За живою водой 43. Конфеткин рисует козлёнка

43. Конфеткин рисует козлёнка

Влетев в бойницу Городецкой башни, лебедь опустился на пол небольшой комнатёнки и, как уже было сказано ранее, превратился в Конфеткина. В руке у него был меч.
 
Комната скупо освещалась лучами закатного солнца. Осмотревшись, Конфеткин различил в стене дверной проём.

Он подошёл к двери, толкнул её, и она со скрипом отворилась. Он замер, прислушиваясь. За порогом царила тьма… Нигде не было слышно ни звука… Комиссар выждал минуты две, потыкал мечом в пол перед собой и осторожно переступил порог.
 
Пользуясь мечом, как слепой тросточкой, он прозондировал пространство вокруг себя и впереди. Меч опустился вниз и уткнулся во что-то твердое. Конфеткин осторожно вытянул левую ногу и сделал шаг вперед. Затем присоединил к ней правую ступню и снова потыкал перед собой мечом. Похоже, это была лестница. Он начал осторожно спускаться по ней.

Он понятия не имел, куда она ведёт. А ведь можно было узнать у Глаши расположение помещений и лестниц, расспросить, где конкретно заточён Святослав Владимирович, сколько темничных стражей в башне, где их посты, как незаметно улизнуть отсюда, если это, конечно, возможно. Ведь Глаша летала под самым солнцем, и её осведомленность была очень велика.

Но не подумал об этом, разиня! Понадеялся на авось!

Он продвигался в кромешной тьме, напрягая зрение, как кошка. Наконец комиссар достиг излома лестницы и вышел на небольшую площадку, за которой начинался поворот. Он пошарил по стене рукой и обнаружил дверь… приоткрыл её – очень, очень осторожно и, выставив ухо, как лайка, стал вслушиваться во тьму, но из-за двери не доносилось ни звука.

Тогда Конфеткин затворил дверь и двинулся дальше; он дошёл до второго изгиба лестницы, который, как и первый, выходил на площадку размером с кошкин лоб, и нащупал на ней вторую дверь… он осторожно потянул на себя ручку, и в узкую щель упал желтый луч света. Сыщик заглянул в помещение.

В небольшой комнатёнке стоял стол, и на нём светилась лампада. За столом сидели два бородатых стражника и играли в кости. Их грубые лица, в отсветах лампы, казались отлитыми из меди.

Конфеткин бесшумно закрыл дверь и, старясь ничем не выдать своего присутствия, сошёл на следующую ступень лестницы. Похоже, он миновал первый пост…

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
 
На своём пути вниз комиссар исследовал еще несколько коморок на лестничных площадках, но стражи в них не обнаружил. В конце концов, он преодолел последнюю ступень лестницы и попал в какое-то помещение.

В узкие бойницы сочился мертвенно-блеклый свет далеких звезд, или, быть может, луны и во мгле смутно угадывались очертания чего-то зыбкого, чуть более светлого и как бы воздушного… Конфеткин напряг зрение. Показалось ли ему, что в центре залы распростерт огромный пепельно-серый квадрат?

Он двинулся вдоль стены. В темноте он не мог видеть, что находится в большой квадратной комнате, и что на каждую из стен выходит ровно по десять комнат.

Двигаясь по периметру помещения, он ощупывал все эти двери, однако они оказывались запертыми на засовы с висячими замками. Похоже, это были тюремные камеры. Не был ли заточен в одной из них князь Переяславский?

Но не стучать же во все эти двери и не кричать: «Ау, Святослав  Владимирович! Где ты?»

Эх, голова садовая – два уха, снова подосадовал Конфеткин. Всю ночь протравить байки с лебедями у костра – и так и не разведать самого наиважнейшего! И потом у него был ещё целый день впереди – аж до той поры, пока он не выпил волшебное яйцо, не обернулся лебедем и не прилетел, вместе с Глашей к этой крепости…

Тыкался-мыкался комиссар вдоль стен, словно слепой котёнок и, наконец, запутался окончательно: ни входа, по которому он попал сюда, ни выхода он найти не мог…

И тут его внимание снова привлек пепельно-серый квадрат посреди помещения; он направился к нему. Дойдя до границы серого поля, Конфеткин махнул перед собой мечом, и тот стукнулся о какую-то преграду. Конфеткин сделал ещё шаг вперед и замер. Далеко внизу он увидел красные огоньки.

Сыщик мотнул головой. Закрыл глаза. Снова открыл их. Нет, огоньки никуда не исчезли. Стало быть, это не привиделось ему. Постепенно до него стало доходить, что он стоит на галерее, опоясывающей стены башни, и что за её парапетом зияет квадратный проём головокружительной высоты.

Не желая искушать судьбу, Конфеткин, отошёл назад и снова закружил по галерее.

