Владимир Высоцкий vs. Леся Украинка

"Помню, Клавка была и подруга при ней,
Целовался на кухне с обоими"

В.С.Высоцкий

Это правдивая история. Описываемые события произошли в/на Западной Украине в середине 70-х прошлого столетия. По просьбе выживших, все имена изменены. Из уважение к умершим все будет рассказано в точности так, как оно и было...


Дело было в одном маленьком западноукраинском городке с большущим льнокомбинатом. Пришлось проходить там преддипломную практику. Руководство состояло из понаехавших со всего Союза молодых ребят и их молодых жен, с которыми (в основном с женами) я успел перезнакомиться, буквально за день-два. Комбинат был новый - все здесь нужно было доводить до ума, поэтому мужья дневали и ночевали на работе. Их жены-бедняжки одиноко скучали себе по хатам в ожидании мужей, иногда собираясь на "девишники" трошки побухать. У меня тоже была куча свободного времени - дипломная работа уже лежала на кармане, просто иногда нужно было отмечаться на заводе.

Как-то утречком захожу до кабинета начальника транспортного цеха по фамилии Стояк (в натуре у мужика была такая фамилия) перетереть за вчерашний футбол по телеку. Хозяин отсутствовал, а на стуле сидела жена Стояка Клава - блонда под тридцать. Словечко туда, словечко обратно - выясняется, шо сегодня после обеда они с подружкой собираются печь куличи на паску. Я скромненько признался, шо являюсь счастливым обладателем черного пояса по выпечке куличей, который с удовольствием продемонстрирую на деле. Мое предложение было принято общественностью с глубокой удоволетворенностью. Когда в кабинет зашел Стояк, мы уже оживленно обсуждали бестселлер того года, повесть Леона Фейхтвагера "Малая земля".

Явился я печь кулиши в фирменных синих трусах-боксерах с надписью Calvin Klein на резинке. Две пары таких трусов (мне и бате) мама привезла из Риги. Батя, естественно наотрез отказался носить этот, по его выражению "срам", и я оказался счастливым обладателем, аж двух пар! Носился с ними, лелеял, оберегал, самолично стирал и одевал, лишь в исключительных случаях.

Помимо трусов (самый цимес был в том, шоб резинка с названием бренда выглядывала наружу из-под джиников) я принес авоську, полную двумя пляшками "Ркацетели", полкилом конфет "Коровка" и томиком стихов Леси Украинки. Бухло и закусь были моими, а стихи - подарок от Трулика. Тот в данный момент "топтал химию" где-то под Житомиром, и не мог принять участвие в грядущем мероприятии. На суде, в своем предпоследнем слове он просил меня беречь и лелеять стихи Леси так, как то, чего "он тяжелее в руках не держал". Я побожился и дал честное комсомольское...

Вооще-то, если быть честным до конца, то от великой украинской поэтессы оставался, лишь один потрепанный переплет с непонятным профилем на обложке и дарственной подписью какого-то еврея по фамилии Детгиз (наверное мужа Леси). Внизу стояла дата: 1954. Та вот, в этот раритетный переплет кто-то вклеил машинописную тетрадочку с завлекущей назвой - "Пансион любви".

Это была самиздатовская порнушка о похождениях одного доктора, устроившегося работать в элитный бардак. Автор этой завлекухи был не известен. Тогда, практически вся самиздатовская порнуха, за исключением Солженицина, была анонимной. Но в диссидентских кругах шушукались, шо книжку написал, по просьбе своей жены Елены Боннер, академик Сахаров.

Вот с таким джентельменским набором я и прибыл на хату печь куличи. Клавиной подружкой оказалась молоденькая бендерочка, соседка по лестничной площадке. Говорила исключительно на мове и этим сразу мне понравилась - до этого у меня никогда не было женщин, стонавших по-украински...

Я сразу был взят в оборот. Как известно, чтобы тесто расстоялось, нужно сделать его обминку: мне пришлось, как последнему Мохаммеду Али, валтузить бедолагу хуками и апперкотами, шоб выбить из него последние газы. Девчата просили не слишком усердствовать - через часок тесто подымится снова и мордобой нужно будет повторить.

Времени между двумя раундами было предостаточно и мы решили провести его с пользой: попить винчика, погрызть "коровку", послушать виршики, всеми любимой поэтессы. Клава зажгла свечи, включила магнитофон - по комнате плавными волнами начал растекаться медляк "Отеля Калифорнии". Я уютно уселся на диванчике промеж подружками и глубоким, выразительным голосом Левитана, сообщавшего о завершении Ясско-Кишинёвской наступательной операции, начал читать...

