владимирович… В припадке неистовой злобы, она превратила его в козла, но сердце её тянулось к нему несмотря ни на что…

В пасмурном небе появились две птицы, однако сумерки были столь густы, что Гайтана не сумела определить, какого рода они были. Птицы залетели за угол башни и скрылись из виду.

И Гайтана так и не узнала, что это были белые лебеди, не увидела она, как одна из этих птиц влетала в окошко башни, опустилась на пол и превратилась в комиссара Конфеткина. Другая же птица (а это была лебёдушка Глаша) помахала ему крылом и улетела. 

– Гайтана!

Голос колдуна вывел её из оцепенения. Ведьма обернулась.

– Послушай-ка, Гайтана, – просипел Гарольд Ланцепуп, – а, может быть, басни всё это?

– Что?

– Да все эти россказни насчёт героя из Чаши Слёз? И напрасно мы тут с тобой психуем? Я уже двадцать лет слышу все эти небылицы – и что? Где он, этот мессия? Где? Народ темен, невежественен – вот и сочиняет всякие сказки.

– Что ж, убаюкивай себя, прячь голову в песок, – язвительно парировала Гайтана. – Ни ада, ни рая нет. Грозный судия – это выдумки баянов, и никто нас к ответу за наши дела не притянет… А Вакула – так он вообще нам приснился… Пошалим маленько на этом свете – и в мире упокоимся, не так ли? Себя-то дурить зачем?

– Да где же он, этот твой мессия? – зло выкрикнул колдун – Где? Нетути его!

– Да что ты говоришь! А зачем же ты тогда столько лет охотился за ним, коли его нету? Зачем отлавливал всех этих мальцов, превращал их в поросят и зажаривал на вертелах? И для чего посылал эскадру к Муравьиному Острову?

– Ну, так… на всякий случай… – пробубнил колдун. – Мало ль чего…

– Послушай-ка, Гарольд, ты кому мозги пытаешься задурить? – сказала ведьма, сверля патрона чертовски неприятным взглядом. – Подумай сам, каким образом этот парень ушел от Анабелы, от госпожи Бебианы, а затем и от тебя? Не кажется ли тебе, что он слишком прыток для простого сельского мальчишки? И что самостоятельно, без помощи оттуда – она подняла палец к расписным сводам дворца – он сделать этого не мог? Ведь всё же сходится!

– Что – всё?

– Да всё то, о чём вещала птица Гамаюн.

– Допустим, – ответил Колдун. – Но скажи мне на милость: тебе самой когда-нибудь доводилось слышать её голос?

– Нет. Я не сподобилась. А ты?

– Вот видишь? И я тоже.

– И что же из этого следует? Ведь из того, что мы с тобой не слышали голоса вещей птицы Гамаюн, вовсе не вытекает, что его не могли слышать другие.

– Да байки всё это.

Гайтана молча подошла к камину и протянула руки к огню.

Похоже, этот болван так и не понял, что тонет. И что никто, даже и сам сатана, не протянет ему руку помощи. Напротив, он-то ещё как раз и подтолкнёт его: тони, мол, дружище! Тони!

Её мысли вернулись к сегодняшней встрече с Зарубой.

Когда она пришла к нему домой и подсела за его стол, тот сидел перед чашей янтарного пива и таращился в неё бессмысленными глазами.

– Что, бражничаешь? – сказала она ему с неодобрением в голосе. – Пируешь?

Он поднял на неё мертвенный взгляд. Под глазницами лежали пунцовые круги, а воспаленные глаза были словно завешаны тёмной шторой.   

– А, это ты… Гайтана…

– Празднуешь победу?

Он пьяно мотнул головой и повел пальцем перед её носом:

– Ничего-то ты не понимаешь… Ни-че-го…

– Надрался, как сапожник… – сварливо взвизгнула она. – И это – воевода Заруба, тот самый Песий Хвост, перед которым трепещут все враги Гарольда Ланцепупа!

Он уставил палец ей в грудь.