Он двигался по третьему, а, может быть, уже и по четвёртому кругу, как заводной заяц… Толкнул какую-то дверь – а она возьми и отворись. Комиссар прислушался. Тихо, словно в гробнице Тутанхамона… Он снова пустил в ход меч, обследовал им пол за порогом и, переступив его, очутился на очередной лестничной площадке.

Многочисленные огоньки светились как бы на дне колодца, словно море светлячков, и Конфеткин начал спускаться по лестнице; с каждым шагом огни вырастали в размерах…
Вот уже и предпоследний поворот…

И здесь он увидел, как навстречу ему движется какой-то огонёк… Через некоторое время стало понятно, что по лестничному маршу поднимается человек со светильником в руке. Голова его была опущена, и пятно света плясало на ступенях лестницы.

Конфеткин прилип к стене спиной, как полип к кораллу, пытаясь слиться с ней. С такого расстояния страж вряд ли заметит его… Но что будет, если он поднимется выше и посмотрит вверх?

Надо было принимать какое-то решение.

Что делать, лихорадочно соображал он? Подняться по лестнице, пока его не застукали? Или же юркнуть в клетушку, выходящую на эту площадку и затаиться в ней?

Он не сделал ни того, ни другого.

Он так и остался стоять у стены.

Человек дошёл до площадки лестничного пролёта, над которой притаился комиссар, поднял лампу и оглянулся по сторонам… потом поднял голову и посмотрел во тьму… затем опустил лампаду и, так не заметив комиссара, открыл дверь в комнату и скрылся за ней.

Конфеткин тихо вздохнул и бесшумно, как кот на охоте, начал спускаться по лестнице. Перед дверью, за которой скрылся стражник, он остановился. Она была слегка приоткрыта, и в щель падала полоса золотистого света.

– Так, говоришь, она еще не приходила? – услышал он хрипловатый голос, доносившийся из-за двери.

– Нет, – ответил второй голос – очевидно, вошедшего охранника. – Байден сказал, что её не было.

– Так, может быть, она уже и не придёт?

– Придет, – убежденно заявил второй стражник. – Она же и дня без этого козла прожить не может.

– Ты поменьше болтай, – одернул его хриплый голос.

– А что я такого сказал? – возразил пришедший. – Я ж только тебе.

– Все равно держи язык за зубами, если не хочешь, чтобы его у тебя вырвали, – произнёс хриплый. – Или не знаешь, что она способна свести луну с неба и превратить её в корову? А уж обратить в свинью такого храбреца, как ты – это для неё вообще пара пустяков…

Голос второго дрогнул:

– Да что ты такое говоришь, Норман? Мы ж тут одни! Ты да я. И больше никого…

– Та-та-та! И больше никого! – передразнил тот, кого назвали Норманом. – А если она обернулась совой, или летучей мышью, влетела в окошко и сейчас слушает тебя?

За дверью воцарилось молчание. Затем Норман сказал:

– В общем, давай так. Если она заявится сюда – мы и носа отсюда не высунем, будем сидеть тихо, как мыши в норке, а этот козёл пусть ублажает её, раз ей так хочется… Нам до её амурных приключений дела нет. Понятно?

– Да.

Затаив дыхание, Конфеткин пересек полосу света.

Разговор темничных стражей заставил его призадуматься. Выходит, на свидание к козлу должна явиться некая страстная дамочка? Интересно, жутко интересно…

Сойдя с лестницы, он попал в просторное помещение, освещенное лампадами на высоких подставках. Чем-то оно напоминало студию скульптора-монументалиста. В нишах были установлены изваяния то ли героев, то ли богов, полки заставлены различными фигурками. На одной покоилась огромная голова человека с яйцевидным черепом и около неё были выстроены человечки в шароварах и с нагайками в руках – возможно, представители какой-то древней народности. Лица у них были тёмные, скуластые, а головы приплюснуты…

Но центральное место в этой экспозиции занимал, безусловно, исполин. Он разлегся на полу, как цыган на вокзале. Похоже, этот парень был изваян из красной глины и, судя по косвенным признакам, являлся гермафродитом – хотя о подобных типах Конфеткин имел довольно смутное представление.

Неподалёку от исполина стоял мольберт, и на нём комиссар увидел набросок некоего существа, скорее всего, подголема – уж больно он походил на его старого знакомца Аннабелу. Так, значит, перед тем, как ваять этих тварей, злой волшебник делал здесь предварительные эскизы?

Комиссар приблизился к этюду и подковырнул пальцем его краешек. Похоже, рисовали угольком на бересте…

Внезапно ночную тишину прорезало надтреснутое меканье.  Дрожь пробежала по телу сыщика, и его сердце учащенно заколотилось.