"Кабинет мадам Сюльбе был больше похож на будуар светской дамы, чем на рабочую комнату. На стенах много картин, одна стена зеркальная, широкая кровать покрыта розовым муаровым одеялом".

Да уж... Мог ли себе представить доктор Хобс, шо частный пансионат для девочек-сирот, на объявление которого он откликнулся, окажется самым настоящим бардаком. Юные красуньки казалось только и ждали мужика, шобы воплотить с ним свои самые влажно-сладкие фантазии.

А я продолжал наши "ленинские чтения"...

"Я взглянула на мужчину. Его пылающие похотью глаза не мигая смотрели на мои ноги. Я невольно сделала движение бедром, будто предлагая себя ему. Он вскочил. Я заметила, что из его растегнутых брюк торчит напряженный член".

Девчата оказались на редкость восприимчивыми: минут пятнадцать таких чтений и "враг Гилера №1" уже оказался в горизонтальном положении. К великому удивлению бендерочка оказалась многостаночницей, и основное внимание уделяла не мне.

История умолчивает - то ли две бутылки болгарского сухаря оказались просрочеными, а может злой кондитер Порошенко что-то подмешал в свои "коровки", но дальнейшие события помнятся, так же туманно, как и в автобиографических воспоминаниях Владимира Семеновича.

Сознание вернулось в тот момент, когда я искал под диваном свои фирменные трусы. Моих благодарных слушательниц в комнате не было. За стеной слышалась возбужденная перебранка.

- Кого вы, суки прячете в комнате?! - вопил начальник транспортного цеха.
- Андрию, заспокойся, - это бендерочка пыталась утихомирить мужа товарки, - просто мы зробыла там дизэнфэкцию... Ты ж сам жалився, що у вас у квартыри багато клопив. Зачекай ще с пивгодынкы, усе провитрыться и можна будэ зайты.

Я не стал ждать "пивгодынкы": натянув на голый зад свой Wrangler, схватил под мышки кроссовки с футболкой и сиганул в окно...

На втором курсе у меня была одна любимая девушка, у которой был за..б стать парашютистской. Мы записались на курсы и ездили за город на аэродром "Чайка", где была база учебного центра ДОСААФ. Технике прыжков и приземлений нас обучали довольно оригинальным способом. На летном поле на козлах, стоял обрубок АН-2, точнее его хвостовая часть с боковым люком. Вся длина этого "инвалида" была, где-то метров пять. "Курсанты" должны были по команде инструктора прыгать с высоты восемьдесят сантиметров на землю. Идея была проста и изящна: одновременно выработать у учащихся навыки прыжка и приземления.

Потом мы с этой девушкой рассорились и я перестал ездить на "Чайку". Ездить перестал, но навыки, как я полагал (выпрыгивая из окна) должны были остаться...
Свои силы я, как всегда, переоценил - одно дело прыгать с восьмидесяти сантиметров на залитую теплым солнышком лужайку, и совсем другое со второго этажа (пусть и невысокого) под проливным дождем, в черт знает куда...

Думается, шо у "чайкинского" инструктора за этот прыжок я получил был твердую "четверку" с тремя минусами. Во-первых - ничего себе не сломал, во-вторых правильно сгруппировался при приземлении. Ну, а три минуса - это за бланш под правым глазом. Группировался то я правильно, но все равно исхитрился подбить себе собственным коленом глаз.

Голова прилично гудела, меня трошки шатало, поэтому поиски, утерянного при приземлении личного имущества заняло некоторое время. Наконец, найдя последнюю кросовку, я двинулся в сторону автобусной остановки. В транспортном средстве на меня никто не обратил внимания - то был рабочий район и люди с физическими недостатками встречались там нередко. Я трясся на заднем сидении, пытаясь восстановить картину, прошедших часов по алгоритму любимого барда...

"Помню Клавка была и подруга при ней". Это помню: и блонду и ее подругу бендерочку. "Целовался на кухне с обоими". Было дело, только не на кухне, а на диване. А дальше шли какие-то (совсем не неприятные) туманные образы и картины, которые никак не мог сложиться до купы.