– Ты ведьма! – забулькал он. – Молодая похотливая ведьма. Ты продала душу дьяволу и купила у него вечную молодость, уж я-то знаю. А все же ты дура. Ой, дура знатная … И ничего-то ты не понимаешь… Да, ты можешь превратить меня в козла, как Святослава Владимировича… Не спорю… Или в жабу. Это тебе раз плюнуть… Но где же твои очи, Гайтана? Где же они? Ты что же, ничего совсем не видишь? Нет больше воеводы Зарубы. Понятно? Был – да вышел весь. Сломался… – он постучал себя кулаком по груди: – Конец.

Воевода склонился над чашей – словно пытаясь разглядеть в ней что-то незримое. Голова его плавала, как на шарнирах, и глаза были полуприкрыты; он поманил к себе ведунью скрюченным пальцем.

– Скажи, Гайтана, зачем ты не дала мне тогда удавиться, а? Да лучше б я сдох в тот раз, чем жить таким упырём…

Его речь была невнятной. Слова булькали, как смола в кипящем чане. Казалось, он вел беседу с самим собой.

– Ну да, я отомстил этому извергу за свою голубку… Не спорю… не без твоей помощи, конечно… Ну, а потом? Кем я стал потом, Гайтана? Таким же гадом, таким же холуём, как и князь Тмутараканский, которого я убил… и я тоже грабил и убивал… и я такой же мерзавец, как и он. Люди ненавидят и презирают меня – все, все, от мала до велика. И мои соплеменники, и дети Афродиты Небесной – все они ненавидят меня… И правильно делают… И нет мне прощения ни на этом свете, ни на том… Но ныне, – он стукнул кулаком по столу, – всё! Баста!

– Что? Совесть заела?

– Да. Заела.

– Вот уж не знала, что ты такой чувствительный парень.

– Я тоже не знал этого, Гайтана, – просипел воевода, – не знал до вчерашнего дня…

– А что же стряслось вчера? – спросила ведьма. – Ты покарал этих горлопанов, пришедших на майдан расшатывать устои государства. Обычная твоя работа…

– Что ж, ты права… – кивнул Заруба. –  Обычная работа. Для такого изверга, как я, понятно… Но только вчера мы сожгли людей под кровлей самого Бога, понимаешь?! А уж это такое злодеяние… и, к тому же, я видел ангела!   

– Какого ещё ангела? Что ты плетешь?

– Мальчика. Нашего, русского мальчугана. Он стоял на карнизе, под самым куполом церкви, а языки пламени уже подбирались к его ногам. И он смотрел на меня с такой укоризной… Ах, прямо сердце холодеет. Ты понимаешь это? Вот глаза закрою – а передо мной стоит на карнизе этот ангелочек с кудрявыми русыми волосами, и смотрит, смотрит своими ясными очами прямо мне в сердце! Ах мука ты, мука моя смертная, мука тяжелая! Нет, нет мне больше места на этой земле! И укрыться негде, ты понимаешь? Ни на горе, ни в яме, ни в глубине морской. И ни вином, ни медовухой не залить… Э, что говорить, Гайтана! Сломался я, – он грохнул кулаком по столу. – Душу свою испоганил – и зачем мне дальше жить, множа грехи? Ведь всё равно уж не отмоешься… Спровадь же меня с этого света, Гайтанушка, по старой доброй памяти, сделай милость, прошу тебя. Не хочу сам… Понимаешь? Не желаю еще один грех на душу брать…

За спиной Гайтаны раздался сердитый голос Гарольда Ланцепупа:

– Ну, долго ты ещё намерена в молчанку играть? 

Ведьма обернулась. Колдун смотрел на неё пристальным взглядом.