Бесшумной тенью скользнул он к скульптуре. Она лежала на спине, и её голова была направлена в сторону ворот башни, как стрелка компаса. Даже в лежачем положении, исполин был выше человеческого роста. Под его прикрытием, Конфеткин прокрался к голове – ибо меканье доносилось с той стороны – и незаметно выглянул.

У противоположной стены стоял козел. Он был привязан к железному крюку, точащему из каменной кладки. Комиссар уже вознамерился было выйти из своего укрытия и подойти к нему, когда различил чьи-то голоса.

Он замер за статуей.

Со стороны крепостных ворот шагали двое: темничный страж с лампадой в руке и дама в чёрном одеянии. Когда они подошли ближе, Конфеткин узнал в ночной гостье ту самую женщину, что подстерегала его у потайного лаза, когда он совершал побег от товарища Кинга. Второй тип – рыжебородый, с тяжелой квадратной челюстью и прямым нордическим носом, очевидно, и был тем самым Байденом, о котором говорили надзиратели.

Итак, перед ним была Гайтана – страшная и ужасная Гайтана, коварная Гайтана, жестокая Гайтана, отъявленная лгунья Гайтана, та самая известная всему Подолу чёрная вдова, чьё сердце пронзил сладострастной стрелой легкокрылый Амур, и которая, обезумев от неразделенной любви к Святославу Владимировичу, превратила его в козла…

Ведьма махнула ладошкой, и стражник удалился. Гайтана поставила лукошко на пол (а она принесла с собой и лукошко) и подошла к зачарованному князю.

– Ну, как ты тут? – спросила она у него и её губы нервно изломились. – Доволен, а? Добился своего?

Святослав Владимирович (в облике козла, понятно) отвернул голову, давая понять, что не желает слушать ее. Гайтана вздернула нос, нахмурилась и поджала губы, словно обиженная девочка. Потом вдруг рухнула на колени, обхватила животное за шею и стала осыпать его жаркими поцелуями.

– Любимый мой! – восклицала влюблённая дама. – Сладость моя! Жизнь моя! – Она простерла руки к небесам, заголосила. – Прости, прости меня, я не хотела! Бог свидетель!

Ведьма прильнула к копытам козла, словно к некой святыне. Затем, в любовном экстазе, стала целовать его в живот, грудь и иные части тела. По ее щекам струились обильные слёзы.

– Прости, прости меня, мой милый, мой любимый, мой самый, самый хороший, самый драгоценный, самый лучший на свете! Я не хотела всего этого, ведь я же не хотела, поверь мне! но ты сам, ты сам во всём виноват! Ведь ты отверг мою любовь, ты пренебрёг мною! И это ты, ты довёл меня до этого! Ты! Ты! Ты, и только Ты!

Она застучала кулачками по его спине. Козел мотнул хвостом.

– И теперь уже ничего нельзя поделать! – с отчаянием в голосе воскликнула Гайтана. – О, как бы я хотела воротить всё назад и опять увидеть твое прекрасное лицо, и твое тело, а не этот козлиный образ! Но ведь для этого нужна живая вода, а у меня её нет, мой милый. У меня её нет, и я не в силах её достать! Ну, почему, почему ты не пожелал сделать меня счастливой! Желанный мой, родной, любимый! Ведь я бы стала твоей рабой, твоей собачонкой, твоей подстилкой, ветошкой под твоими ногами, я бы душу, душу свою отдала за тебя, пошла бы за тобою на край земли! Но ты не захотел, ты предпочёл эту гордячку Людмилу! А ведь всё уже было устроено, все подготовлено, и я уже обо всём столковалась с Гарольдом Ланцепупом, и он отпустил бы нас с миром, и мы зажили бы с тобой тихо и счастливо вдали от всех земных бурь и земных треволнений.

Князь Переяславский снова отворотил от неё морду, и она заговорила примирительным тоном:

– Ну, ладно, ладно, не сердись на меня, мой хороший, мой любимый, мой самый красивый и самый обожаемый на свете. Ты же – мой бог, мой царь, мое неземное сокровище! Скажи мне лишь только одно: ты же скучал по своей Гайтане, а? И ты рад, что она снова пришла к тебе? Ну, скажи мне, скажи, мое сердце, моя радость, ведь ты же хотя бы капельку любишь свою бедненькую малышку Гайтану?

Она погладила его по холке, с глубокой нежностью нашептывая всякие ласковые словечки. Потом вдруг как бы спохватилась:

– Наверное, ты тут проголодался, а? Вот, погляди, любимый мой, родной мой, какие гостинцы я тебе принесла.

Ведьма начала вынимать из лукошка пряники, булочки, кренделя с маком и совать их под нос козлу. Святослав Владимирович фыркал и отворачивался.