И вдруг меня, как "ебом токнуло": а где Леся?! Я шарил по карманам, заглянул в кроссовки, даже пошарил за пазухой - поэтессы нигде не было. Вывод напрашивался сам собой - моей бедной девочке пришлось остаться на оккупированной территории и принять участвовие в референдуме...

Квартирная хозяйка, увидев мой бланш трошки ужаснулась. Но позже, когда я описал, как героически отбивался тубусом от хулиганов, пытавшихся отнять дипломные чертежи, успокоилась и даже налила чай с лимоном.

На заводе мой фингал восприняли спокойно. Я рассказал об инциденте в пивбаре: мол, без очереди хотел взять сушек, вот и получил "люлей". Народ трошки за меня порадовался и посоветовал поменьше понтоваться. Начальника транспортного цеха я с тех пор не видел. А еще через две недели, получив все необходимые подписи, свалил из города.

Где-то через месяц, уже в Киеве я получаю уведомление о прибытии бандероли. Посылочка оказалась из того самого городка. Вместо обратного адреса был указан почтовый ящик до востребования. Вскрыв бандероль, я обнаружил красивую бомбоньерку, художественно перевязанную атласной лентой.

Я вертел конфеты в руках, прикидывая, кто же мог их прислать... Мужиков я отмел (без буквы Ы посередине) сразу, оставались две жиночки, с которыми у меня за четыре месяца практики сложились, более менее практические отношения. Одна была романтичным рентгенологом, любителем Евтушенко, другая - слегка пьющим контролером ОТК. Был бы конкретный обратный адресок, может я и сделал алаверды. А так, просто поклал бомбоньерку на заветную полочку в серванте.

Мама работала в школе, а значит на первые и последние "звонки", дни рождения и прочие случаи жизни получала от учеников с родителями пуды презентов. В основном то были конфеты, хотя попадались и духи с шарфиками. "Дары волхов" аккуратно складывались на специальную полочку в серванте, и служили подарочным фондом, когда родители ходили у гости или на аменины.

Положил я конфеты в сервант, можно сказать машинально-рефлекторно. Столько раз "грабил награбленное" с бедной полочки для своих грязных целей, шо возвращение, хотя бы крох экспроприированного, казалось мне совершенно естественным делом.

Вскорости, я отбыл на заслуженный отдых в международный лагерь "Спутник", шо под Ереваном. Путевка - родительский гратис за мой, героически вымученный некрасный диплом.

Через пару дней звоню с армянского телефона домой сообщить, шо со мной все "нормуль". К телефону подошла мама - я еле успел "аллёкнуть", как трубку повесили. Я обратно закинул в телефон пятнадцать копеек (деньги по тем временам немалые) и набрал наш номер. Мама ответила, но услышав, надоевший ей с рождения противный голосок сына, дала "отбой".

Я удивился, а потом занедоумевал... Может за эти пару-тройку дней в Ереване я так "обармянился", шо мама приняла меня за Зиновия Гердта? Снова и снова набираю заветный номерочек, но все напрасно - трубка уже снята. И тогда я решил завтра сделать то, чего не делал ни разу в жизни: позвонить бате на работу...

Как ни странно, отец не удивился моему звонку. Он как-то очень тихо и, подозрительно спокойно поинтересовался, моя ли была в серванте коробочка, перевязанная красной лентой? Я осторожненько поинтересовался: "А шо такое?"
А дальше только слушал, бросал монетки в телефонную щель и тихо о..уевал...

Мамина директорша получила шикарную пятикомнатную квартиру в центре Киева. Точнее получил ее муж - крутой фуцел из-под горкома партии. И вот мои папаня с маманей были удостоены высокой чести быть приглашенными на торжества, посвященные вселению в эту элитную хату. Гости здесь были один кручее другого: высокие коммуняки (собутыльники мужа), директора заводов и фабрик, овощных и мебельных магазинов, завгороно и даже первый космонавт-еврей с позывным "Сокол". Вот в этом густом "оливье" и оказались мои родители, да еще парочка бедных училок, приглашенных директоршей с понтом, для демократии.

Подарки на новоселье тоже соответствовали статусы приглашенных. Кто-то дарил огромные хрустальные ладьи, кто-то, модные тогда индийские постельные гарнитуры. Один коммунист-юморист принес дранную кошку, и весь кагал дружно восхищался чувством юмора завотдела пропаганды при ЦК КПУ. Но в основном люди несли до хаты бабла, и мои родители не были исключением.