– Вот ты тут поносишь меня, почём зря, а ведь, если вникнуть хорошенько – то получается, что ты и не права… – заявил Гарольд Ланцепуп, поднимая палец: – Смотри, Гайтана. Мы родились на этот свет не по своей воле, не так ли? Не мы выбирали для себя пол, место и время своего рождения. Это решили без нас, и никаких обязательств на себя мы при этом ни перед кем не брали, и, стало быть, никому ничего и не должны. Где-то там, в неведомых нам сферах, нам начертали наши судьбы, и уклониться от своего пути мы не могли, ибо всё же в руках Божиих, всё расписано Им от А и до самого Я! Вот Он и двигает нас по жизни, как фигурки по шахматной доске – хотим мы того, или не хотим. А, если и взбрыкнем, желая избавиться от Его ярма – так опять-таки по Его произволению. И, значит, никакой ответственности за свои поступки мы не несём.

– Ишь, как тебя разобрало, – усмехнулась Гайтана. – И с чего это тебя вдруг потянуло на теологические разговоры? Раньше-то ты вроде бы прекрасно обходился и без них?

– Раньше обходился, а вот теперь решил поговорить с тобой, – сказал волшебник. – Пора, выходит, такая наступила… Вот смотри, Гайтана, и ответь мне, положа руку на сердце, прав я, али нет? Ведь как я оказался здесь, на этой вашей треклятой земле, вдали от своей родины? По-своему ли хотению? О, нет! Нет! И еще тысячу раз нет! Не я выбирал этот путь! Некие неведомые мне силы зажгли в моём сердце огонь любви к красавице Людмиле и, если бы мне не был показан её прекрасный лик в волшебной чаше, я так и остался бы сидеть на своем острове, а не поплыл бы сюда, через моря и океяны, снедаемый любовной страстью. Разве не так?

Она усмехнулась в ответ.

– А ты? – он протянул к ведьме сухой скрюченный палец. – Разве и ты сама не явилась ко мне во дворец по той же самой причине? Не слепая ли любовь к князю Переяславскому привела тебя сюда? И разве не готова была и ты пойти на всё, лишь бы заполучить своего любимого? И тебе ли объяснять, что противится любовному влечению превыше человеческих сил?

Так моя ли вина, о, Гайтана, что Доля так зло насмеялась надо мной? Если бы мне отдали Людмилу добровольно – я бы и отправился с ней восвояси на Хрустальные Острова, не причинив здешним жителям никакого вреда. Но мне отказали! Надо мной посмеялись! Меня оскорбили, выставив на всеобщее посмешище!  И я! Я! Я!.. – он заквакал как лягушка, и голос его пресекся; три Я подряд, взятые на высоких патетических тонах, перенапрягли его гортань и, прокашлявшись, он чуток убавил пафоса. – Мне не оставили иного выбора, о, Гайтана, и потому я был вынужден защищаться. И все это, конечно же, было предрешено Долею на небесах еще до моего появления на этот свет… 

Гайтана подошла к пустующему трону и уселась на него. На её лице появилась сардоническая усмешка.

– Да, знаю, знаю, – согласно закивал Гарольд Ланцепуп, как бы отвечая на эту усмешку. – Ты, конечно, можешь поставить мне в вину то, что я обращал мальцов в поросят, а затем зажаривал их на вертелах и пожирал. Что я сотворил орды ланцепупов, которые, подобно пиявкам, высасывают кровь из твоего народа? Не спорю… А если копнуть поглубже, а, Гайтана? Если попробовать залезть в черепок Господа Бога и поставить себя на его место?

– Ну что ж, давай! – одобрила Гайтана. – Давай, давай, ставь себя на место Господа Бога, чего уж там мелочиться…

Она ядовито улыбнулась.

– А что? Ты думаешь, не поставлю? А вот и поставлю! Да кто он такой, в самом деле?

– Действительно, – хмыкнула ведьма.

– Не, я серьёзно. Вот давай разберёмся, Гайтана, по-чесноку. Ведь Бог – Он же ревнитель, не так ли? То бишь Бог отмщения! А разве твои соплеменники не отвергли Его единородного сына, ну-ка, скажи? Не воротились ли они, после кончины княгини Ольги, к своим старым языческим идолам? К тем самым идолам, котором поклоняемся и мы с тобой?