– А! – вскипела Гайтана и в сердцах пнула лукошко ногой; кренделя с маком и прочие вкусности разлетелись по полу. – Так ты не желаешь есть из моих рук! Ты всё ещё грезишь своей Людмилой! Но её уже нет, понимаешь ли ты это, козлиная твоя башка, её больше нет на этом свете! Она лежит в гробу! Но ты-то жив, хотя и стал козлом! И в твоих жилах течёт горячая кровь! Так чего ж ты тут выкобениваешься передо мной? Не будь таким глупцом. Ведь я готова отдаться тебе! Да! Я, прекрасная Гайтана, готова стать твоей, прямо здесь, и прямо сейчас! Так почему бы тебе не воспользоваться моментом, и не взять меня, как это и подобает мужику, и не насладиться моим прекрасным телом? Ведь ты не монах, а я не дурнушка, не так ли? И я ничем хуже твоей Людмилы, будь она трижды проклята! Вот, рассмотри меня хорошенько, мой любимый, мой родной, изучи каждою мою ложбинку, каждый нежный изгиб моего тела…

Она стала поспешно срывать с себя одежду. Сконфуженный Конфеткин отвернулся.

Пожалуй, это был уже перебор… Он решил, что никогда не женится – ни за какие коврижки.

 Между тем до него долетал жаркий голос влюблённой ведьмы. Она расхваливала себя, словно кусок мяса на базаре (Посмотри на мою грудь, посмотри на мои бедра, на мои ноги, мой милый! Ну, гляди же, гляди внимательнее, не отводи, только не отводи от меня своих ясных очей!) затем опять полились упреки, оскорбления и потоки грязных ругательств. Обвинения сменялись мольбами, стенаниями, заверениями в неземной любви, и весь этот цирк продолжался около часа.

Наконец ведьма угомонилась, напялила на себя платье и, изрыгая ругательства, злобно плюнула на Святослава Владимировича; потом крутанулась волчком и, словно полоумная, метнулась к воротам башни.

– Уфф! – сказал комиссар, высовываясь из-за статуи. – Ну, Святослав Владимирович, ты просто герой, тебе орден давать пора! А это баба, как я погляжу, ещё похлеще хана Буняка будет…

Он подошёл к князю Переяславскому и потрепал его по шее.

Козёл поднял голову и внимательно посмотрел на него, как бы вопрошая: «А ты кто таков?»

– Витя Конфеткин, – с улыбкой представился комиссар. – Прохожу здесь под оперативным псевдонимом Вакула, для друзей – просто товарищ Ко. Вообще-то я послан за живою водой, – продолжал он, – но что-то мне одному идти скучновато стало. Вот я и подумал… – он подмигнул козлу, – а не составишь ли ты мне компанию?

Он балагурил, пытаясь приободрить заколдованного князя, а между тем ситуация была пиковой. Как выбираться отсюда? Плана у него не было. А ведь в любой момент могла появиться стража…

А что, если… вдруг осенило его…

Конфеткин поднял палец:

– О! Сейчас я буду писать твоей портрет! – он лучезарно улыбнулся. – Так что придётся тебе малость попозировать.

Не теряя времени даром, Конфеткин направился к мольберту. Он достал рулон бересты из бадьи, которая стояла неподалеку, и пришпилил его поверх эскиза подголема. Потом опять вернулся к Святославу Владимировичу и расставил около него светильники. Отступив от натуры, Конфеткин скрестил на груди руки, словно Казимир Малевич, и впился в заколдованного князя цепким взглядом мастера. После чего вынул из кармана волшебный карандаш…

С этим карандашом у Конфеткина была связана особая история. Его подарил ему однажды один старый художник. Тогда комиссар шел по следу плюшевого медвежонка, подаренного одной девочке её мамой и похищенного чёрной космической тварью из бездн мрака. Чтобы добраться до игрушки, Конфеткину пришлось взобраться по небесной лестнице на планету Тэц (если кто не знает, так это в созвездии Медузы) схлестнулся там с госпожой Кривогорбатовой, всесильным начальником шестого отделения тайной полиции его родного города-двойника и, наконец, уже на блуждающем острове Морро, дрейфующем в море-океяне, лицом к лицу встретится с этой чёрной гадиной и проткнуть её своим рыцарским мечом.

После этого комиссар вознесся в небеса над отраженной планетой вместе со своим побратимом Иваном, побывал на лесной опушке в одной из придуманных стран, а затем поднялся на небесной ладье, управляемой священной коровой Лилией ещё выше, в волшебную страну Говинду. Там-то и произошла сия знаменательная встреча с живописцем. И именно там, в этом тонком прекрасном мире, он и осознал в полной мере, что это означает – живое письмо.

В той стране его очи узрели немало чудес.

