Собака

- Смерть несет в себе какую-то мистическую страшную силу. Страх смерти висит над нами, заставляя пускаться во все тяжкие, только чтобы забыться, только чтобы не помнить о возрасте, только чтобы на короткое время почувствовать себя бессмертным. Но обмануть природу не удается никому.

Он помолчал

- По соседству жила Зоя, дочка Марии Дмитриевны, полной сварливой женщины. Я плохо помню Зою. Запомнилась мне она только в связи с этим страшным случаем, о котором я хочу рассказать. Страшным для меня, потому, что память не донесла, как реагировали на это окружающие. Зоя училась в педагогическом институте, точнее она только-только туда поступила после школы, не отучившись и дня. Мне было тогда лет пять или шесть и Зоя казалось мне очень взрослой. Как было принято в то время, в сентябре студентов отправляли на сельхозработы. Работали в ближайших к городу колхозах, обычно в течение месяца или чуть более. В последствие я и сам ездил на такие работы и, честно горя, не получил от этого ни удовольствия, ни хоть какой-нибудь пользы. В то время, а это был год 1962-64, жизнь в значительной степени была сосредоточена во дворах. Здесь обсуждалось все: от полетов в космос, до запоев нашего соседа Ивана Александровича, отца моего приятеля Юрки Петунина. Простые полуграмотные люди собирались, чтобы обсудить введение второго выходного дня, эксперименты по пересадке сердца, которые проводил какой-то южноафриканский врач или войну в Индокитае. Потом это куда-то ушло, и я уже ничего подобного не видел и вряд ли когда-то увижу. Летом женщины сидели на скамеечках и обмахивали голые ноги зелеными кленовыми веточками, отгоняя комаров. Мужчины собирались отдельно, играли в домино или в карты. Иногда обе этих группы объединялись и тут начинались шутки и смех. Мы дети крутились вблизи взрослых, стараясь не пропустить ни единого слова из их разговоров, которые были для нас источником многих знаний о той жизни, которую нам предстояло прожить. Так, по крайней мере, нам тогда казалось. Естественно мы зналии о поступлении Зои в институт, и об ее поездке в колхоз. Мы даже знали, что она работала на элеваторе, где сушат зерно и, что ей приходилось целый день лопатой подгребать это зерно. Примерно недели через две в середине сентября Зоя появилась у нас во дворе хромая. Левая ее нога была перевязана. Она поранила ее во время работы. Я почему-то очень хорошо запомнил, как она ходила по двору, припадая на одну ногу, а наши дворовые парни кричали ей что-то насмешливое. Не помня лица Зои, я хорошо помню повязку на ее ноге. Видимо рана была глубокая, потому-что Зоя оставалась дома недели две или даже больше. В том году был богатый урожай, работы было много, и студентов задержали еще на неделю в октябре. Дней за пять до окончания работ Зоя отправилась в колхоз. Не помню, как я узнал о случившемся. Помню только, как Мария Дмитриевна во всем черном шла, пошатываясь по двору, и ее с двух сторон придерживали за плечи какие-то женщины. В один из последних дней Зоя упала в силосную яму и задохнулась под толстым слоем зерна. Почему провидению было угодно вначале поранить ей ногу, а потом убить ее? Прошло уже много лет, а я все вспоминаю про этот страшный случай. Страшный, потому, что все это представляется мне чем то похожим на казнь или жертвоприношение. Возвращаясь в колхоз, она словно шла на заклание. Только вот, кто был прокурором, а кто судьей в этом страшном процессе?
- Полно, Петр Григорьевич! Ведь это было так давно, а сейчас светит солнце и все хорошо.
- Да, Леночка, тогда даже твоих родителей на свете не было. Какой сейчас идет год?
- 2045!
- Так и мне через полгода 88 стукнет. Пора уже, жизнь завершать.
- Ну что вы, Петр Григорьевич! Вы вон, какой бодрый. Вы еще многое можете написать.
- Нет. Я уже почти восемь лет ничего не пишу. А сейчас чувствую, что немного уже
осталось.