И не русские ли князья начали проливать кровь, как водицу, погружая свою землю в братоубийственные распри? Не Толерант ли Леопольдович, снюхавшись с ханом Буняком, уже перед самым моим появлением здесь, ходил на Переславль супротив своего племянника, Святослава Владимировича?

Вот и выходит, что народ божий начал устраивать всякие омерзительные обряды в бесовских капищах, лил, почем зря, братскую кровь, и Господь Вседержитель, взирая с заоблачных высей на все эти бесчинства, решил его покарать. И тогда Он извлек из ножен свой грозный карающий меч и опустил его на головы отступников! Уразумела, Гайтана? Я! Я и есть тот самый карающей меч в деснице Божией! Я – Его избранник! Я исполнял волю Божию, я служил Ему рьяно, никому тут спуску не давал! И, если по-умному рассудить, то я и есть слуга божий! Как полагаешь?

– Поздно пить целебные настои, когда почки отвалились, – ухмыльнулась ведьма. – Так что и не пытайся даже примазаться к Богу – Он-то ведь видит тебя насквозь. Разве не ты, по своей свободной воле, заключил союз с сатаной ещё до того, как увидел лик Людмилы в волшебной чаше? Или, может быть, это Господь Бог повелел тебе искоренить весь род твоего дяди, дабы усесться на его трон? И о какой любви ты мне тут талдычишь? Тёмная страстишка, жажда наживы и власти привели тебя землю русскую. Да разве тебе вообще может быть ведомо, что такое любовь? Ты же пытался сломить, совратить, опоганить Людмилу, сделать её игрушкой для своих скотских утех и бросить в грязь. И это, по-твоему, и есть любовь? Да кому ты пудришь мозги? Господу Богу? Окстись! Если Господь и использовал твоё нечестие для своих целей – Он тебя венцом за это не наградит, уж ты не сомневайся в этом. И не надейся даже на это, о, Гарольд Ланцепуп. И стоять тебе перед Ним ошуюю на страшном суде, ибо нагих ты не одевал, и голодных не питал. Ты самолично избрал свой путь – так и ступай по нему, топай ножками, двигай батонами, аж до самого пекла, до последнего круга ада, и не скули, как шелудивый пёс, и не виляй. К чему бы тебе всё это? Всё равно ведь тебе не спастись, ибо нет в твоей душе ни грана смирения. Слишком уж ты надут своей пустой гордыней и чересчур спесив для того, чтобы принести Творцу хотя бы малейший плод покаяния. Так перестань же пускать слюну. Вспомни, что ты – великий маг и чародей, плюнь в бороду самому Господу Богу! А там – будь что будет!

– Ого-го! Да ты, как я погляжу, сама надута спесью ещё и поболе меня! – воскликнул волшебник.

– И что же с того? – надменно осведомилась Гайтана.

Маг сдвинул плечами.

– Вот то-то и оно. И не рассусоливай, кончай свои душеспасительные бредни, меня от них уже тошнит, и подумай-ка лучше о нашем деле. Вакула наверняка улетел за тридевять земель. Как думаешь ловить его, о, Всемогущий?

Волшебник пропустил эту шпильку мимо ушей:

– Разошлю своих верных воронов по всему белу свету. Пусть высматривают, да выслеживают… а сам – гадом буду! – засяду у волшебной чаши и буду глядеть в неё, аж пока глаза не лопнут. И, как только хоть что-то прояснится, тут же пущу по следу своих целовальников и…

– И? – Гайтана презрительно ухмыльнулась.

– Да что тебе опять не нравится? – вскипел Гарольд Ланцепуп. – Что не скажи – ей всё не так!

Ведьма сказала:

– Каких это таких целовальников? Да ты хоть знаешь, что Песий Хвост сломался?

– Как это – сломался? – недоумённо переспросил Гарольд Ланцепуп.

– А так…

Ведьма, словно кошка, спрыгнула с трона, подошла к камину, взяла с полки одну из лучин, сломала ее пополам и швырнула в огонь.