Там он увидел сказочного мальчика в пурпурной мантии и звёздном колпаке, скакавшего по воздушной лазури на крылатом коне; он созерцал разноцветных птичек необычайно свежей и сочной окраски, выпархивающих из белых яиц, что росли на деревьях, и одна из них – птица творческого вдохновения – подлетела к нему и уселась на его правое плечо. Там-то он и распрощался со своим отважным другом, Иваном Горисветом и тот, по волшебной яблоне, доросшей своими ветвями до небесной страны Говинды, спустился в свое родное селение Ясные Зори. После всего этого старый художник преподал комиссару урок подлинного мастерства.

Художник нарисовал картину, и эта картина ожила, и они с живописцем каким-то непостижимым образом очутились внутри неё.

Был теплый вечер, дул бриз, и у их ног плескалось море, а на рейде стоял парусный фрегат «Лолита», названный так в честь одной очаровательной лошадки с девичьим лицом, которая проводила его некогда до Долины Видений. Они с художником беседовали об искусстве, и от «Лолиты» отвалила шлюпка, и направилась к ним, чтобы взять Конфеткина на борт. И вот тогда-то художник и произнес эту загадочную фразу: «Учись рисовать козлёнка!* 

Зачем ему нужно было учиться рисовать козлёнка – этого Конфеткин так и не понял, но слова мастера запали ему в душу и, вернувшись домой, он стал тренироваться рисовать козлов. Он изображал их во всевозможных обликах и ракурсах, и вскоре козлы самых разнообразных пород усеяли страницы его альбомов. Его сестра, Любка, решила, что он спятил. («И что это у тебя за бзик такой – козлов рисовать? А почему не оленей, или не гиппопотамов, например,» – приставала она к нему?) Но Конфеткин отмалчивался. Что толковать с девчонкой?

За то время, что он посвятил рисованию козлов, он так ни разу и не взял в руки волшебный карандаш – рисовал простыми. Он совершенствовался в своем искусстве с поразительным упорством. Всякий, на его месте, уже удовлетворился бы достигнутыми успехами – ведь его козлы были просто превосходны! Однако Конфеткин, как всякий подлинный мастер, неизменно находил в своих работах какие-то изъяны, недочёты, незаметные для глаз профанов, и был недоволен собой. Он ставил перед собой все новые и новые цели, постепенно усложняя их и, в то же время, добиваясь в своих рисунках лаконизма и простоты.

Комиссар не понимал людей, относящихся к своему творчеству спустя рукава и, вместе с тем, мнящих себя гениями. Посмотришь на мазню иного дарования – и просто оторопь берет. Кто это – мужик или баба? Морда перекошена, один глаз ниже другого, нос почему-то запрыгнул на место уха. Неужели этот мазила так и не выучился соблюдать элементарные пропорции в рисунке – а уже полез в гении? Но, оказывается, так было задумано! Он так видит! В этом заложен какой-то глубокий, сокрытый от непосвященных смысл! (Андеграунд! Ку-ка-ре-ку! А кто не постиг его великого замысла – тот, конечно, деревня!)

Нет, нет, Конфеткин был не из таковских. Он исписал не один карандаш, прежде чем нащупал свой стиль, свою манеру письма – ведь на одном кукареку далеко не ускачешь!

И сейчас, стоя у мольберта уже не робким учеником, еще не постигшим азы ремесла, но уже подлинным мастером, он в полной мере осознавал свою силу.

Он обладал цепкой фотографической памятью, и ему не надо было бегать смотреть на натуру –  так гроссмейстер держит в уме всю партию, и вполне может обойтись без шахматной доски.

Птица вдохновения опустилась на его плечо, и он позабыл обо всём на свете: о всех своих приемах и канонах – казалось, что он рисует первый раз в жизни, свободный от всяческих условностей, и уверенные, точные и легкие штрихи сами собою ложились на белоснежный лист бересты.

Когда Конфеткин окончил свой рисунок, козел вышел, как живой. Маэстро придирчиво осмотрел свое творение, дунул на него, козёл зашевелился, соскочил с мольберта и мекнул. Конфеткин провел ладонью по спине своего создания, ощущая под рукой теплую плоть живого существа, покрытую длинной мягкой шерстью.

Теперь надлежало произвести подмену.

– Иди за мной, – сказал Конфеткин нарисованному козлу, и его создание послушно пошло за ним. Они подошли к Святославу Владимировичу.

– Сейчас мы произведём небольшую рокировочку… – прищурив око, заявил комиссар.

Он отвязал заколдованного князя и привязал, вместо него, только что нарисованного козла.

– Будешь изображать Святослава Владимировича, – подняв палец, дал наказ Конфеткин, и с весьма довольной миной похлопал животное по шее.

Он подобрал рассыпанное на полу угощение и разложил его перед козлом.

– Тут одна дамочка принесла гостинцев, так что можешь подкрепиться, – добавил он. – Тебе, я полагаю, это не повредит.

