Жизнь российская Книга-1, Часть-1, Гл-42

Глава 42

"Долгое ожидание"
Бог терпел и нам велел


Авось и к нам на двор солнышко взойдёт.
(Русская пословица)



Кульков уже все бока намял, сидя на прохладном неудобном дырчатом металле. Кряхтел. Ворочался. Зад чугунным стал и онемел. Нога правая заныла некстати. Больно. До слёз. Хоть вешайся. Хоть под поезд бросайся. А на левой конечности икру вдруг свело.

Ну что за напасть… Не было печали, черти накачали.
Корчился, крючился, корёжился, маялся мужик больной.
Вертелся! как вошь на гребешке. Чуть концы не отдал.

Кое-как размял икру. Через силу. Сжав зубы до ломоты в скулах. До крови искусав губы. Руками растирал, пальцы на себя тянул на левой ноге, мысленно мышцам команду давал, заставлял их в норму прийти, расслабиться, отпустить и перестать вредничать.

Вроде прошло. Но слабая боль осталась.
Ныла… ныла и ныла… нижняя конечность, спасу никакого…

Хоть в петлю, хоть в омут, хоть под танки бросайся, хоть на дзот ложись, хоть под пули в полный рост, хоть под стрелы мергенов-лучников.

Он, бедолага, второй уже час околачивался на сереньком низеньком диванчике и терпеливо ожидал своей очереди. А та чертовка двигалась архи-медленно. Практически на месте стояла. Улитка – и та быстрей шевелится, когда в кругосветное путешествие отправляется. А уж до Пекина дальнего ей, вряд ли повезёт в этой жизни добраться…

Да-с… такая вот история печальная…
Да-с… такая вот реальность наша российская…
Что делать? А делать нечего! Только ждать…
Да! Ждать, ждать и ждать!
Се ля ви… Другого не дано. Другого никто ещё не придумал.

Василий от безысходности стал разглядывать красочные плакаты на медицинские темы, развешанные на стенах, смотрел на окружающих его людей, так же, как и он коротающих время на этих симпатичных с виду сидушках, металлическое покрытие которых со сплошной дырчатой перфорацией сперва приятно холодило зад и спину, а со временем так надоедало, что хоть волком вой, хоть в петлю лезь… да хоть куда.

Старший охранник Кульков сидел смирно и выл потихоньку (чтобы никто из присутствующих не услышал), скрежетал зубами и мечтал о том моменте, когда он отсюда вырвется. Встать же и прогуляться по коридору (ноги и спину размять) боялся. А вдруг… какой-нибудь шалопай займёт его место… Потом что? Драться??

Люди старались занять себя хоть чем-нибудь: кто читал, кто спал, кто дремал, кто зевал, кто по телефону разговаривал, кто сам с собой о чём-то балакал; кто просто губами булькал, глазами хлопал, пузыри пускал; кто в ушах ковырялся… кто в носу… кто в … этом… самом… в заднем либо переднем интимном месте…

Да… народ разный у нас. И не только у нас, а во всём мире. Так уж он сложен.

Кто-то стесняется, кто-то молчит, кто-то терпит, кто-то шлангом прикидывается, а кто-то чхал на всех: чешет, где хочет, вернее, где чешется.

Были и такие, которые затылок скоблили, лоб тёрли, шею массировали, в боку зудили, зад скребли отчаянно и глаза свои от счастья выпучив, охая и ахая.
Как, мол, хорошо… как, дескать, приятно…

А кое-кто так же, как и Василий Никанорович Кульков, рыскал бешеными глазами по сторонам, по стенам, по плакатам.

Две женщины с вытаращенными навыкат зенками, с диким звериным рёвом и чудовищным надрывом в голосе, наперебой что-то доказывали друг дружке, хватая за волосы, носы и уши. Спорили до умопомрачения. Затем бахвалиться вдруг отчего-то одна перед другой начали. Как девочки малые и несмышлёные, как нюшки-хвастушки. Телом, вещами, гаджетами, одеждой хвалились… Бельём нательным. Прибамбасами интимными.

Чулками своими капроновыми французскими прозрачными одна хвасталась.