Дома, готовясь до вечеринки, мама положила четвертной билет в конвертик и задумалась, как бы его пооригинальнее передать начальнице. Открыла сервант, пробежалась глазами по заветной полочке. Взгляд остановился на красивой бомбоньерке, перевязанной алой лентой...

И вот подходит очередь родителей подносить дань. Директорша изящным жестом фокусника Кио ховает конверт с баблом за пазухой и с поддельным интересом начинает рассматривать бомбоньерку.
- Какая прелесть, - продолжая вертеть коробочку, безразлично замечает она, - А что внутри?
- А вы загляните, Надежда Константиновна (Н.К.) и сами узнаете,- в тон ей, кокетливо отвечает мама.

Директорша небрежно развязывает бант, открывает коробку и восторженно ахает. На синей подложке из ткани лежала старенькая книга.

- Боже, я так давно ее хотела! Огромное спасибо! – визжит жинка и лезет до мамы цемкаться. Нацемкавшись вдоволь, орет на весь свинарник селюку-мужу:

- Микооола, кока-кооола! Подивись, який гарний подарунок нам принесли! - С мужем Н.К. общалась, только на ему одному понятной мове.

Мои родичи не врубаясь, непонимающе смотрят на директоршу с бомбоньеркой...

На зов жинки подкавыливает трехметровый карлик-орангутан. Отбирает у правоверной коробочку, близоруко щурясь подносит к глазам и зачем-то обнюхивает. Нанюхавшись вдоволь, наконец извлекает из нее потрепанную книжицу...

Ту, пиииляяять самую!!!

Раскрывает и обнаруживает, естественно на месте любимой украинки Леси, незнакомого мужика-иностранца Хобса...

Все еще ничего не понимая, Мыкола начинает листать брошурку с похождениями заграничного доктора. Перед его затуманенно-идеологическим взором то тут, то там мелькают члены с вульвами и минеты с оргазмами. Еле сдерживая возбуждение и тяжело дыша, селюк дрожащей лапой передает книженцию жинке, как бы отдавая любимую женщину на заклание задорному маньяку...

И бедная, ничего не подозревающая Н.К., неожиданно для себя беспечно погружается в мир, рожденный неуемными фантазиями трижды Героя Социалистического Труда. А ведь британские ученые уже давно предупреждали: женщины, в особенности преподовачки мовы и литературы, любят глазами...

Сбежавшаяся на вопли директорши толпа, ничего не подозревая, терпеливо ждала. Со стороны все выглядело трошки странновато - сперва хозяин, а потом и его жинка читают "Избранные стихи Леси Украинки". И если коммуняка просмотрел книжку всего за какую-то минутку-другую, то Н.К. углубилась в произведения любимой поэтессы довольно глубоко. Прошло пять минут, десять. А женщина все читала и читала - глаза блестели, грудь бурно вздымалась, на лбу выступили капельки пота...

Мыкола, хоть и был орангутан, но орангутан советский, да еще и партейный - вся его зверючая мощь уходила на пьянки с такими же коммунисто-обезянами, да на бля..ки с их женами, задорными самками с фурцевскими халами на голове. Времени на собственную жену катастрофически не хватало. Потому-то Н.К. и прикипела к книжице: как же ей не хватало всего того, сочно описываемого знаменитым диссидентом... 

Мужик явно не ожидал такой реакции: он разумно полагал, шо жинка (директор и парторг школы) по-бекицеру пролистав порнушку, подымит возмущенный кипиш, заклеймит, разорвет в клочья... А поди ж ты, как вышло...

Он терплеливо молчал, все еще надеясь на адекватную реакцию супруги. Но время шло, Н.К. дышала все громче и прерывистее, пот лился уже ручьем, а ее шестой размер с кучей денежных конвертов, вот-вот был готов выпорхнуть наружу и разлететься по всем пяти комнатам.

Вот этого (я про бабки, а не про шестой размер) Мыкола допустить никак не мог: он вырывает из дрожащих от запредельного возбуждения пальцев супруги "Бедную Лизу" (ой, Лесю) и давай размахивать ею перед лицами моих, ни в чем неповинных родителей:

- Навiщо ви спотворили нашу Лесю?! Хто ви такi, шоб це робити?!

Бедные родители, все еще ничего не понимая, испуганно жмутся друг к дружке. В воздухе отчетливо запахло фероменами погрома... Толпа, довольно потирая руки, и чеша кулаки, начинает плотным кольцом сжимается вокруг моих парентсов. В первых рядах погромщиков директор мебельного Штокман-Кабель в вышиванке и "Сокол" в скафандре...