Комиссар повернулся к князю Переяславскому:

– Ну, а мы мотаем удочки… Вот только куда? Есть какие-то идеи на этот счет?

Заколдованный князь кивнул утвердительно.

– И какие?

Ответить князь не мог, ибо был лишен дара речи, и Конфеткину пришлось выспрашивать:

– Напасть на охрану и попробовать пробиться через главные ворота?
Нет. Святослав Владимирович помотал головой отрицательно.

Да, он прав, подумал комиссар, этот план авантюрен. Даже если и удастся прорваться, поднимется шум, начнётся погоня, и его трюк с подменой раскроется.
 
– Спрятаться в каком-нибудь чулане?

Эта мысль также была отвергнута князем.

– Так что же ты тогда предлагаешь? – осведомился Конфеткин, раздвигая руки перед носом животного.

Князь махнул рогом вбок, приглашая комиссара следовать за собой, и направился в сторону, противоположную воротам башни. Они подошли к какому-то истукану в глубине залы. Здесь царил густой полумрак, однако Конфеткин догадался прихватить с собой лампаду, и в её освещении он смог рассмотреть идола.

Божество было вытесано из камня в виде четырёхугольного столба и имело четыре лика, (два мужских, и два женских) взиравших на четыре стороны света; голова статуи была покрыта одной общей шляпой, а руки сложены на груди – по паре с каждой стороны тела; рубаха – одна на всех – была подпоясана бечевой.

Идол, несомненно, имел сакральное значение. И, при других обстоятельствах, было бы весьма любопытно исследовать его, но сейчас было не до него.

Князь Переяславский подошел к истукану и решительно боднул его рогами.

– Ага! – сообразил Конфеткин.

Он поставил лампу на пол, положил рядом с ней меч, подошёл к князю, поплевал на ладони и, решительно отстранив его, налёг на статую.  Та двинулась вперед (оказывается, она стояла на салазках) – да так резко, что он едва не свалился в разверзшуюся под ним яму. К счастью, комиссар обладал отменной реакцией, и в последний момент отпрыгнул в сторону, избежав падения.

Он поднял лампаду, подошел к проёму и осветил его. Лучи выхватили из тьмы каменную лестницу, уводящую в подполье. Конфеткин опустился на несколько ступенек, вытянул руку со светильником вперед. Перед ним тянулся коридор с арочным потолком, и глыбы желтого камня, из которого он был выложен, потемнели от плесени. В глубине хода виднелась дверь.

Это был шанс. Шанс уйти незамеченными. Во всяком случае, Святослав Владимирович привёл его сюда отнюдь не случайно. Он наверняка знал, куда ведет этот ход. Не мог не знать. Ведь он – сын великого князя Киевского, – вырос в этих местах, и все ходы и выходы этой башни ему были, конечно же, известны.

Конфеткин вылез с подвала, подобрал с пола меч и сказал:

– Ну что, двинули?

В этот момент, как бы по капризу судьбы, дверь на лестничной площадке распахнулась и появилась стража. Охранники стали спускаться в зал, где был оставлен нарисованный козёл, а беглецы – сходить в подвал.

Надзиратели приблизились к козлу и увидели, что тот поедает пряники и кренделя, принесенные ведьмой. Через минуту к двум церберам присоединился и третий – тот, что был до этого с Гайтаной.
 
– Ну что? – спросил у него Норман. – Была?

– А то… Вишь, гостинцев принесла…

– И как? Уважил он бабёнку? – Норман кивнул на козла, полагая, что это и есть князь Переяславский.

– Какой там! Выскочила злая, как тысяча ведьм, чуть живьём меня не сожрала.
Он обратился к козлу, укоризненно покачивая головой:

– А всё из-за тебя, братец… Ну, что же ты, в самом деле, такой упёртый… Уж в следующий раз ты, мил-друг, не будь таким щепетильным, ублажи даму, раз ей так уж приспичило, а не то она нас всех тут, к чёртовой бабушке, без соли сожрёт.
 
Козёл мотнул головой: ладно, мол, сделаем…

– Вот и ладушки, – просиял стражник. – Если женщина хочет – ты ей лучше не перечь.

Он потрепал козла по загривку. Беглецы между тем уже опустились в подвал, и Конфеткин направился к двери, но Святослав Владимирович схватил его зубами за рукав.

– В чём дело? – спросил Конфеткин, обернувшись.

Князь мотнул бороденкой вверх.

– А! – догадался Конфеткин. ­– Ясно!

Он поднялся на середину лестницы и услышал голоса надзирателей, шедших в его сторону. Посветив над собой, он увидел набалдашник, прикрепленный к настилу, на котором стояла статуя. Поставил лампу на ступеньку, он навалился на набалдашник и настил пополз вперед, с натужным скрипом закрывая вход.