Разговор это происходил между молодой девушкой и пожилым мужчиной. Они прогуливались вблизи пансионата для стариков, расположенного в густом хвойном лесу. Пожилой мужчина был писателем, написавшим много разных книг, одно время известным среди любителей словесности, но давно уже бросившим свое ремесло, по причине старости. Впрочем, на вопрос, «почему он ничего не пишет?», он, обычно усмехаясь, говорил, что все уже написал, а теперь перечитывает когда-то написанное им. Девушка работала в пансионате, помогала пациентам. Одних возила на коляске, другим помогала одеться, расправить или заправить постель, третьим читала или просто разговаривала. Однажды они разговорились и как-то незаметно сблизились. Много разговаривали, подшучивали друг над другом. Иногда, в хорошую погоду, как сейчас, гуляли по аллеям окрестного парка. Был август месяц, прекрасная теплая сухая погода. Писатель был в шляпе, полосатой рубашке с короткими рукавами и светлых брюках, опирался на массивную трость. Девушка была в легком открытом платье и босоножках. Они шли по аллее, как по зеленому коридору.
- Откуда вы это взяли, Петр Григорьевич? Вы прекрасно выглядите. Мне даже
трудно за вами угнаться, вон, как вы быстро ходите.
- Чувствую, что пора. Неделю назад, собаку видел.
- Ну и что. Их здесь много.
- Я раньше здесь ее не встречал. Она не здешняя, местных собак я знаю. Я утром перед завтраком обычно гуляю. А она у второго корпуса сидит. Мохнатая такая, глаз почти не видно. Черная. Смотрит так на меня. Ласково, но как то печально. Голову наклонила. Как человек. Я остановился, и мы глядели друг на друга. Потом собака побежала в сторону леса, а у самой его кромки остановилась и снова посмотрела на меня. Как будто она знак мне подавала, что вот подходят мои последние дни.
- Ну право же, с чего вы это взяли? Собака посмотрела. Давайте ка лучше возвращаться. Скоро обед.
Они не торопясь возвратились в пансионат. Петр Григорьевич отправился на обед, а Леночка занялась положенными ей по штату делами.
Встретились они только вечером уже после ужина. Леночка дежурила в этот день, Петр Григорьевич по обыкновению гулял перед сном. Вместе они отправились по уже привычному для обоих маршруту. Неторопливо разговаривали о погоде, о жизни, о мировых проблемах. Минули второй корпус и прямиком в лес, на их любимую аллею. По обыкновению говорил больше Петр Григорьевич, а Лена молчала, да иногда задавала вопросы.
- Я поздно начал писать. Много писал просто для себя. Пока, наконец, ни понял, что это мое, что без этого не могу жить, что должен успеть написать все.
- Все, как это?
- Не знаю. Мне трудно объяснить. Просто лет восемь назад я почувствовал, что написано все. Нет, я бы мог еще писать, но у меня пропало чувство, что я должен успеть. Мне уже не нужно было торопиться. Понимаешь, я начал писать, когда мне было уже почти шестьдесят. У некоторых уже жизнь заканчивается в это время. И я боялся, что жизнь закончится, и я не успею. Я молил бога, чтобы он дал мне столько лет, сколько бы мне хватило на мое творчество. И он услышал меня. Я писал более двадцати лет. Это были самые счастливые годы моей жизни. Я не думал о том, как мне опубликовать мои произведения. О них узнали постепенно и начали печатать. Слава доставляет человеку большое удовлетворение, но высшее наслаждение дает только творчество.
- А я вот даже не знаю, чем бы я хотела заниматься. Мне нравится то, чем я занимаюсь, но мне кажется, я не должна долго оставаться на этой работе.
- Ты обязательно найдешь себя, как нашел себя я. Но всему свое время. Однако все проходит, подошло мое время уходить.
- Вы опять за свое. Давайте лучше о природе поговорим. Глядите, какая ель. Она похожа на старую бабушку. Ой, смотрите, какая собака!
Вблизи дороги, у высокой раскидистой ели сидела большая лохматая черная собака. Она приветливо смотрела на людей, наклонив голову и, кажется, даже улыбалась...

Шадринск
Пирогов В.Ю. ©
2008г