– Вот так вот, видишь?!

– Ты толком говори, толком! Довольно уже загадок!

– Он оказался слишком впечатлительным парнем, – пояснила Гайтана. – Вчера его люди жарили в церкви сермяжников, и теперь ему повсюду мерещатся горящие мальчики, ангелы, и всякая прочая хренотень.  Так что можешь поставить на нём крест, он уже не годится для нашего дела, и теперь самое время отправить его к бабе Яге – со всеми почестями, разумеется, как князя Тмутараканского.

– А, может быть, всё еще образуется? – с надеждою спросил колдун. – Выйдет из запоя, и…

– Нет, – отрезала ведьма. – Он не хочет жить на этом свете. Этот парень служил тебе верой и правдой, но теперь его следует заменить.

– Ну, так сделай это! – раздражённо произнёс колдун – Когда один кнут ломается – берут другой, разве не так? Мало ли среди моих целовальников услужливых псов?

– Таких, как Заруба больше нет. Он, как и я, не вилял перед тобой хвостом, он служил тебе верой и правдой, хотя это было ему и не по душе. И ты мог не опасаться, что он укусит тебя исподтишка, как эта подлая собака Толерант Леопольдович. А эти… эти при первой же возможности вонзят в тебя свои клыки.

– Ничего… – прошипел колдун. – Я им клыки-то пообломаю… Есть у тебя кто-нибудь на примете? 

Гайтана сдвинула плечами:

– Да так… Одна шваль.

– Я и не требую святых! Главное, чтобы дело, дело делали!

– Ну… Свинорчук, например. Или Тягнихрюк…  Но уж больно эти подонки глупы и жадны – за пятак родную мать удавят. 

– И что же ты предлагаешь?

– Разделить всю эту банду на два, или на три отряда, и пусть их атаманы грызутся промеж собой за лучшую кость, да сапоги тебе вылизывают, да в задницу целуют – вот тут они мастера... А ты знай, дергай за ниточки… Но только тебе это уже все равно не поможет…

– Почему?

Ведьма подошла к трону и снова по-хозяйски уселась на него.

– Слишком поздно. Вакула уже далеко. И если ты даже увидишь в своей чаше, где он скрывается – твоим говнюкам всё равно его не достать. Ведь для этого им придется идти через места, наводненные лесными и полевыми братьями. А ведь им тоже нужен этот парень. Неужто ты полагаешь, что сумеешь обыграть товарища Кинга на его же собственной территории? Это не безоружных поселян грабить, тут надобно прокладывать дорогу мечом, и твои целовальники побегут от детей Афродиты при первом же боестолкновении с ними.  А что произойдёт, коли товарищ Кинг захватит Вакулу и убедит его возглавить народное ополчение. И если они объединяться – считай, ты сидишь уже не на своём троне, а на осиновом колу.

– Так что же делать? Где выход? Где?

– Есть только одна возможность выйти из этой передряги, – сказала Гайтана. – Правда, совсем крохотная, но всё-таки она есть.

– И какая же?

– В том случае, если товарищ Кинг схватил мальчишку – уже никакой. И если Вакула, избежав все ловушки – а мы знаем, какой он мастак по этой части – достигнет священной горы Меру и почерпнёт там из озера Тили-Тили живой воды – считай, что тебе крышка.

– А тебе? – в голосе волшебника послышалось злорадство.

– И мне тоже, – спокойно ответила Гайтана. – И мне, и тебе, и товарищу Кингу! И вот на этом нам и следует построить свою игру. Пока товарищ Кинг не объединился с Вакулой против тебя, тебе следует объединится с товарищем Кингом против Вакулы. В этом весь трюк. Перед лицом смертельной опасности, вы должны забыть о своих распрях и действовать единым фронтом. И, причем, сделать это незамедлительно. А потом, когда мессия будет уже обезврежен, ты опять сможешь бодаться с товарищем Кингом.


Продолжение 43.  Конфеткин рисует козлёнка  http://proza.ru/2023/01/05/961