– Слыхали? – испуганно воскликнул Байден. – Как будто что-то где-то скрипнуло! Тут кто-то есть!

– А, может быть, это дух какого-нибудь мертвеца бродит по башне? – предположил Норман.

Третий охранник, бледнея, потрогал на груди амулет.

Темничные стражи были не из пугливых – но, когда дело касалось всяких потусторонних сил, они становились робкими, как дети. Боясь собственной тени, стражники приблизились к истукану. Осветили его…

Конфеткин замер на лестнице под статуей. Неподалеку от него застыл Святослав Владимирович. Тишина…

Не обнаружив ничего такого, что могло бы внушить подозрения, стражники двинулись дальше. Когда их шаги стихли, друзья направились к двери, что виднелась впереди. Она оказалась запертой, но, впрочем, Святослав Владимирович знал, где искать ключ. Он ткнул рогом в одну из расселин стены и комиссар, запустив в неё руку, достал его. Однако открыть дверь оказалось делом отнюдь не простым: от долгого бездействия замок заржавел и теперь заедал. Прилагать чересчур большие усилия, открывая его, Конфеткин не рисковал, боясь сломать ключ. Он крутил-вертел его в гнезде замка и так, и сяк… Нет, ничего не выходило…

Постепенно им начало овладевать отчаяние. И было, было отчего!

Выпить волшебное яйцо, прилететь к этой башне в облике лебедя, пройти её насквозь в кромешной тьме – от самой макушки и донизу, – никем незамеченным, отыскать Святослава Владимировича, сделать подмену, улизнуть из-под самого носа охраны, проникнуть в этот подземный лаз, найти ключ от замка – и… не суметь им воспользоваться!

Да, было, было от чего впасть в уныние…

Это ли не насмешка судьбы?

И что же теперь?

Он раздраженно подковырнул замок каким-то сумбурным движением и… Ура! Замок выбросил белый флаг!

Сыщик отворил дверь, и они с Владимиром Святославовичем попали узкий низкий коридор. Князь пристально посмотрел на комиссара, и тот уловил его невысказанную мыль. Похоже, князь Переяславский, как и его сестра Любка, имел один и тот же бзик: та тоже была помешана на закрытии всяких дверей и дверок – хоть в комнате, хоть в буфете хоть в холодильнике, ей без разницы. Он даже как бы услышал за своей спиной её привередливый голосок: «А дверь кто за собой закрывать будет? Пушкин?»

Комиссар усмехнулся, запер дверь на ключ и посмотрел на Владимира Святославовича с немного ехидной улыбкой, мол: «Ну что? Теперь твоя душенька довольна?»

Они двинулись по коридору.

Городецкая башня стояла на холме, и туннель, очевидно, уводил к его подошве. Беглецы прошли шагов триста, или что-то около того, когда увидели на боковой стене дверь, запертую на засов. Князь Переяславский подошел к ней и мотнул бородой. Комиссар понял его. Он прислонил меч к противоположной стене, поставил лампаду на пол, осторожно отодвинул засов, чуть приоткрыл дверь, и они заглянули в щель.

Их взорам открылась небольшая комнатёнка, битком набитая детьми Афродиты; они были экипированы в обмундирование болотного цвета. Некоторые сидели на лавках, курили и о чем-то болтали, другие бесцельно шатались по комнате, словно тени неприкаянных грешников в царстве Аида. Тут и там валялись саперные лопатки, топорики и иной шанцевый инструмент. За столом, склонившись над какой-то схемой, сидел сухощавый субъект с лягушачьей физиономией – тот самый, что делал тайные знаки Конфеткину в подземелье товарища Кинга. Быть может, почувствовав постороннее присутствие, товарищ Карабара (а это, безусловно, был он) поднял голову и посмотрел на дверь. Конфеткин осторожно закрыл её и запер на запор.

– Человекомуравьи! – прошептал он.

Князь качнул головой, дескать: «Вижу».

– И что мы будем делать?

Святослав Владимирович вильнул хвостом. Они двинулись дальше по коридору. Через какое-то время друзья достигли развилки, и князь свернул направо. Долго ли они шли? Ощущение времени стерлось, как это бывает во сне. Чёрный, нескончаемый туннель с нависающим над головой потолком, действовал угнетающе. Нигде ни единого лучика света! Лишь бесконечные угрюмые стены, сырой спертый воздух и тьма, едва разгоняемая тусклым светом лампады…
 
Шли, шли друзья, и дошли до третьей двери. Конфеткин повторил свои прежние манипуляции с мечом и лампадой, тихонько отодвинул засов, приоткрыл дверь, и…
Это помещение тоже было набитым братвой товарища Кинга. Но, на сей раз их заметили. Едва Конфеткин приоткрыл дверь, как какой-то рябой тип указал на него пальцем и возбужденно воскликнул: «Вакула!» Все засуетились, загомонили и устремились к двери. Комиссар молниеносно захлопнул и запер её на засов.