Вторая фильдеперсовыми. Стрелками на них жгуче чёрными и такими же пятками с двойным крестообразным упрочнением.

Затем осмелились кумушки, наглости набрались, дело дальше пошло.
Подвязками стали хвалиться. Крючками. Петельками. Бантами. Резинками.
Подолы задирали. Показывали то, что там, под низом, и не стесняясь.

Грудь свою выпячивали. Сравнивали, у кого больше силикону в них закачано, а у кого меньше. Марку втолкнутого вещества озвучивли. И его производителя.

Губы тоже у обеих пухлые до безобразия.
Ах… вах-вах-вах… Смотреть тошно…
Да! Чудовища! А не женщины.

Да, не бабы… а так… одно название… трагедия… и недоразумение…
В общем… дуры дурами!

Мужики расположились тут же рядом да анекдоты похабные рассказывали. Разные. В том числе и матерные. Про всё. И про грудь женскую, и про другие органы тоже. Даже про интимные причиндалы. Про большие и маленькие. Хохотали до слёз.

Студент жёлто-бледный и давно некормленый, в очках с толстенными стёклами и с рюкзаком, весьма раздутым и пузатым за спиной, сидел смирно, читал свой разбухший от закладок учебник, зевал тихо, прикрывая рот ладошкой.

Девочка на скакалке скакала: круть-прыг… круть-прыг… круть-прыг…

У Кулькова шея даже устала за ней наблюдать и в глазах зарябило.

И когда же она прекратит это делать… когда же девулька эта… попрыгулька… закончит своё вечное скакание…
Ну скоко можно прыгать… житья уже нет никакого…

Тошнота к горлу подступила… вот-вот произойти может непреднамеренное извержение… или что-то похлеще.

Мальчик в мячик играл: стук-стук… стук-стук… стук-стук… стук-стук…

Его братишка младой палкой по радиатору ширкал: тр-р-р-ррр-ррр-ррр…

С ума можно сойти…

Голова уже чугунная… и кружится всё в глазах. Как бы не окочуриться.

Дитё в голубеньком одеяльце на руках у мамы плакало. Даже ревело. Орало оно благим матом непереставая… час уже… или все два…

Ужас!! Хоть из окошка прыгай… Хоть с какого этажа… С любого!!

Хоть удави сам себя… пальцами за горло… Ну скоко моно… Кошмар!!

Захотелось уснуть сразу и мгновенно… и не… и не… и не проснуться…

Да-с… такая вот безрадостная обстановочка-с… в общественном месте… в районной муниципальной полуклинике…
Жуть неимоверная…
Да-с… да-с… и ещё раз да-с…
Се ля ви… как французы говорят.

Несколько человек у окна и вдоль стен толпились.

Двое на подоконнике сидели. Меж горшков цветочных. Болтали о чём-то.

Один рядом стоял: лепестки с цветочков срывал – любит… не любит… любит… не любит… любит… не любит…

С цветочков на листочки он перешёл.
Рвал их до тех пор, пока один только голый ствол с ветками остался…

Под конец и тот сломал. И ветки поотрывал. Оглянулся сперва, убедился, что на него никто внимания не обращает. Приободрился. Дальше стал куст ломать и курочить.

Выдернул его из горшка, но уже через минуту опять втолкал и землю пальцами уплотнил. Оставил в покое. На людей посмотрел. В окно глянул. Репу свою почесал.

Потом, прикинув что-то в уме, выкинул его в окно. С горшком вместе.

Всё. Нет больше кустика цветочного. Как будто и не было его здесь никогда.

Вопль только снизу донёсся. Видать, на голову кому-то прилетело.

Но на это никто не обратил абсолютно никакого внимания.

Люди были своим заняты. Им было ни до чего. Когда я ем, я глух и нем. Но они не ели, не кушали они. Они о своём думали. Мечтали. Грезили. Переживали.

Все сидели и терпеливо ждали. Каждый своего часа. Когда время наступит. Когда очередь подойдёт. Когда зелёный свет дадут. Когда войти к доктору можно.


Продолжение: http://proza.ru/2023/01/11/633

Предыдущее: http://proza.ru/2023/01/04/343

Начало: http://proza.ru/2022/09/02/1023