Но любимую народную забаву на корню пресекла Н.К.:

- Все назад! У меня на новоселье никаких эксцесов не будет. Нечего портить карму квартире! Хочете их бить - идите до двору. И вообще, здесь какое-то недоразумение - книга хорошая, нужная. Я буду советовать учебно-методическому кабинету нашего РАЙОНО рекомендовать эту книгу для внеклассного чтения в седьмых-восьмых классах. Побольше бы такой литературы издавали для нашей молодежи.

Сама директорша выглядела неожиданно помолодевшей и свежей. Все еще глубоко дыша, Н.К. обтирала вспотевший лоб скромненьким, синим платочком из бомбоньерки. Внеклассное чтение пошло ей явно на пользу. Шестой размер, все еще жил своей жизнью, но уже не столь активной.

Тут снова влез в не свое дело обезьян:

- А це що у тебе, люба? - интересуется он, тыча кривым пальцем на платочек в ее руках.
- На цiй хустинцi розташовувалася наша Леся, не пам'ятаеш, любий? - трошки заискивающе отвечает Н.К., протягивая платочек мужу.

Мыкола подносит платок до лица, как и бомбоньерку трошкы обнюхивает, а потом быстро комкает в волосатом кулаке. А дальше пошли уже совсем непонятные понты... Мужик несколько раз сильно дунул (как в алкотестер) в свой кулак и разжал руку - вместо скромного, синего платочка на его раскрытой, с блюдце, ладонище лежали аккуратно развернутые во всю ширь синие трусы с надписью Calvin Klein на резинке...

Мои родители мысленно переглянулись. Суду было все ясно, сомнений не было - "подлянку" подложил их собственный сынуля, родная, можно сказать кровинушка. Они его, гада поили,кормили, финансировали, а он...

Но Н.К. и здесь выручила моих предков:

- Любий! Який же гарний подарунок ти отримав!

Мыкола брезгливо держит мои трусы двумя пальцами на вытянутой руке и читает по слогам иностранные буквы:

- Сааа-львiii-ннн Клеее-йннн, що це таке?

Примерно так, лет сорок назад оберштурмбаннфюрер Адольф Эйхман, держа двумя пальчиками швейную машинку, прищурив близорукие глаза и сморщив неарийский носик, читал по буквам, написанное на корпусе:

- Зииин--хер. Васт ист дас "Зинхер"?

А потом всех позвали за стол. "Дары волхов" были в конце концов апостилированы, аккуратно уложены назад в бомбоньерку и отправлены вместе с другими подарками в депозитный сейф Манхеттенского банка, шо на углу Прорезной и Крещатика.

Батя говорил уже более получаса. "Пятнашки" у меня давно закончились, но телефон-автомат (гадина), как бы усугубляя низость моего падения, все еще працювал. Я с первой секунды (когда речь зашла о бомбоньерке) сообразил, шо втянул родителей в очень некошерную поганку, и чем дальше слухал горестное повествование отца, тем хреновей мне становилось. Когда же печальная история дошла до моих трусов, и я уже был на грани провала, снизу кто-то постучал...

То был Высоцкий!

"...Если правда оно —
Ну, хотя бы на треть, —
Остаётся одно:
Только лечь помереть!"

И настроение сразу улучшилось - получается, шо не я один, лох последний, побывавший в такой стремной ситуации. Похожий случай произошел и в биографии великого поэта. Когда же батя доложил, шо трусы с книжкой, все же дошли до потребителя, у меня на сердце стало уже совсем легко и радостно. Данке шён тебе, Вовик...

И представил я себе, как Надежда Констатиновна с Мыколой возлежат в новой квартире на подарочной трехместной кровати модели "Ленин с нами", изготовленной по чертежам великого Корбюзье на фабрике им.Боженко. Кровать утопает в крахмальном (тоже подарочном) индийском белье. Мыкола, вальяжно раскинув волосатые лапы, лежит в моих трусах... На курносом, обезьяньем носу пенсне - Кинг Конг читает любимой Энн произведение Сахарова в оригинале. Чтобы сделать приятное жене, он даже записался в хедер изучать русский язык.

Кстати, до сих пор, так и не понял, кто же заслал мне ту бандерольку. Начальник транспортного цеха Стояк или его жена Клава, а может оба два? Семейная, так сказать терапия...