– Уже и сюда докопались, черти, – бурно вздохнул он. – Что будем делать, княже?

Повернули назад. И долго, очень долго брели по длинному темному туннелю, пока не достигли развилки, с которой сворачивали в этот коридор и, на сей раз, повернули налево.

Этот проход был похож на шахтерский забой, и комиссару приходилось двигаться с опущенной головой, дабы не стукнуться о глиняный потолок, подкрепленный балками, державшимися на боковых стойках. Под ногами хлюпала грязь.

Лаз шел почти горизонтально, с небольшим уклоном, и беглецы продвигались по нему с предельной осторожностью, стараясь не задеть какой-нибудь подпорки и не вызвать обвал. Зрение у них обострилось, как у котов. В скупом свете лампады Конфеткин отметил несколько боковых ответвлений… Но куда они вели? Кем и с какой целью прорыты?

Внезапно князь замер и, выставив ухо, начал прислушиваться. Застыл в неподвижности и Конфеткин. Действительно ли где-то над своей головой он уловил слабый шорох, или это только почудилось ему? Он осветил лампадой пространство вокруг себя. Вверху, под самым потолком, зияла чёрная нора. Она таила в себе опасность – от неё исходили темные вибрации злобы и ужаса.

Комиссар приблизился к норе, держа меч наготове, и сказал Святославу Владимировичу.

– Иди ты. Я – за тобой.

Святослав Владимирович проследовал мимо норы. Конфеткин, держа в одной руке лампу, а в другой меч и не спуская взгляда с норы, попятился следом за ним. Он постоял какое-то время, всматриваясь в лаз, затем повернулся к нему спиной, и в этот момент услышал за собой шуршание. Он сделал молниеносный разворот и увидел, как из норы выпрыгнул человекомуравей, сжимая в руке кинжал. Размахнуться в тесном забое Конфеткин не мог, и он в длинном и изящном выпаде вонзил меч в грудь побратиму, едва тот начал подниматься с земли. Однако торжествовать победу было рано. Следом за ним стала выпрыгивать и другая братва: кто с саперной лопаткой, кто с цепью, кто с кинжалом. Комиссар отбивался от них, постепенно отступая. Ограниченное пространство туннеля не позволяло ланцепупам взять его в клещи, однако они наседали слишком прытко, а с норы сыпали, как горох, все новые и новые побратимы. Святослав Владимирович, поняв, что товарищу Ко приходится туго, лягнул копытами боковую стойку; потолочная балка сорвалась вниз и потолок с шумом обрушился, погребая под собою как нападавших, так и беглецов. Конфеткин потерял сознание.

Очнулся он от того, что что-то теплое и мягкое тыкалось ему в лицо. Он открыл глаза. Перед ним стоял Святослав Владимирович. Лампада, каким-то непостижимым чудом, оказалась цела и продолжала струить слабый желтый свет, валяясь неподалеку. Конфеткин выбрался из-под завала, поднял лампу и меч. Князю Переяславскому, похоже, досталось изрядно. Однако, как ни были потрепаны друзья, им следовало уносить ноги, пока человекомуравьи не раскопали завал.

Беглецы двинулись по туннелю. Святослав Владимирович шел, пошатываясь и хромая на правую заднюю ногу. Вскоре на поверхности земли появилась вода, и они свернули в какое-то боковое ответвление, затем еще в одно, и еще в третье – пойди, найди их теперь в этих подземных лабиринтах!

Князь Переяславский тащился уже из последних сил. 

– Погоди, – сказал Конфеткин.

Он подсел под князя, взвалил его себе на плечи и, кряхтя, поднялся на ноги. Лампаду и меч он при этом из рук не выпускал.

– Ничего, прорвёмся, – сквозь зубы процедил Конфеткин.

Воды становилось все больше и больше, и вскоре она уже достигла его колен, а затем и пояса. Конфеткин брел по подземному штреку, с трудом передвигая ватные ноги и думая лишь об одном: как бы не упасть.

Мало-помалу, вода стала убывать, и они вышли на сухую почву. Комиссар прошел ещё шагов пятьдесят и оказался в конце коридора. Перед ним возникла ещё одна дверь… Он опустился на колени и снял с себя князя Переяславского.
 
Уже не в силах подняться на ноги, он подполз к двери, подергал её за ручку и, убедившись в том, что она заперта изнутри, стал колотить в неё рукояткой меча.

В какой-то момент язычок пламени в светильнике заколебался, дрогнул и погас. Всё погрузилось во тьму.

* Обо всех этих приключениях написана книга «В созвездии Медузы»  http://proza.ru/2022/08/21/734

Продолжение 44.  Сговор  http://proza.ru/2023/01/06/828